
Сто лет назад, 12 октября (29 сентября) 1915 года, исполнился год со дня смерти от полученных накануне на поле боя ран Князь Олег Константинович Романов. Ему посвящен очерк Бориса Лазаревского, размещенный на страницах журнала "Нива" за октябрь 1915 г.
Во всех материалах по старым газетам и журналам сохранена стилистика и орфография того времени (за исключением вышедших из употребления букв старого алфавита).
Князь Олег Константинович
I.
Где нет страдания, там нет глубокой мысли.
А страдает сильнее тот, кто больше наблюдает и яснее видит радости и печали других людей.
Такие организации не создаются ни воспитанием ни окружающей средой, они, как и поэты, родятся. И затем всю жизнь, несмотря ни на какие условия, рвутся к свету и любви, дающей им гораздо больше, чем реальное знание.
И живая масса людей, которая на грешной земле нашей заменяет глас Божий, в свою очередь, стихийно угадывает этих духовидцев и своих печальников и говорит:
— Вот он.

Когда был смертельно ранен князь Олег Константинович, почему-то далеко не все поверили газетным сообщениям, что он ранен легко.
Так оно оказалось и на самом деле.
Во множестве сочувственных телеграмм, полученных родителями почившего, почти в каждой юноша был назван "светлым".
Ведь не сговаривались.
И отозвались люди самых разнообразных общественных положений. И летели эти телеграммы решительно со всех концов России и даже всей Европы.
Значит, каждому прежде всего хотелось поставить именно это слово, а между тем напечатаны эти телеграммы не были, и многие совсем не знали убитого лично.
В строго определенном придворном этикете этот нежный, интимный эпитет звучит редко. А здесь и тоска безграничная и сочувствие великое из края в край перекинулись и прозвенели серебряным звоном именно в этом слове.
И еще был замечен один факт: голоса тех немногих, которые хотели видеть в смерти юноши Олега простую случайность, раздавались недостаточно уверенно.
Его смерть вызвала целый ряд стихотворений, статей и воспоминаний самых разнообразных авторов и в самых разнообразных органах печати, вышедших почти одновременно. И за очень немногими исключениями везде мы видим все тот же эпитет — "светлый".
Не так давно пишущий эти строки встретился в одном доме с уважаемом известным профессором В.
Профессор рассказал следующее:
— В тот день, когда было получено известие, что убит князь Олег, я шел читать лекции и встретил на улице двух своих слушателей. Они спросили, правда ли, что павший в схватке с пруссаками князь Олег любил и изучал Пушкина, окончил курс юридических наук и писал сам... Я сказал, что правда.
Затем уже в университете студенты решили почтить память почившего вставанием, и вся аудитория поднялась, как один человек.
Ни те, которые посылали телеграммы, ни те, кто глядел на лицо почившего, ни писатели, ни поэты, ни студенты—не ошиблись.
Среди группы людей образованных, понявших и узнавших подробнее жизнь почившего князя Олега, возникла мысль издать книгу, в которой были бы собраны отрывки из дневников и некоторые произведения Августейшего писателя.
Материал оказался в высшей степени интересным и в литературно-художественном отношении и как отражение постепенного развития человеческой души, поставленной в не совсем обычные условия.
Шаг за шагом виден рост мысли и развитие критического взгляда к своим действиям.
Не только для широкой публики, но и для педагогов произведения князя Олега представляют ценный материал. Книга эта вышла 29-го сентября.—в годовщину смерти автора.
II.
Собственные слова князя Олега, поставленные эпиграфом перед началом этой статьи, яснее и определеннее всего говорят, к чему он стремился.

И на самом деле, Олег Константинович никогда не терял желания писать- с десяти лет и до последнего вздоха.
Относительно слабое здоровье и литературные занятия не всегда позволяли только что произведенному корнету всецело отдаться полку и военной службе, и познакомился он близко с офицерами уже на походе, после объявления мобилизации.
Но и здесь, на войне, он прежде всего берется за последовательное изложение всех действий полка и ведет летопись всего пережитого гусарами на прусской земле.

Как можно ближе старается он подойти к нижним чинам своего эскадрона. По этому поводу создалось много рассказов, но для характеристики Олега Константиновича достаточно будет привести только один, вполне достоверный.
Корнет князь Олег Константинович сидит на земле и пишет рядовому солдату письмо на родину.
Письмо кончено. Князь встал и подал его солдату. Но солдат все еще чего-то ждет и переминается с ноги на ногу.
Что тебе еще?—спрашивает князь.
- Да окажите милость, Ваше Высочество, поставьте там, что письмо это писали вы, осчастливьте стариков...
Князь подумал, снова взял карандаш и добавил:
„Настоящее письмо вашего сына писал я, Олег Константинович".
Прежде всего невольно приходит в голову, что солдат вообще не всегда обратится к офицеру с просьбой написать письмо, хотя бы потому, что есть множество хорошо умеющих писать рядовых. Значит, этот солдат на основании каких-то фактов учуял доброту и доступность высокопоставленного корнета, который зря не станет «подтягивать».
Много говорит этот маленький эпизод и о самом светлом юноше, который в приписке обходит слово «князь», и называет себя просто «Олег Константинович», будто стесняется подавить громким титулом тех, которые будут читать это письмо в неведомой деревне.
Был ли князь Олег на самом деле храбр, не увлекли ли его под пулю в первом боевом деле только аффект и юношеская горячность?
На этот вопрос может быть только один ответ:
— Да, на самом деле был храбр и доказал это не только там, на войне, а и гораздо раньше. Среди документов и рукописей почившего мы встречаемся с очень маленькой книжкой. в которую князь Олег еще двенадцатилетним ребенком записывал все, что за день сделал с его точки зрения дурного. Смело, ясно и просто называет он вещи своими именами и не щадит себя.
Человек не храбрый на это неспособен.
III
Юноша вообще чувствует острее.
Люди не ангелы, а война не забава. И глядеть безучастно или только раcсудочно на все то, что переживает Россия, нелегко и взрослому человеку. Забота о собственном благополучии делается противной и стыдной, и хочется подвига, но далеко не все могут совершить не только подвиг, но даже просто оказаться полезными на грандиозном пожаре.
Как видно из дневников почившего, вечная жажда подвига была его характерной чертой, и когда настал час, князь Олег меньше всего думал о себе и совершил этот подвиг в большей степени, чем кто-либо другой, и не потому, что поскакал вперед, и не потому, что был не простой смертный.
Во всей его предыдущей жизни искусство вообще и в частности тяготение к художественной литературе и к изучению Пушкина было тем, что можно назвать «святая святых» человека. Юноше не хотелось быть только дилетантом, и, чтобы приблизиться к своим идеалам, он работал. В три года прошел курс юридического факультета, издал автографы Пушкина, написал несколько повестей и рассказов, много стихов и вел чрезвычайно интересный дневник, глубокомыслие которого может заставить призадуматься даже и скептиков.
Не хватало времени.
Пусть подумает читающий эти строки, сколько времени отнимало у князя Олега одно только общественное положение, и станет ясно, что автор всех перечисленных работ за двадцать два года своей жизни сделал не простой студенческий труд, а двойной, тройной, чего без любви к делу достигнуть невозможно.
И эту любовь он принес в жертву Государю и России.
А ему несомненно хотелось идти дальше и дальше по пути искусства и знать как можно больше, чтобы не остаться на этом свете бесполезным.
Шаблонная прописная мораль утешала его только в детстве. Светлый Олег Константинович меньше всего знал о самом себе.
Не знал, что он не только Божиею милостию Высочество, но что тою же Божиею милостию он еще и художник-писатель. Стоит прочесть несколько страничек из последних его дневников, чтобы это увидеть и еще увидеть великую скромность, верную спутницу всякаго таланта.
В художественном творчестве не важно, сколько написано, а важно-как написано. А у Олега Константиновича написало так, что:
1) Не чувствуется никому подражания, т.-е. ясно видна индивидуальность автора:
2) везде искренность милая и храбрая:
3) везде тоска о несовершенствах человеческой жизни и отвращение к той внешней культуре, которая искажает в человеке образ и подобие Божие, и
4) везде чудесный стиль.
Эти четыре элемента весьма характерны для того, чтобы не было сомнения, что погиб не только смелый офицер, не только член Императорской фамилии, но погиб и настоящий художник... Художник, принесший в жертву долгу весь данный ему Богом талант, который вне всякого сомнения так или иначе проявился бы и не только в тетрадях дневников.
IV
Князь Олег Константинович, несмотря на свои юношеские годы, часто думал о смерти.
Многие о ней думали и думают... Но, читая его дневники, невольно поражаешься, как он думал и когда думал.
Меньше всего, кажется, это было перед войной и даже на войне, а больше всего в деревне, под синим куполом неба, когда не грозила никакая опасность.
За эти думы хочется ему, милому, руку пожать, хочется взять его портрет и глядеть, глядеть в лицо юноши, так рано себе уяснившему, когда человеческое счастье приходит, и когда и почему оно уходит.
Подъезжая на лошадях к своему любимому Осташову, Олег Константинович вдруг ясно представил себе время, когда здесь, среди зеленых лесов и зеленых полей, вырастут черные трубы фабрики, когда нахальная „культура" завоет своими гудками, призывая людей подышать пропитанным серой дымом... когда застучат топоры по стволам деревьев, как стучат они в Чеховском „Вишневом саду".
Длинным, красивым периодом рисует князь Олег эту ненавистную его сердцу картину и неожиданно заканчивает ее словами:
«Дай Бог умереть к этому времени»...
Только у искреннего поэта может вырваться такая фраза.
Автор дневников ясно и смело говорит, что человеку лучше не существовать, когда он отойдет от природы, от Бога живого, а не искусственного.
И за всю свою короткую жизнь сам он ни разу никогда не уходил от Бога живого и, может-быть, поэтому так рано и слился с Ним навсегда.
Оборвалась еще одна поэтическая, насыщенная правдой мысль, и сиротами остались его рукописи и объемистые дневники в белых кожаных переплетах.
Замечательно, что так же, как очень задолго до своей смерти покойный князь думал о ней, так же задолго и до начала войны думал он о немцах и их «культуре».
Эти мысли во много раз ценнее и дороже всех статей, которые в изобилии пишутся в наше время. Ценнее потому, что никто не смеет сказать автору: „Юпитер, ты сердишься, значить, ты не прав"...
Никакого повода у автора дневников сердиться на немцев тогда не было, и от первого до последнего слова он объективен. И, вероятно, и не подозревал, что эти строки будут напечатаны... А в этом и вся ценность его мысли.
Поезд, в котором возвращается из-за границы Олег Константинович, мчится с огромной скоростью, но путешественнику хочется, чтобы эта скорость еще усилилась, чтобы приблизилось Вержболово, а за ним и родина, необъятная во всех отношениях. Проезжает он через Германию, — через страну, тогда похожую на мирного работника, который еще не заболел психически.
Смотрит Олег Константинович через зеркальное стекло, и вся видимая кругом жизнь представляется ему не живою жизнью, а механической. Все вокруг буржуазно-удобно, каждая тропинка закована в определенное число кирпичей, каждое дерево смазано, чтобы не лазали муравьи, на каждой крыше ровно столько же черепиц, сколько и на следующей.
И кажется немцу-хозяину, что достиг он великого благополучия, а поэту, глядящему из окна вагона, что здесь работает колоссальная машина, цель которой высушивать, как зерно, человеческую душу.
Но высушенное зерно никогда не взойдет и не даст колоса.
И ясно, что такие „культурные" люди не постесняются изобрести машину, которая бы подсушивала и угашала дух их соседей по территории.
И радуется князь Олег, как ребенок, когда вагон, замедлив ход, останавливается наконец возле перрона русской станции.
Иначе говоря, чуткий автор еще тогда заметил то, что увидели мы только теперь и о чем подумали только теперь...
И, может, знало его сердце, от чьей руки суждено было ему затихнуть навсегда.
Во всех своих переживаниях Олег Константинович горел, и всегда определенно.
Чаще всего волновала светлого князя фраза, когда-то сказанная его прадедом императором Николаем I:
„Мы, князья, обязаны высоко нести свой стяг, чтобы оправдать в глазах народа свое происхождение".
И вечно думал Олег Константинович о том, как это осуществить. Еще в детстве он ответил самому себе:
— Работать и учиться, учиться...
И затем опять спрашивал себя:
— Но как учиться, чему учиться и где учиться?
Неизменно-близкий его сердцу, как поэт и человек, А. С. Пушкин учился в Царскосельском лицее, и Олег Константинович задумывает поступить в лицей и окончить высшее учебное заведение, как простой смертный. Но не таким легким делом оказалось для него это поступление, несмотря на блестящую подготовку...

В этот период своей жизни Олег Константинович похож на светлый горный ручей, который к весне зажурчал сильнее... Встретил на своем пути целый ряд препятствий, но пробился через них и опять засверкал на солнце.
После окончания лицея, после великокняжеского совершеннолетия (двадцать лет) и, наконец, после производства в офицеры, вдруг наступила почти полная самостоятельность.
Но вместе с нею должна начаться и новая работа и „оправдание перед народом своею происхождения".
Но теперь Олег Константинович уже не спрашивает, в какой области ему трудиться, и ясно формулирует свое призвание:
„Быть писателем — это моя самая большая мечта, и я уверен, убежден, что я никогда не потеряю желания писать"...
VI
А быть писателем значит, за радости творчества, за глубокие мысли, выраженные ли в прозаической, стихотворной или драматической форме - не только получать лавры... Самым талантливым, самым большим любимцам муз, - начиная с Пушкина и Лермонтова, приходилось и приходится платить за это счастье еще и дорогою ценою своего самолюбия.
Но, хорошо знакомый с биографиями многих писателей, князь Олег не боится этой самой интересной на земном шаре и в то же время самой рискованной дороги.
Его решение идти вперед именно по этому пути остается бесповоротным. Он чувствует себя готовым и снова горит желанием осуществить свою мечту.
5-го мая 1912 года он пишет:
"Мне было бы теперь очень глупо умереть, так много поработав над собою".
И далее: „Нет, прошло то время, когда можно было ничего не делать"...
Один из близких людей в день совершеннолетия князя подарил ему крест, в роде напрестольнаго. Такой крест Олег Константинович давно хотел иметь. И, вспоминая в своем дневнике об этом, он пишет:
„Да, моя жизнь не удовольствие, не развлечение, а крест".
Во всяком случае с самого раннего детства это была сплошная работа, а под конец, главным образом, литературная.
Двенадцатилетним мальчиком, еще в 1904 году, он начинает рассказ под заглавием "Запорожец Храбренко". Эта вещь осталась незаконченной и сделана по-детски. Но... не была она подражанием никому из писателей и сложилась в голове автора под влиянием рассказов о казачестве его воспитателя Максимова.

В 1907 году- в деревне князь Олег познакомился с одним священником, личная жизнь и личная драма которого его глубоко заинтересовали. В столице ничего подобного нельзя было встретить. И молодой автор опять загорается творческим пылом и начинает повесть "Отец Иван". Эта повесть никогда не могла появиться в печати...
Но руки не опустились. В 1908 году кто-то из близких принес Олегу Константиновичу чудесную гравюру—копию с картины Репина "Убиение Иоанном Грозным сына".
На князя Олега эта картина произвела огромное впечатление, он ясно представил себе все то, что могло предшествовать страшному поступку Грозного... Быстро и как-то неожиданно написал Олег Константинович в драматической форме диалог между отцом и сыном.
Затем он написал еще две пьесы.
Летом ему случилось наблюдать жизнь помещика, вся личность которого очень заинтересовала князя, и молодой автор написал новый рассказ под заглавием "Ковылин". В этой вещи чуть слышно влияние Тургенева, но эпоха наша. Рассказ этот вполне закончен и помещен в этом нумере «Нивы».
В 1910 году. т.-е. когда автору было восемнадцать лет, он приступает к большой повести, почти роману, который озаглавливает: „Влияния".
Это все этапы,—те годы его жизни, которые духовно зависели от разных воспитателей. Храбро, просто и ясно рассказывает светлый князь о том, что видел, что передумал и перечувствовал в то время, когда у него весь день бывал распределен так, что не оставалось ни одного свободного получаса.
Затем лицей, и работать нужно не как рядовому студенту. Мало было двадцати четырех часов в сутки. Тут же еще работа над факультетским сочинением и еще работа над изданием автографов Пушкина. Кто видел это издание, тот поймет, сколько в него вложено и труда и любви.
VII
В 1913 году Олег Константинович пишет целый ряд великолепно сделанных очерков, под общим заглавием: „Сценки из собственной жизни".
В 1914 году. т.-е. уже в год своей смерти, он собирается написать биографию своего Августейшего деда великого князя Константина Николаевича, который, как человек и государственный деятель, всегда был его идеалом, был тем, кто осуществил завет: „высоко держать свой стяг" и много передумал над судьбами горячо любимой России.
Идея создать такую биографию-повесть, вероятно, зародилась у князя Олега во время пребывания в Крыму в "Ореанде", — этом лучшем уголке южного берега.
Глядя с высоты знаменитой беседки на бирюзовое, до боли глаз искрящееся, море, нельзя не думать о дорогих отошедших, нельзя не думать о судьбах родины, которая еще необъятнее, чем зеленоватое море, и в своих настроениях меняется так же, как и море...
Думали здесь августейшие и дед, и сын, и внук, каждый по-своему...
Часть зимы 1914 года Олег Константинович провел, разбирая дневники и рукописи великого князя Константина Николаевича. Материал был богатейший, и будущий автор горел желанием приступить к работе.
Но это был уже 1914 год.
Личная жизнь светлого князя и жизнь так любимой им России понеслись быстрее, чем тот поезд „Nоrd-Ехрress" в котором он когда-то возвращался из-за границы, и понеслись по неведомой еще дороге.
Целый ряд неожиданных событий вдруг опрокинул намерений тех, кто был рожден
Для звуков сладких и молитв...
И обратились эти люди в борцов.
Загудел необъятный стихийный смерч и зажег еще сильнее и без того пылавшаго князя Олега.
Затем 29-е сентября 1914 года.
Ясный образ князя стал еще светлее. Пророческие, фатальные слова Некрасова о том, что в жизни каждого писателя
Что-то есть роковое, исполнились и здесь и над ним, как и над Пушкиным, как и над Лермонтовым и над многими и многими...
И нет, и не может быть утешения...
Разве одно, как луч солнца, через крохотную щелочку проходящее, что такому человеку, каким родился князь Олег Константинович, во всяком случае нелегко жилось бы на земле.
Слишком темно кругом, а он был светлый.
Посмертные стихотворения князя Олега Константиновича
Гроза прошла... Какъ воздухъ свѣжъ и чистъ!
Подъ каплей дождевой склонился скромный листъ,
Не шелохнетъ и дремлетъ упоенный,
Въ небесный дивный даръ влюбленный.
Ручей скользитъ по камешкамъ кремнистымъ,
По свѣжимъ берегамъ, по рощицамъ тѣнистымъ...
Отрадно, въ сырости плѣнительной ручья,
Мечтами унестись за трелью соловья...
Гроза прошла... а вмѣстѣ с ней печаль,
И сладко на душѣ. Гляжу я смѣло вдаль,
И вновь зоветъ къ себѣ отчизна дорогая,
Отчизна бѣдная, несчастная, святая.
Готовъ забыть и все: страданье, горе, слезы
И страсти гадкія, любовь и дружбу, грезы
И самого себя. Себя ли?.. Да, себя,
О, Русь, страдалица святая, для Тебя.
1911.
Ужъ ночь надвинулась. Усадьба засыпаетъ...
Мы всѣ вокругъ стола въ столовой собрались,
Смыкаются глаза, но лѣнь намъ разойтись,
А сонный песъ в углу старательно зѣваетъ.
Въ окно открытое повѣяла изъ сада
Ночная, нѣжная къ намъ въ комнату прохлада
Колода новыхъ картъ лежитъ передо мною,
Шипитъ, таинственно горячій самоваръ,
И вверхъ сѣдой, прозрачною волною
Ползетъ и вьется теплый паръ.
Баюкаетъ меня рой милыхъ впечатлѣний,
И сонъ навѣяла тѣнь сонной старины,
И вспомнился мнѣ пушкинскій Евгений
Въ усадьбѣ Лариныхъ средь той же тишины.
Такой же точно ломъ, такія же каморки.
Портреты на стѣнахъ, шкапы во всѣхъ углахъ,
Диваны, зеркала, фарфоръ, игрушки, горки
И мухи сонныя на бѣлыхъ потолкахъ.
Домниха. 1912 1913.
Еще по теме
Первая мировая война. К гибели князь Олега Константиновича Романова
Князь Олег Константинович Романов. К годовщине смерти
История, события и люди
|