Турецкие башибузуки ведут герцеговинских девушек на ярмарку рабынь в Дринополь

Картина Ярослава Чермака

Можно ли вообще назвать, говоря строго, существование славян в Герцеговине и Боснии, в Болгарии и Старой Сербии—«жизнью?» Вряд ли можно. Один взгляд на прилагаемую картину даровитого чешского живописца Ярослава Чермака объясняет достаточно: почему?

Единственный род торговли, процветающей в Боснии и Герцеговине, это торг рабынями. Горе девушке, которая вышла из под руки природы красавицей и не успела вовремя скрыться, узнав заблаговременно о периодическом нашествии страшных башибузуков.

Долго ли еще будут продолжаться эти возмутительные зрелища на глазах всей Европы, на срам современной «цивилизации?» — решить трудно. Об этом не думают дипломаты, поддерживающие турецкое иго над славянским югом; французы и англичане создали себе, совершенно голословно, странный догмат, что, с освобождением турецких славян, с возвращением им жизни, улучшением их печальной участи, должна непременно образоваться громадная славянская держава, которая, будто бы, сделается опасной для остальной Европы.

Не лучше, в этом отношении, поступают и немцы. Иногда, правда, поднимает и на западе тот или другой честный публицист или путешественник свой голос, доказывая своим соотечественникам, что современная Турции гниющее тело, в котором поддерживать жизнь искусственным образом бесполезно и напрасно; но на такой голос политика не обращает внимании.

Вот что говорит не славянин, а французский путешественник S. Воnillon в «Rеvuе Соnutеmроrаinе» 1868 г., который побывал в разных краях Герцеговины.

«Когда разрушилось Сербское царство после битвы на Косовом поле,—пишет он,—дворянство Боснии и Герцеговины спаслось тем, что приняло ислам, за что турки признали его равноправным и оставили ему его имения. Но положение массы народа, крепко сохраняющего религию отцов, сделалось тем ужаснее; отуреченные земляки произвольно и безнаказанно угнетали его и угнетают до сих пор, не смотря на все блестящие договоры и обещания турецкого правительства.

400 лет прошло с тех пор, но дворяне эти все-таки еще не сделались настоящими турками: до сих пор они говорят на сербском языке и в глубине души у них еще осталось сознание, что они христиане. До сих пор в их семьях почитается, по древнему обыкновению, тот или другой святой, считаемый покровителем дома; несколько раз в год, в известные дни, они тайным образом приводят христианского священника к могилам своих отцов, чтобы он помолился за упокой их душ. В случае тяжелой болезни, они даже просят священников к себе, совершить обедню около их смертного одра. Если б не назначена было в турецких законах смертная казнь за отступление от магометанства, они вернулись бы к христианству.

В 1849 году боснийское дворянство, соединившись с народом, восстало против турецкого господства и прогнало пашу и прочие власти. Затем, очистив страну от турок, оно стало обнаруживать феодально-аристократические наклонности, что вызвало естественное противодействие со стороны народа— этим успех восстания рушился. Междоусобная вражда дала туркам возможность без особенного труда овладеть страной и с тех пор турецкие власти в своих притеснениях и жестокостях не знают пределов.

Если у христианина есть деньги, он должен зарыть их в землю. Положим, что он пожелает купить себе дом, имение; заплатив турку хорошую взятку, он получит гербовую бумагу, дающую ему право на это и, положим, не встретив дальнейших препятствий, сделается владельцем; но едва только успеет он улучшить опустошенные поля и нивы, исправить разоренные здания, —турок непременно найдет средство вытеснить христианина и сесть на его место.

Обыкновенно найдется «формальная ошибка» в продажной грамоте: начнется процесс. Фальшивые свидетели, подкупленные судьи с одной и беззащитный христианин с другой стороны: исходом бывает, что турок остается правым, а христианин, сверх совершенного над ним явного грабежа, должен будет еще заплатить расходы за производство судебного дела.

Остается, правда, путь апеляции к высшей инстанции («мевлевиет») и даже к самому верхнему суду в Константинополе (сыдурь); но этой юстиции нет конца, необходимы громадные расходы, долговременные путешествия; в редком же случае, если б христианин выиграл (когда за него заступится иностранный консул или какое-нибудь знатное лицо), он должен, по постановлению корана, нести значительные платежи за судебное делопроизводство.

Герцеговина—страна богатая и красивая. В такой стране отчаяние порождает разбойничество, а разбойники в Герцеговине народ могучий, глубоко почитаемый, и если они в самом деле не бывают всегда настолько сильны, чтобы одолеть власти, то они непременно настолько ловки, что умеют, при помощи подкупа, хорошо ладить с ними. На счет этого г. Бульон рассказывает много весьма интересных вещей.

Герцеговинские христиане по вероисповеданию или православные (большая часть), или римско-католики. Но и восточный и западный клир одинаково не заботятся о народе; православный епископ не лучше католического, что и понятно, если принять в соображение, что иерархи греческие фанариоты. Они дорого покупают в Константинополе свои епископские места, а затем стараются собрать заплаченные деньги, с барышом, конечно, с приходских священников: те же с своей стороны обращаются на прихожан.

Лучше, чем о светском духовенстве, отзывается г. Бульон о православном монашестве. В сопровождении русского консула, он посетил несколько монастырей в окрестностях Мостара и остался очень довольным. Монахи люди честные, занимаются правильным трудом, у них не видать ни скупости, ни старания благоденствовать, так что народ по праву называет их «калудеры» — добрые старики.

Одним только остался г. Бульон недоволен, как в описываемых им монастырях, так и вообще относительно образованного общества в Герцеговине: русскому консулу везде оказывается чрезмерная почесть; к нему все относятся с доверием и любовью; все, что из России или о России,—для жителей имеет живой интерес; русских везде считают единственными защитниками; на них возлагают все свои надежды. Г. Бульон упрекает юго-славян за то, что они недобросовестно относятся к исторической истине: Франция и Англия оказали многие благодеяния турецким славянам, но они не помнят этих благодеяний и все хорошее для себя приписывают исключительно только России.

Г. Бульон ищет причину такой непопулярности западных держав в «панславизме», о котором он и распространяется весьма не хорошо. Но стоит вспомнить, как относились эти державы к страданиям славян, например, когда бедные герцеговинцы, под руководством храброго воеводы Луки Вукаловича, попытались путем восстания улучшить свою, невыносимо тяжелую, участь. Только одна России и Черногория оказали несчастному народу помощь, конечно, насколько позволили им обстоятельства.

Картина Чермака, представляемая нами читателю, возбуждала везде в Европе, где она находилась на выставках, заслуженную похвалу. В Париже за нее давали значительные суммы и теперь ее купили в Генуе за 40,000 франков.

Ярослав Чермак родом чех, поселился несколько лет тому назад в Париже, где считают его в числе лучших художников. Он учился в пражской академии художеств, где отличался наклонностью заниматься предметами из быта и истории славянских народов, чем повлек на себя немилость враждебной всему славянскому дирекции академии, которая под конец и исключила его, как «фантаста, занимающегося национальным сумасбродством, к тому же к искусству—совсем неспособного».

Чермак пробыл долгое время среди югославян, именно в Черногории и написал затем несколько очень ценных картин, из числа которых «Черногорская женщина, участвующая в сражении с турками», получила большую известность и нашла себе покупателя за 30,000 франков. Кроме того, имеются от Чермака многие хорошие эскизы из чешской истории, относящиеся к прославленной эпохе «гуситского движения».

Всемирная иллюстрация : Еженед. илл. журнал, № 3 (107) - 16 января - 1871.

Еще по теме