По материалам периодической печати за июнь 1917 год.
Все даты по старому стилю.
Смысл погрома
МОСКВА, 12 июля
Да, война это прежде всего экзамен государства. На этом экзамене даст ответ власть, и под гром орудий совершается строжайшая поверка всей ее деятельности. Тут неизбежно всплывают наружу все промахи, все ошибки, все грехи государственной организации. Это поистине страшный суд, и на нем каждому воздается по делам его.
Старый строй не выдержал экзамена летом 1915 года. Новый строй не выдержал экзамена летом 1917 года. Ясно, что в организации и того, и другого режима были такие недостатки, которые делали их не только недееспособными, по и нежизнеспособными. После страшных неудач, постигших нас теперь на фронте, ясно, что та система управления, которая существовала до роковых июльских боев, уже рухнула и должна быть заменена какою-то другою. Правительство и приступило к реорганизационной работе.
Но переживаемый нами погром есть не только крушение системы управления; это есть прежде всего банкротство принципов, которые доселе ложились в основу данного управления. Уже теперь выявляется с достаточной определенностью, какие именно принципы толкнули на край гибели нашу родину.
Проклятием когда-нибудь помянет народ то время, которое непосредственно примыкало к нашему поражению и позору на кровавом поле брани. Это была пора великого соблазна. Были и соблазнители, были и соблазненные. И хуже всего то, что соблазнены были именно „малые сии", за нравственную гибель которых сама святая книга Нового Завета определяет такое суровое наказание...
Да, соблазненные, это—та темная невежественная масса, у которой налицо скудный запас слов и еще более скудный запас идей. Она живет своими инстинктами и теми разумными побуждениями, которые она получает извне. К сожалению, представители этой массы далеко не всегда умеют разобраться в том, что им внушают со стороны. Вот почему с сугубой бережностью нужно относиться к агитации среди этих больших детей, чтобы не научить их злому и не побудить их к таким действиям, которые могли бы причинить страшный вред и им самим, и всему государству.
Но именно развращающая, пагубная агитация была у нас невозбранно пущена в ход среди бедных темных людей, и плоды ее теперь перед нами. Уже и сверху, и со всех сторон дана уничтожающая характеристика этой агитации, как агитации разврата и гибели России. Разберемся же в том, что оказалось в ней наиболее опасного.
Это—прежде всего проповедь интернационала, уничтожающая самое чувство родины, которой нужно все отдавать и всем жертвовать. На место здорового патриотизма эта растлевающая пропаганда ставила какую-то бредовую мечту о братстве народов, но на самом деле раздувала низменный инстинкт грубого эгоизма и животного самосохранения. Были даны красивые слова, за которыми пряталась самая отталкивающая трусость, но она немедленно же обнаружилась в тот момент, когда потребовалось самопожертвование, порыв вперед, подвиг героизма.
Дальше—мы увидели, к чему привела пресловутая формула мира без аннексий и контрибуций. Скажите, как с этой формулой можно было растолковать темному солдату, ради чего он должен был воевать и идти вперед? Какие конкретные блага, доступные его уму, могло ему доставить наступление и крепкое отстаивание раз занятых позиций? С его точки зрения война уже кончилась, условия мира ясны, по ним Россия ничего не получает и ничего не выигрывает. Из-за чего же ему жертвовать собою, что могло пробудить в нем энтузиазм? Он понимает, что он воюет ради кого-то другого, ему чуждого, неинтересного и ненужного. Вот почему в решительный час он и бежал, бросив оружие, так как он, взвесив на весах своей мысли свою жизнь и новые цели войны, нашел, что его шкура безусловно перевешивает.
Потом—вот к чему привело злосчастное равнение по худшим: что греха таить, с низами заигрывали, их улещали, им курили фимиам. Демократический принцип получил явное извращение: на место демоса—народа поставили охлос—чернь, и что же удивляться, что чернь повела себя, как это и надлежит черни. Отсюда-то и родилась ненависть ко всему, что стоит выше по уму и по образованию, возникла травля интеллигенции и призыв: „бей интеллигентов".
Исполненное революционным прекраснодушием начальство вместо демократизации армии совершало ее систематическую охлокраинизацию. За то офицерский состав был унижен, оскорблен, подчас отдан на поругание.
Что же вышло? Русский офицер оказался героем,—долго он сражался до последней возможности, он шел на врага первым, уходил последним с позиций или умирал бестрепетно, но с чувством горькой обиды на душе, той обиды, в которой прежде всего повинно его высшее начальство. Скажите, чем можно окупить святую кровь этих мучеников долга, теперь вопиющую к небу об их горе, об их обиде, об их бесполезных жертвах, об их неотмщенной смерти?
Россия сильна, она выдержит; русский народ жив, он спасется. Это наша молитва, это наша и вера. Болезнь вышла наружу, ее и можно, и должно лечить. Еще ничего не погибло, и как бы нам ни было тяжко, мы, излеченные и очищенные, пройдем и через это испытание. Бог посетил нас бедою, но будем помнить, что кого Он любит, того Он и наказывает. Пусть же горе будет нам не на погибель, а на вразумленье.
"Московские Ведомости", № 156, 13 июля 1917 г.
Призыв
Москва 12 июля (25 июля).
Мы на краю гибели. Мы идем к величайшей в нашей истории катастрофе. Если армия будет продолжать где свое ничем не вынужденное бегство, где свое невольное отступление, если в тылу будут повторяться случаи анархии, неповиновения, бесчинство,—ничто не спасет нас от крушения. Правительство, советы, высшие военные власти как умеют напрягают свои силы и теми способами, которыми располагают, пытаются остановить процесс разложения. Но еще не было правительств, не существовало комитетов или других образований, которые могли бы, которые были бы в силах спасти от разложения народы, не имеющие или потерявшие чувство патриотизма, утратившие чувство национального самосохранения.
Спасти народ никто не может, —кроме его самого. Он сам должен найти в себе нужные силы; он собственным усилием воли должен суметь воспрянуть, встать из унижения, сбросить с себя сонную дрему. Тогда и правительство, опирающееся на действенные силы борющейся за существование нации, может развить плодотворную энергию; тогда и комитеты, взывающие в пространство о поддержке и помощи, окажутся действительными орудиями спасения. Но только тогда. Только тогда, когда за ними будет стоять охваченный священной решимостью победить народ.
Мы хотим верить, мы верим, что настанет час, когда он воспрянет и могучим усилием спасет себя. Но пока мы, к сожалению, должны констатировать: нация еще безмолвствует. Народ, у которого тысячи путей действия и, несмотря на долгую войну, громадный запас сил, стоит не то в раздумчивом недоумении, не то в равнодушной нерешительности, не отдавая себе отчета в роковом значении наших дней.
Когда же кончится его оцепенение?
Ведь умел же он общенациональным усилием в 1904—1905 годах потрясти до основания императорскую власть, умел низвергнуть ее четыре месяца тому назад. Неужели не найдет он в себе способности организовать национальную защиту?
Русские Ведомости, № 157, 12 июля
Московская печать о событиях
За малым исключениями московская печать отозвалась в своих руководящих статьях на трагическое положение, созданное нашей разрухой на фронте.
«Русское Слово» убеждено, что
«революция будет спасена только возвратом к своему общенациональному характеру, а не новым углублением социалистических ея начал, которое все равно обречено на крах».
«Спасение страны в единении всех живых ее сил.
Должно быть коалиционное правительство. Необходимо сделать все усилия к его образованию. Нельзя устранить от участия в этом временный комитет Государственной Думы, нужно сговориться партиям и социалистическим, и буржуазным».
Такое же требование выдвинуто и «Властью Народа». Надо сделать то, что всегда, во всех странах, делалось в такие критические революционные моменты.
„Надо сплотить и объединить во временном правительстве всех, кому дороги лозунги, ему данные: спасти революцию, спасти страну. Надо собрать, соединить в этом правительстве людей решительных, смелых, мужественных, людей, которые всю свою энергию, все свои способности направили бы на одну цель: спасти революцию, спасти страну".
«Утро России», не ставя прямо вопроса о желательном составе нового правительства выдвигает прежде всего меры, способные вылечить армию.
„Что нам необходимо, мы знаем все. Необходима сильная власть, необходим ясный и твердый государственный порядок. Необходимы суровые меры против изменников. Необходимо мгновенно вылечить армию, уничтожить в ней на время войны всякие митинги и всякую власть большинства. Мы должны немедленно сделать все это, если не хотим, чтобы это сделала „контрреволюция".
Призывом к созданию всенародной власти проникнута и статья «Земли и Воли». Свершилось!—восклицает газета.
„Революционная Россия увидела то, чего не знали худшие времена царизма: паническое бегство армии, хорошо вооруженной, обильно снабженной снарядами, обладающей укрепленными позициями".
Газета взывает к инстинкту государственного самосохранения, который "выкует единую волю народа». Что касается правительства, то оно
„должно быть составлено из представителей различных общественных групп и классов, способных понять основные задачи момента, способных идти в уровень с потребностями революции и способных приложить усилия к спасению страны от развала и распада".
«Вперед» больше занят «буржуазной опасностью», вырастающей на почве «дезорганизации революционных сил», и «бьет в набат» по поводу «мобилизации контрреволюции». Рабочие приглашаются сплотиться вокруг советов р. и с. д. Но
„сведения с фабрик и казарм говорят о том, что подавленные происшедшим рабочие и солдатские массы, шедшие за большевиками, готовы отойти вообще от социал-демократии, готовы распространить свое недовольство и на советы".
«Солдат-Гражданин», немало поработавший в свое время над дезорганизацией армии, тоже бьет теперь в набат, требует «решительных, героических мер». Своих прегрешений газета, конечно, не поминает и петроградских бунтарей довольно мягко порицает за их «роковую ошибку».
„Мы ясно сознаем,—добавляет „Солдат Гражданин",—как этим воспользовались темные контрреволюционные силы для своей черной работы".
О предательстве распропагандированных бесчестной проповедью на фронте газета не говорит.
«Известия Московского Совета Рабочих Депутатов», по-видимому, еще не осмыслили последних известий о катастрофе на фронте. О них в руководящих статьях «Известий» нет ни звука. Одна из статей занята декларацией временного правительства, а другая требует отмены судейской несменяемости.
В трагическую минуту, переживаемую Россией, голос большевиков,— главных виновников совершающейся катастрофы,—особенно поучителен.
Московский «Социал-Демократ» открывает свой последний номер статьей, полной торжества. Петроградские события, по утверждению газеты, доказали грядущую победу большевизма.
„Ход революционных событий вытесняет буржуазию из состава временного правительства. Фактически власть все более и более переходит в руки совета р. и с. д. Это показывает, насколько жизненным был выдвинутый нами лозунг".
Правда, победа еще не в руках большевиков, но она неизбежно идет к ним. Сегодня,
„власть переходит в руки не всего совета, а только мелкобуржуазной его части, представляемой соц.-революционерами и тянущимися за ними на буксире меньшевиками-оборонцами".
Возможное, по мнению газеты, «контр-революционное сближение мелкой буржуазии с крупной» не страшно в настоящий момент.
Но с этим большевистским оптимизмом первой статьи «Социал Демократа» однако плохо гармонирует безнадежно пессимистический вывод автора второй статьи, который пишет:
„Теперь меньшевики и социалисты-революционеры обыскивают и арестуют нас, большевиков. Наши дороги разошлись. Но это не надолго. Мы еще встретимся все вместе и, может быть, скоро, за одной и той же тюремной решеткой".
Новое дело Бейлиса
Эсеры и меньшевики ругают теперь клеветником и негодяем г-на Алексинского, пустившего клевету про большевиков, будто они брали немецкие деньги. Но эсеры и меньшевики на деле поступили так, как того хотел негодяй Алексинский: они выдали большевиков тюремщикам и палачам, они не дали отпора подлой клевете.
Бывший министр юстиции, «эсер» Переверзев признал в печати, что клевета про Ленина и других была пущена для того, чтобы поднять «ярость» солдат. Эсеры и меньшевики молчат. Они держат в тюрьме Каменева и Коллонтай, они преследуют Ленина и Зиновьева. Они разделяют вину с негодяями—Алексинским и Бурцевым.
Капиталисты и помещики отлично знают, что это новое дело Бейлиса. Но они пойдут на все, когда дело идет об оклеветании социалистов-интернационалистов. А эсеры и меньшевики молчат, покрывая себя позором на вечные времена.
Долой людей, сочиняющих новое дело Бейлиса!
Г. Зиновьев
Аресты большевиков
ГЕЛЬСИНГФОРС. (17 июля). Сообщают подробности ареста вожаков большевиков.
Вооруженный наряд войск подошел к дому редакции газеты "Волна", где был произведен тщательный обыск. В редакции никого не оказалось, но вскоре прибыли сотрудники газеты, которых арестовали. В то же время другой наряд оцепил Александровскую гимназию, где задержаны сотрудники газеты, причислявшие себя к группе эс-эров-интернационалистов.
Все арестованные в тот же вечер скорым поездом отправились в Петроград. Имелось также в виду арестовать редактора «Волны» Старика, но арест не мог состояться за отъездом Старика. Помещения «Волны» опечатаны.
РИГА. (19 июля). Распоряжением главнокомандующего северным фронтом арестован большевик, один из руководителей "Окопной Правды" прапорщик Сиверс по обвинению в дезорганизации полка.
Еще по теме:
Революция. 1917 год. Предисловие
.............................................................................
Светлой памяти героев-казаков (июль-август 1917 г.)
Воззвания всероссийского Ц. К. сов. раб. и солд. депут. и И. К. всероссийского совета крестьянских деп. (июль 1917 г.)
Отношение к большевикам в Сибири (июль 1917 г.)
Учредительному Собранию - достойную встречу! (июль 1917 г.)
Родина в опасности! (июль 1917 г.)
Большевики — главные виновники совершающейся катастрофы (июль 1917 г.)
| 