В виду предстоящего в будущем 1900 г. чествования памяти генералиссимуса-фельдмаршала графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского, князя Италийского, по поводу столетней годовщины его смерти, редакция „Московского Листка" предполагает помещать в воскресных приложениях описание жизни и подвигов великого полководца, заимствуя данные из разных верных источников.
Граф А. В. Суворов-Рымникский.
(К столетию со дня его кончины)
Прибавление
к части 1
Граф Александр Васильевич Суворов- Рымникский,
князь Италийский
(1729—1800)
См. Часть № 25
Только в начале июля Потемкин подошел к Очакову с своими войсками и обложил крепость. Благодаря его медленности, турки успели усилить оборонительные силы крепости и обеспечить себя всем необходимым.
После долгих размышлений, Потемкин наконец решился начать осаду.
Суворов был вызван под Очаков и ему было поручено командование левым крылом; правым командовал Меллер, а центром—князь Репнин.
Крепость Очаков, во всяком случае не представляла из себя той твердыни, какой признавал ее Потемкин. Она была защищена с сухого пути бастионом и 10 передовыми люнетами, а с моря - каменной стеною и фортом.
Осаду Потемкин повел также медленно и нерешительно, надеясь, что турки сдадутся на капитуляцию, чем значительно ободрял противника.
„Не такими способами бивали мы поляков и турок“,—говорил Суворов,— „одним гляденьем крепости не возьмем. Послушались бы меня, давно бы Очаков был в наших руках“.
Суворов жаждал дела, но чувство самосохранения и боязнь гнева могущественного временщика сдерживали его пыл.
27 июля, турки сделали сильную вылазку на левый фланг осадного расположения. Суворов бросился на турок в штыки и заставил их бежать, а затем, забыв приказания главнокомандующего, с своими гренадерами стал преследовать их до крепостного ретраншамента и завязал ожесточенную свалку. Из крепости вышло подкрепление, а Суворов не получал ни откуда поддержки, —силы стали не равны.
Суворов был ранен в шею и пуля остановилась у затылка. Он обессилил и, признавая свою рану опасной, передал начальство над войсками генерал-майору Бибикову, приказав последнему исподволь отводить войска из под огня.
Суворова отнесли за фронт и спешили наскоро перевязать рану. Отбытие Суворова произвело на всех удручающее впечатление и вместо постепенного отступления был дан отбой; люди смешались и бросились в беспорядке назад.
Во время схватки Потемкин четыре раза посылал Суворову приказание прекратить бой, а в последний раз послал дежурного генерала с грозным вопросом: как он, Суворов, осмелился без позволения завязать такое важное дело?
Последнее приказание Суворов получил в то время, когда у него только что извлекли пулю и наложили перевязку. Суворов, выслушав посланного, вместо ожидаемого ответа, сказал:
„Я па камушке сижу,
На Очаков я гляжу“.
Посланный к Суворову, генерал Рахманов, некогда служивший под его начальством и не ладивший с ним, тот самый, который писал когда-то на него пасквиль, конечно, поспешил передать Потемкину, да еще с прикрасами, его неуместный ответ.
Разгневанный Потемкин послал Суворову письмо, в котором жестоко упрекал его, говоря:
„солдаты такая драгоценность, что ими нельзя бесполезно жертвовать; ни за что, ни про что погублено столько драгоценного народа, что весь Очаков того не стоит! Странно, что при мне мои подчиненные распоряжаются движением войск, даже не уведомляя меня!“
После этого Суворову нельзя было оставаться под Очаковым, и он, как тяжело раненый, уехал в Кинбурн.
С трудом Суворов мог доехать до Кинбурна; рана его была тяжелая, неоднократные обмороки, лихорадка и появившаяся желтуха предвещали печальный исход.
В Кинбурне был собран консилиум, врачи осмотрели рану, извлекли из нее кусочки сукна и подкладки и сделали надлежащую перевязку. К счастью, началось заметное улучшение, и Суворов стал поправляться.
Надо удивляться натуре Суворова; сколько перенес он за это время физических страданий и душевных мучений! Неудовольствия Потемкина сильно сказывались, и Суворов решился объясниться с ним. Он слабый, едва двигаясь, прибыл в ставку главнокомандующего, безмолвно выслушал упреки гордого временщика и видя, что оправдаться невозможно, решил просить об увольнении.
По возвращении в Кинбурн, Суворов написал Потемкину:
„Не думал я, чтобы гнев вашей светлости столь далеко простирался, я всегда старался утолять его моим простодушием. Невиновность не требует оправдания. Всякий имеет свою систему, и я по службе имею свою. Мне не переродиться, да и поздно!
Успокойте остатки дней моих. Шея у меня оцараплена, тело изломано, дни мои не будут длинны,— я христианин, имейте человеколюбие! Если вы не можете победить свою немилость, удалите меня от себя. На что сносить вам от меня малейшее беспокойство? Есть мне служба и в других местах, по моей практике и по моей степени, а милости ваши, где бы ни был,буду помнить!"
О неудаче Суворова Потемкин донес Императрице и вероятно поступок его выставил в превратном виде. Государыня, передавая эту неприятную новость одному из своих приближенных, сказала:
„сшалил Суворов, бросясь без спроса, потерял 400 человек и сам ранен; он конечно был не в своем виде".
Но Суворов никогда не злоупотреблял спиртными напитками, и очевидно Императрица была введена в заблуждение. Нельзя конечно вполне оправдывать Суворова в этом деле, но нельзя и не винить Потемкина, который не желал подкрепить его атаку. Коли бы подкрепление было послано, то, принимая во внимание обстоятельства дела, натиск Суворова мог бы повести к успеху.
Порицание Екатерины однако не имело последствий для Суворова; она не изменила своих отношений к великому полководцу. 18-го августа Суворова постигла вторая беда. В Кинбурне, при снаряжении бомбы для Очаковской армии, взорвало лабораторию и разорвавшимися снарядами убило и ранило до 80 человек. Сам Суворов был ранен осколками щепы в лицо, грудь, ногу и руку, а также тяжело был ранен и комендант крепости.
Послано было донесение Потемкину и от секретаря его, Попова, было получено письмо с изъявлением соболезнования. Суворов был слаб и сам отвечать не мог; он поручил написать благодарственный ответ Попову, в котором, между прочим, значилось, что Суворов получил малые знаки на лице и удар в грудь и от этого большого вреда для его здоровья нет. Суворов, прочтя это письмо, добавил сам:
„Ох, братец, а колено, а локоть? Простите, сам писать много не могу—хвор".
Получив письмо Суворова, Потемкин оставался неумолим; он хотел доказать, что если его гнев кого-либо постиг, то опальному нет пощады и ответил увольнением. Суворов оставил армию, отправился в Херсон и затем уехал в Кременчуг.
Тяжело было Суворову оставить поле битв, где он надеялся одерживать победы или найти славную смерть. Он изнывал о будущей своей бесславной участи, а враги его радовались; но судьба, как бы в награду за все его страдания, готовила ему блестящую будущность.
Прошло четыре месяца; морская холодная осень сменилась лютой зимой, известной под именем очаковской; войска терпели страшную нужду во всем; болезнь и смертность усиливались с каждым днем и масса людей гибла, а Потемкин все еще продолжал осаду, которую Румянцев называл „осадой Трои". В армии стал развиваться ропот, и солдаты, при посещении Потемкиным лагеря, осмелились просить его вести скорее их на штурм.
Положение сделалось для Потемкина безисходным; нравстненное сознание своего долга, а в особенности чувство самолюбия не позволяли ему снять осаду и отступить, благодаря чему он решился на штурм.
6-го декабря, Потемкин, помолясь на главной батарее и воскликнув со словами на глазах: „Господи, помилуй“, приказал штурмовать крепость.
Чрез час с четвертью Очаков, неожиданно для самого Потемкина, пал перед штыками русских войск. Штурм был беспощадный, солдаты бросились на турок с остервенением, и крепость представляла из себя громадную могилу. Число убитых и раненых со стороны турок было 9500 человек; взято в плен 4,000 человек; а с нашей стороны убыло 2,800 человек. Очаковская победа загладила все погрешности Потемкина. Он великим победителем ехал в Петербург; его повсюду встречали начальствующие лица, а народ приветствовал криками: „ура!"
Как только приехал Потемкин в Петербург, Императрица лично поздравила его с победой.
Щедро Потемкин был награжден за взятие Очакова; он получил Георгия I класса с бриллиантовой звездой, шпагу, осыпанную бриллиантами, и 100.000 рублей.
Суворов также не был забыт. Потемкин против его фамилии в наградном листе написал:
„командовал в Кинбурне и под Очаковым, во время же поражения неприятельского флота участвовал немало действием с своей стороны“, затем сделал пометку: „перо в шляпу".
Императрица охотно наградила Суворова, и он получил бриллиантовое перо, большой ценности, с буквою К. (Кинбурн).
Очаковской победой закончились действия 1788 года. Не много сделал Потемкин за это время, но еще меньше сделали австрийцы. Румянцевская армия выполнила свою задачу; Румянцев не допустил неприятельских подкреплений ни к Очакову, ни к Хотину. Более от Румянцева и требовать было нельзя.
(Продолжение следует).
И. С.
Московский листок, Иллюстрированное приложение № 28, 25 июля 1899 г.
Еще по теме:
Граф А. В. Суворов-Рымникский. (К столетию со дня его кончины). Часть 1
..................................
Граф А. В. Суворов-Рымникский. (К столетию со дня его кончины). Часть 25
..................................
Граф А. В. Суворов-Рымникский. (К столетию со дня его кончины). Часть 27
| 