Фантазия

Если бы нужны были доказательства, что поражение Врангеля до нельзя осложнило вопрос о борьбе с большевиками, то наиболее ярким свидетельством этого было бы воскрешение имени Керенского.

Среди различных комбинаций, придумываемых для спасения положения, стало мелькать и это имя. Родине нашей весьма не повезло в том отношении, что вся революционная эпоха не создала ни одной крупной легенды, хотя, казалось, возможность была не раз так близка.

Представим себе, напр., что в памятный день 9-го января 1905 года Гапон был бы сражен пулей. Какая прекрасная трогательная легенда о нем сложилась бы и перешла бы в далекое потомство. Но Гапон остался жив, для того чтобы проявить свое полное ничтожество и быть задушенным по обвинению в грязном предательстве.

Или взять, напр., Хрусталева-Носаря! Какая яркая память сохранилась бы о нем, если бы он ушел в тот момент, когда ставился вопрос, он ли арестует гр. Витте или гр. Витте его. Но и Хрусталев пережил себя и всем своим дальнейшим поведением в эмиграции показал, что он представляет полное ничтожество, случайно вознесенное революционной волной на гребень ее.    

Дай Бог Керенскому благополучного долголетия, но припоминается, что он сам в одной из своих бесчисленных речей выражал сожаление, что не умер на прекрасной заре революции. Одно несомненно: он тоже лишил Россию возможности создать яркую историческую легенду и лишний раз напомнил, что стихийные волны возносят человека совершенно независимо от его уменья удержаться на высоте.

В самой России это обстоятельство именно по отношению к Керенскому было непререкаемо установлено: в июле 1918 года, когда большевики уже хозяйничали, но вся пресса еще существовала, вдруг появился слух, что Керенский имеет в виду сделать попытку вернуться к власти. В один и тот же день словно по команде все газеты Москвы и Петербурга, без различия направлений напечатали статьи, которые разными словами и различной силой выражений говорили совершенно одно и тоже, при чем наиболее резко оценивали эти намерения Керенского его партийные друзья.

Можно, поэтому, без натяжки большой сказать, что единственное, что могло бы объединить самые различные слои России— это решительный протест против всякой попытки воскресить Керенского, а нужно действительно дойти до полного отчаяния, чтобы предлагать «комбинации» связанные с его участием.

Руль, №15, 3 декабря 1920 г.

Керенский и Троцкий в июле 1917 года

В Есhо de Раris бывший короткое время главнокомандующим войсками петербургского военного округа при временном правительстве ген. Половцов сообщает интересные подробности о том, как Керенский не допустил ареста Троцкого после подавления восстания большевиков в начале июля 1917 года.

Мы оставляем эти сведения на ответственности ген. Половцова.

Контрразведка не переставала, — рассказывает Половцев, — требовать от меня, чтобы я получил разрешение правительства арестовать вождей большевиков, так как она была уверена, что среди них окажется немало германских агентов. Когда Керенский вернулся в Петербург, он был до такой степени возмущен большевиками, что я мог рассчитывать получить от него разрешение арестовать 24 видных большевиков, среди которых на первом месте были Ленин и Троцкий.

Керенский внимательно прочитал составленный список большевиков, подлежавших аресту, и сказал, что передаст дело на решение совета министров. Он вышел в следующую комнату, где беспрерывно заседало правительство, и не прошло и 20 минут, как он вернулся со списком, положил его на стол и твердым тоном сказал:

«Правительство одобряет предлагаемую вами меру; вы можете приступить к арестам».

После этого Керенский вышел опять в залу, где заседал совет министров.

Мой главный штаб лихорадочно взялся за работу. Нужно было торопиться, чтобы большевики не узнали о нашем намерении, надо было тщательно подобрать офицеров для этого поручения, притом каждый из офицеров должен был взять с собой двух или трех юнкеров.

Полковник Никитин, начальник контрразведочного отделения, вошел в мой кабинет, чтобы выяснить некоторые вопросы, касавшиеся ареста Троцкого. Мы при этом не заметили, что в углу на диване дремал Чернов, занимавший тогда пост министра. Он быстро поднялся, подошел к нам и спросил:

«Вы говорите о Троцком? Что вы хотите с ним сделать?»

— Так как Чернов из-за его связей с крайними левыми партиями, как в России, так и в Германии, нам всегда внушал подозрение, мы ему спокойно ответили:

«Ничего, мы только говорили о том, остался ли он в Петербурге, или уехал».    

Скоро Керенский появился опять, взял стул, уселся возле меня и в очень любезном тоне, который меня весьма удивил, вдруг сказал:

«У меня к вам просьба. Не арестовывайте ни Троцкого, ни Стеклова».

Я был чрезвычайно удивлен и спросил:

«Но почему же? Вы мне всего несколько минут тому назад передали распоряжение правительства. Что же собственно изменилось?»

«Ничего, — ответил Керенский, — но арест этих двух людей произведет дурное впечатление на петербургский совет р. и с. депутатов, членами которого они состоят».

Я ему ответил, что умеренные элементы совета, на которые я всегда опирался, будут по всей вероятности рады от них избавиться.

«Тем не менее, — сказал Керенский,— я вас прошу не арестовывать ни Троцкого, ни Стеклова».

«Боюсь, что уже слишком поздно, — сказал я, так как по всей вероятности начальник генерального штаба уже отправил офицеров для производства ареста».

К несчастью офицер, которому дано было поручение арестовать Троцкого еще не уехал и отправился всего несколько минут спустя. Керенский резко поднялся и вышел из моего кабинета. Это было в половине четвертого утра. Я в течение трех дней почти не сомкнул глаз и лег на диван в моем кабинете. В шесть часов утра я был разбужен полковником Никитиным, который мне заявил:

«Г. генерал, мы не могли арестовать Троцкого».

«Что случилось? — спросил я, — вы знали, где он находился?»

«Нет, он не уходил из дому».

«Так почему же вы его не арестовали?»

«Когда капитан Соколов, которому было дано поручение арестовать Троцкого, явился в квартиру, где тот находился, он там встретил самого военного министра Керенского. Министр собственной властью там аннулировал приказ штаба об аресте».

«Идите сейчас к министру юстиции, чтобы узнать окончательное намерение правительства».

В два часа после обеда главный штаб получил сообщение министра юстиции, что правительство отказалось от намерения арестовать лидеров большевиков.
    
Этот эпизод, говорит ген. Половцев, показывает еще раз двуличие Керенского, которое некоторое время спустя проявилось особенно ярко во время Корниловского движения.

Руль, №16, 4 декабря 1920 г.