Если произнести вслух имя Казимира Малевича, многие почитатели искусства понимающе переглянутся: «А, тот самый… Черный квадрат… Знаем, знаем…» Однако, Малевич – это далеко не только «Черный квадрат». Им было написано еще много чего. Он – один из зачинателей русского авангарда. И что это за личность, лучше всего говорят его работы. Ну, например, эта.

Казимир Малевич. «Садовник». 1911.

Перед нами человек самой что ни на есть мирной профессии – садовник. Что может быть безобиднее, миролюбивее и благожелательнее? А что видим мы? Это какой-то мастодонт, чудище страшное, одноглазое. Слоноподобное. Такое впечатление, что художник задался целью довести свою живопись до полного и окончательного абсурда. До упора. Чтоб дальше – некуда. Громадные ноги, громадные руки… Сама неуклюжесть и  несуразность. Но и монументальность. Данный персонаж больше похож на инопланетянина, нежели на человека земли и от земли: вскапывателя и разрыхлителя. Подобный герой мог возникнуть в воображении только очень необычного (а в чем-то - и беспримерно продвинутого) повелителя масляных красок и гуашей.  И очень скоро мы убедимся, что Малевич – именно такой и есть: человек крайностей и абсурдов, готовый всю палитру свести к двум цветам – черному и белому, а форму – к банальному квадрату. То есть готовый на все. А это может позволить себе только человек, возомнивший себя богом. Самое удивительное, что примерно так оно и было. Но, оказывается, и у него был некто, выше его. И  это - не Христос. Этот некто – Сезанн. Во всяком случае, в тот момент.

Поль Сезанн. «Купальщики». 1894.

Этот небольшой эскиз Малевич мог видеть с большой долей вероятности. У Сезанна все подсвечено голубым цветом, который сам художник считал цветом жизни. Человеческие фигуры у него – часть природной гармонии. Получается как бы единое целое – пейзаж, купальщики. Наш глаз, скользя по живописному полотну, может и не  заметить шесть фигур. Все сводится к игре цветовых оттенков: что в природе, что у людей. Фигуры только обозначены, как и деревья, кусты…

Примерно то же проделывает и Малевич. Садовник практически полностью сливается с окружающим его ландшафтом. Краски – абсолютно те же. И если б не контур… Но, конечно, экспрессия другая. Но он же не собирался полностью копировать своего учителя.

Еще более примечательная картина на ту же тему - «Купальщик» (1911).

Вот где торжество абсурда полное и окончательное. Первое, что приходит в голову – лахудра страшная. То ли лягушка, то ли уродец какой-то. Здесь уже, как мне кажется,  Малевич просто стебается. Выдумал себе персонажа – и крутит его и так, и этак. Всё - донельзя просто и вызывающе. Напоминает детский рисунок  с китчевой подоплекой. Жирные, решительные обводы. Все грубо, резким движением кисти. Художник словно говорит своим собратьям по ремеслу: «Я и так могу. Делаю, что захочу. Да, я смеюсь над вами и вашими сантиментами, гармониями и стилизациями. Я широк и размашист, бросок и антипатичен. И мне плевать на вкусы рафинированной публики, на всю ее утонченность и изысканность. Этот купальщик - порождение моего воображения. И он ничем не хуже других, а может, и лучше. Он забавен и ужасен одновременно. Кто-то, увидев его, засмеется. И это, скорее всего, будет ребенок (который, впрочем, может и расплакаться: сие непредсказуемо). Кто-то – ужаснется и даже почувствует себя оскорбленным. И это будет, несомненно, взрослый человек. Как поглядеть и что увидеть. Дерзайте, господа…» 

При всем вызове общественному вкусу, всей грандиозной провокативности подобного примитивизма следует понимать: Малевич создавал новый, неведомый до той поры язык чистых эмоций, когда каждый, не сходя с места, мог заплакать или засмеяться, презрительно ухмыльнуться или недоуменно обернуться к окружающим. Не возбранялось. А художник стоял в сторонке и посмеивался. Но хватит ли у него иронии выдержать глас возмущенной общественности? У Малевича – хватило. И еще как!