«Милая мамочка, мне невыразимо больно, что я должен тебе писать все то, что ты найдешь ниже. Я думаю, что все же лучше написать «на всякий случай».
Ты, конечно, поймешь, что, идя на войну охотником, я, само собою разумеется, шел в дело при первой возможности. Многое я уже видел, многое увижу впереди и, может быть, заплачу за это даже жизнью. Это недорогая цена за все пережитое, ведь только рискуя головой ежесекундно, начинаешь испытывать чувство жизни во всей ее остроте. Без этого жизнь—пустое прозябание, я не хотел прозябать и, может быть, погибну. Но найди утешение в том, что сын твой хотел быть гражданином своей родины на деле и погиб, не прячась за чужие спины, а прикрывая собою других.
Мама, вспомни маленькую беззащитную Бельгию, вспомни стоны польского пограничного населения, вспомни несчастные страны героев: Сербию и Черногорию, и ты, я думаю, согласишься, что даже самое глубокое горе отдельного человека окажется лишь малой каплей в море слез, проливаемых сейчас в Европе.
Со мною встречался один серб (бывший русский офицер), недавно приехавший сюда по делам своего правительства. Он говорит, что в Сербии не осталось мужчин—мирных обывателей, все, как один, стали на защиту своего отечества.
В Париже молодому человеку моих лет стыдно показаться на улице, в Англии то же самое. Наша родина выдержала страшный натиск тевтонов. Не долг ли каждого гражданина защищать свою землю и всех на ней находящихся? Ведь, зная свои гражданские права, надо не забывать и гражданские обязанности, чтобы после можно было прямо держать свою голову, заявляя о своих правах.
Да ко всему этому, как ни мало я жил, я уже успел убедиться в том, что жизнь далеко не так хороша, чтобы за нее стоило цепляться. Я думаю, что ты, которая пожила больше меня, не станешь оспаривать этого. Ты, я полагаю, поймешь, к чему я пишу все это.
Я хочу разъяснить свой взгляд на вещи, чтобы по возможности ты меньше сокрушалась, если со мной что-либо случится, а постаралась бы всю свою любовь в заботу обо мне перенести на других детей и сделать из них честных граждан, способных к мирной созидательной работе на благо русскому народу.
На земле я сделал свое дело, дело маленькое, незаметное, но оно оставит свой след, следовательно, я не даром жил. Я отлично понимаю, что причиняю (хотя и невольно) тебе страшное горе, но взгляни трезво на вещи, подумай и скажи, стоить ли мучиться зря. Я видел здесь кучи солдатских трупов. По каждом из них будут убиваться матери, жены. Но, мама, такое горе—животное горе: простым людям трудно возвыситься до сознания того долга, о котором я говорю, и преклониться перед ним.
Тебе, как матери, конечно, будет очень тяжело, но, мама, вспомни насколько выше их стоишь ты, ведь ты училась, жила сознательной жизнью интеллигентного человека, и это дает мне уверенность, что ты исполнишь мою последнюю просьбу, возьмешь себя в руки и разумом поймешь, что то, что случилось, не таит в себе ничего ужасного. Действительно, не все ли равно, дожить до 50—60 лет, болеть последние десять лет и умереть на кровати, промучившись исправно, или погибнуть в 21 год с сознанием исполненного долга...
Я думаю, что последнее лучше во всех смыслах. Прощай, мама. Утешься, помни, что если сын твой и погиб, то гибель его недешево стоила врагам нашей родины.
Твой и в этой и в той жизни Володя».
