Живопись – пожалуй, самое прекрасное, что придумал человек. А если она еще и в исполнении великого художника, то это - самое настоящее наслаждение для ума и сердца. Взглянем на несколько работ. Джорджоне. Один из титанов Ренессанса. Что за чудо его «Спящая Венера»! Пейзаж, тонко подобранные цвета, эффектно скомканные простыни, мягкость и изящество. Не картина, а само совершенство - идеал женской красоты, торжество вселенской гармонии, виртуознейшее мастерство исполнителя. 

Джорджоне. Венеция. 1510г.  «Спящая Венера». 

Тициан. Его Венера  отличается от предыдущей, но тоже великолепна. Здесь уже есть сюжет, диалог со зрителем. Множество смыслов и намеков, откровений и недомолвок. Несомненно, заказчик картины предъявлял к ее создателю самые серьезные требования в плане художественности и живописности. И мастер проявил себя во всем блеске. Его героиня - образец красоты и утренней свежести. Но она еще и загадочна, и, пусть и чуть-чуть, провокационна. Думаю, урбинский герцог остался доволен.

Тициан. Венеция.  1538г. «Венера Урбинская».  

Этими двумя изображениями дело не ограничилось. Последующие мастера старались взглянуть на Венеру по-своему, не вступая с великими венецианцами в открытое состязание. Например, Гойя с его «Махой обнаженной». Художник, осмелившийся бросить прямой вызов великим итальянцам - Эдуард Мане. И, как и следовало ожидать, его картина получилась жутко скандальной. Наверно, еще и потому, что Мане написал обычную молодую симпатичную женщину, а не идеал женской красоты. Его модель прелестна и обольстительна. Но вряд ли само совершенство. И если у тициановской Венеры взгляд откровенно испытующий, то у Венеры Мане уверенность в себе, некое торжество победительницы готовы смениться усталостью и отчуждением. Пожалуй, и там, и там художники писали куртизанку. Но Тициан своей героиней однозначно восторгается, а вот Мане выказывает жалость и сочувствие.  

Эдуард Мане. Франция. 1863г. «Олимпия».

И, наконец, цель написания этого поста. Три предыдущие работы (да простят меня ценители высокого искусства) – лишь прелюдия к по-настоящему неожиданному, а в чем-то – и сногсшибательному взгляду на женскую красоту. Впрочем, наверно, здесь уже уместнее говорить не о красоте как таковой, а о прелестях и прелестницах.

Михаил Ларионов. Россия. 1912г. «Еврейская Венера».

Михаил Ларионов. Россия. 1912г. «Кацапская Венера». 

Вряд ли кто будет спорить, что сии красавицы – суть продолжение разного рода Венер и Олимпий. В чем разница? Наверно, в зрителе. Для первых двух работ в его роли никого другого, кроме герцогов, князей или, на худой конец,  баронов представить невозможно. Эти картины – для шикарных интерьеров, просторных залов со сверкающими полами, тысячами свечей в фантастических люстрах и сверканием драгоценностей. Это – высокое искусство для высшего общества. А вот картина Мане – уже для другой публики: для буржуазии, для тех, кто просвещен и успешен, но кому дорога в высший свет заказана. Она  демократична и откровенна, в чем-то вульгарна и вызывающа. Художник более не потакает вкусам своих заказчиков (потому что у него их нет). И он совершенно не против провокации, эпатажа, некоего вызова общественной морали и нравственности. Для того времени «Олимпия» была более чем откровенной картиной именно  своим содержанием. Но скандальная слава лишь способствует популярности и покупаемости.  Правда,  Мане писал все же для подготовленного зрителя, разбирающегося в тонкостях живописного искусства. А вот Михаил Ларионов сделал последний, и наиболее радикальный шаг – прямо в народ. В тот самый: сермяжный и посконный, наивный и доверчивый. Его Венеры – это, фактически, полное отрицание всей той живописи, что столетиями тешила взор изысканной публики. Но Ларионов подсмеивается не над зрителем, а над своими предшественниками по живописному цеху. Сам же при этом работает предельно добросовестно и на очень высоком художественном уровне. Наметанный глаз сразу отметит и то, как точны линии, и как подобраны цвета, и каковы оттенки. 

Но это, все же - провокация. Пусть и художественная. Чего автор и не скрывает. Своих «Венер» он даже усадил наоборот. И изобразил еврейку так, какой ее представляет обыватель: смущенной и застенчивой, неловкой и неуклюжей, наивной и доверчивой. Она - узнаваема. Но узнаваема именно как типаж, как обитательница некоего еврейского местечка где-нибудь в Молдавии, где Ларионов был желанным гостем. В изображении, при всей его утрированности, нет никакой агрессии, чего-то нарочитого или грубого. Ларионов взирает на свою героиню с  любовью, не в силах  удержаться от мальчишества и даже хулиганства. И мы вслед за ним улыбаемся, глядя на весь этот наив из чудных портретов, розочек, подушечек, полосатых диванчиков и прочей ерунды. Ну, а то, что художник вручил своей даме нечто вроде огромного лопуха для целомудренного прикрытия самого сокровенного – ради прикола, наверно?

А вот в руке у дамы, относящейся к другому этносу - аленький цветочек. Который ей, впрочем, без надобности. Чего уж там… И вообще, тут все значительно проще. Венера, нареченная кацапской, монументальна и проста. К ней, кстати, Ларионов не проявляет той симпатии, что к еврейке. Видимо, натуры у них разные, и девица из среднерусской полосы  не столь наивна и по-детски чиста, как ее интернациональная подруга. На стене у кацапской Венеры – ковер, на ковре - котяра. Правда, вида он какого-то не геройского. Здесь все какое-то странное:  дама, ковер со странными деревьями, глуповатый кот, криво ухмыляющийся бестолковым зрителям. В общем, весь этот домашний уют сильно отдает банальным мещанством (как и на первой картине). Но, оказывается, бывает мещанство душное, туповато-тяжелое, беспощадное к своим жертвам. Кацапское. И бывает мещанство холодноватое, глуповато-наивное и легкое. Более чистое, что ли. Еврейское. И если взгляд у еврейки – в чем-то лукавый, в чем-то наивный, но, безусловно, добрый (с характерной поволокой), то у кацапской Венеры взгляд - зовущий, многообещающий, преисполненный недоверия и надежды одновременно. Капкан – а не взгляд. Медведь попадет – не вырвется. Не зря за спиной столь восхитительного создания выросло нечто угрожающего вида. Того и гляди  вопьется во что-нибудь мягкое. В такие ловушки лучше не попадать. Имейте ввиду…

Так что, резюмируя, можно сказать: Ларионов не пытается поднять народ до понимания высокого искусства, а опускает само искусство до его понимания простым человеком -  неискушенным и даже  безграмотным. Ларионов этого не боится. Наивному человеку – наивное искусство, но в высокохудожественном исполнении. Такое вот поветрие случилось в русской живописи начала ХХ века. И если кто-то думает, что оно было - и прошло, то это не так. Все только начиналось.