В феврале 1901 года, на 73-м году жизни Лев Толстой был отлучен от церкви, но еще многие годы продолжались и продолжаются до сих пор разговоры и высказывание мнений об этом событии.

Привожу выдержки из газет 100-летней давности, за ноябрь 1915 года.

Отлучение Л. Н. Толстого от церкви

10 ноября в «Колоколе» напечатана статья В. М. Скворцова об истории отлучения Л. Н. Толстого.

Приводим из нее наиболее интересные фактические данные:

«Распространенное в обществе и печати убеждение, что главным виновником появления известного акта св. синода об отпадении от церкви Л. Н. Толстого был приснопамятный обер-прокурор св. синода К. П. Победоносцев, есть безусловная неправда. В этом историческом деле для меня лично не представляет сомнения, что Победоносцев не был инициатором и сторонником истории отлучения от церкви яснополянского философа-богоборца. Так я думаю вот на каком основании.

В одно время,—не помню точно года,—Л. Н. Толстой тяжело заболел,— кажется, воспалением легких, находясь в своем московском доме, в Хамовниках. Никто не ожидал, что старческий организм благополучно вынесет тяжкую болезнь. Один из московских священников, человек широко университетского и богословского образования, о. Иосиф Ф—ль, обратился ко мне с частным письмом, как к докладчику К. П. Победоносцеву «отреченной литературы».

В своем письме о. Иосиф Ф-л просил меня переговорить и узнать мнение обер-прокурора насчет отношения св. синода, к упомянутому вопросу о панихидах и погребении Толстого.

«Моя иерейская совесть смущается,—писал о. Ф—ль,—как я буду петь: «Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего— Льва», когда я знаю, что этот самый Лев—совсем не раб Христа, а его жестокий хулитель, паки распинающий и заушающий нашего Господа и Спасителя».

Победоносцев нередко говаривал со мной о Толстом, с которым находился в переписке по поводу его ходатайств о поволжских сектантах. Тогда провинция слишком усердствовала по части мер пресечения, как это было после казанского миссионерского съезда. Проходя через дежурную чиновничью комнату, где выстраивалась фаланга ожидавших своего доклада в заседании св. синода чиновников, обычно подавая по пути кому два пальца, кому всю руку, а кому и ничего, обер-прокурор провел меня в кабинет.

Закурив папироску, К. П. спросил:

«Ну, что, батюшка, нового? Что слыхали от «приятелей»? (Так выражался он не без ядовитости о завсегдатаях религиозно-философских собраний)».

Я воспользовался случаем и доложил ему о тревоге московского духовенства и прочитал приведенную выдержку из письма о. Ф—ля. Прохаживавшийся нервной поступью, Победоносцев вдруг остановился и, как бы боясь потерять осенившую его мысль, не давать мне читать письмо дальше, сказал, энергично жестикулируя рукой с папиросой перед самым моим лицом:

«Да, позвольте! Что он мудрит? Ведь, ежели этаким-то манером рассуждать, то по ком тогда и петь «Со святыми упокой». Мало еще шуму-то около имени Толстого. А ежели теперь, как он хочет, запретить служит панихиды и отпевать Толстого, то, ведь, какая поднимется смута умов! Сколько соблазна будет и греха с этой смутой!». Уходя, Победоносцев кинул мне фразу: «Авось, Бог даст, Толстой выживет, а затем, глядишь, старик одумается. Ведь, он—колобродник, и сам никогда не знает, куда пойдет и на чем остановится».

После этого Толстой выздоровел, и тревога о нем в ведомстве надолго умолкла. Слыхал я, что духовные москвичи осаждали подобными запросами,— что делать и как поступать с Толстым,—и самих иерархов. Св. синод, как долго спустя выяснилось, тогда же разослал епархиальным архиереям секретное циркулярное письмо от имени первенствующего члена св. синода,—тогда митрополита киевского Иоанникия,—в коем предлагалось не совершать панихид по Толстом на случай его смерти. В печати и обществе появились резкие укоризны по адресу церковной власти, которая-де боится открыто высказать свое отношение к еретичеству великого писателя.

Ближайшим толчком и побуждением к синодскому акту послужили публичная лекция в философском обществе Д. С. Мережковского о Толстом и шумная защита последнего от нападок лектора со стороны священника Г. С. Петрова.

Касаясь роли петроградского митрополита Антония в отлучении, г. Скворцов сообщает:

«Митрополит Антоний—лично иерарх чуткой души, добрый, великодушный, но совершенно человек не инициативы и не борьбы. Про безволие владыки покойный Победоносцев в минуту досады выражался весьма решительно и мало уважительно: «Кто нашего митрополита, как... в руки возьмет, тот и метет». Во всяком случае, инициатива об издании синодского акта 20— 22-го февраля 1901 года исходила от митрополита Антония, и совершенно неожиданно и в настойчивой форме. Помню, 18-го февраля потребовал меня к себе Саблер и передал мне доверительное поручение обер-прокурора немедленно составить доклад с точным изложением системы религиозного лжеучения Толстого, при чем добавил, что синод предполагает издать послание в ограждение верных чад церкви от увлечения толстовской ересью.

Доклад было мне не трудно составить. И, кажется, в тот же вечер я его подал Саблеру, а последний направил его Победоносцеву. В историческом отделе канцелярии синода об отпадении Толстого от церкви должны иметься три документа, относящиеся к этому делу:
1) мой доклад с изложением учения Толстого;
2) собственноручно написанный Победоносцевым проект синодального послания и
3) исправленная митрополитом Антонием и другими членами синода редакция послания, по определению св. синода от 20—22-го февраля, " 557, появившегося в «Церковных Ведомостях». Сделанные иерархами синода исправления были направлены к смягчению тона и содержания послания, с тем, чтобы оно имело характер не отлучения от церкви, но засвидетельствования об отречении Л. Толстого от православия и отпадении его от церкви, а также призыв к покаянию. Для окончательного установления редакции потребовалось целых два заседания. Акт был подписан 7-ю иерархами, из которых ныне здравствуют только митрополит Владимир и архиепископ Иаков казанский. Акт был опубликован в «Церковных Ведомостях»,  печатный экземпляр каковых был препровожден обер-прокурором в высокие сферы, впервые тогда осведомившиеся об этом историческом шаге, самостоятельно предпринятом высшей церковной властью».

Заявления Д. С. Мережковского и Г. С. Петрова

По поводу упоминаемой Скворцовым роли, которую сыграл в деле отречения Толстого Д. С. Мережковский, и защиты Толстого Г. С. Петровым Д. С. Мережковский заявляет:

— Сомневаюсь, чтобы главной причиной отлучения Толстого был мой доклад. Но если это так, я нисколько не раскаиваюсь, и вот по какой причине. Я этим не принес никакого среда ни церкви, ни Толстому, ни себе. Церкви я не мог принести вреда потому, что если для такого огромного действия, как отлучение Толстого, для которого необходимо было бы созвать собор, было достаточно столь ничтожного повода, как голос человека, совершенно не уполномоченного церковью для критики Толстого, то вряд ли я своим голосом принес вред церкви. Толстому я повредить не мог, так как я убежден и сейчас твердо верю, что Толстой сам желал быть отлученным, и вся его проповедь клонилась именно к этому. Что же касается лично меня, то я себе повредить не мог, потому что если бы мне предложили остаться в церкви с такими лицами, как Скворцов, или же быть отлученным от нее вместе с Толстым, то я, конечно, предпочел бы последнее.

Г. С. Петров, со своей стороны, заявляет:

— По моим точным сведениям, полученным тогда от митрополита Антония, отлучение Толстого было предрешено задолго до доклада Д. С. Мережковского. Доклад Д. С. Мережковского мог быть и мог не быть, но отлучение Толстого от церкви в определенное число, в определенный день, все равно совершилось бы.

«Р. С.».

Еще по теме:

В Ясной Поляне (1916 год)

В Ясной Поляне (1917 год)

В Ясной Поляне. В. В. Стасов и Л. Н. Толстой

В Ясной Поляне. В. В. Стасов и Л. Н. Толстой (окончание)

Отлучение Л. Н. Толстого от церкви

Памяти Л. Н. Толстого

Портрет Л. Н. Толстого (И. Н Крамской в Ясной Поляне)

Л. Н. Толстой о царях