Война, власть, общество

В настоящее время истинные намерения вторгшихся в Россию поляков и японцев настолько выяснились, что утверждать, будто их целью является лишь „борьба с большевизмом", решаются только явные политические спекулянты. И как ни измучен русский народ многолетней внешней и внутренней войной, реакция на иноземное вторжение, в виде известного национального возбуждения, была совершенно неизбежна. Иначе ведь пришлось бы считать душу великого народа окончательно умершей.

На Дальнем Востоке все слои населения, от рабочих-большевиков до торгово-промышленников объединяются на лозунге борьбы за очищение Сибири от японцев.

Подобное настроение создалось, по-видимому и в Советской России в самых различных, по своей политической окраске, кругах интеллигенции.

„Все на поддержку советской власти", призывает Центр. Бюро меньшинства п. с. р. (группа Вольского),— „все силы в распоряжении ее! Внутренние споры и разногласия не должны мешать делу борьбы за интересы русского народа". — Правые с.-р. и меньшевики, по словам недавно вернувшегося из России члена английской рабочей делегации Вана Тернера, обещают лояльную поддержку советской власти до окончания войны с Польшей. "Вооруженная рука не подымется из нашего лагеря", заявляет Ц. К. п. с.-р., „пока продолжается иностранная интервенция". — Проф Н. А. Гредескул, член Ц. К. кадетской партии и генерал А. А. Брусилов, обращаются „к чувствам любви и преданности к родине" всех бывших офицеров и интеллигенции.

Получается впечатление, что внешняя опасность сплотила всех вокруг советской власти, выступающей в чересчур мало к ней подходящей роли носительницы и защитницы русской национальной идеи.

Поскольку эти декларации продиктованы искренним чувством, и сколько в них политическаго и карьерного рассчета, судить издали трудно. Несомненно, что для многих война с Польшей явилась лишь удобным поводом ликвидировать прошлые "недоразумения" с большевистскою властью, или оформить внутренний свой переход на сторону большевизма. Но эти индивидуальные исключения, как бы многочисленны они ни были, не меняют характера общей картины. Очевидно, русское общество, стиснув зубы, выражает готовность, во имя национальной защиты, заключить временное перемирие с ненавистной властью.

Разделяем ли мы позиции, занятые, по-видимому, русской общественностью в Советской России?

Мы должны высказаться с величайшей осторожностью, ввиду крайней неполноты сведений, почерпнутых к тому же исключительно из большевистских, явно тенденциозных, источников.

Мы должны лишь заявить, что мы не были пораженцами в 1914 году, и не имеем оснований стать ими в 1920. Желать крушения самодержавия Романовых или диктатуры Ленина и Троцкаго ценой разгрома России мы не могли и не можем.

Мы не думаем однако, чтобы перемирие между большевистской властью и обществом было возможно. Прекращение состояния войны между ними могло бы быть лишь актом двусторонним, а способны ли большевики, не взрывая самих себя, вернуть, обществу его права? Революционная борьба против советской власти не может и не должна быть приостановлена. Как и в 1914 г. она может быть лишь ограничена в своих формах в виду наличности внешнего фронта.

Но не способен ли национальный подъем упрочить разлагающуюся советскую власть?

Мы приветствовали бы рост здорового национального самосознания, слишком недостававшего русскому народу в его прошлом. И уже конечно он никак не может послужить к прочному укреплению большевистской власти, насквозь антинациональной.

Пусть большевики, кривя душой, подделываются под фразеологию столь презиравшихся ими „революционных оборонцев" 1917 года: „Русский народ! прошли те времена, когда ты был чужим в своем отечестве...

Народ, спасай свое отечество, которому угрожает коварный и беспощадный враг!" (Изв. Ц. И. К. 11. V.). — Обман не может длиться долго. Между национально-защитными целями русского народа в войне, и лично- своекорыстными интересами в ней советской власти лежит непроходимая пропасть.

Не может быть доверия большевикам, готовым на любое предательство интересов России ради сохранения своей власти. В Брест-Литовске они продали пол-России. В прошлом году они готовы были купить мир с Румынией ценой уступки ей Бессарабии. В настоящее время они предлагают Японии мир на условиях полного закрепощения всего Дальнего Востока японцами. За последними, как сообщает газета „Осака-майничи" от 18 и 25. IV, признается право частной собственности в Сибири, право свободной колонизации ее, право рыболовства, концессии на рудники и пр. Этого мало: Народный комиссар Чичерин заявил (16. IV.) : „На очереди стоит образование буферного государства на территории между Байкалом и Тихим Океаном, включая северный Сахалин. Мы согласны на отделение этой страны от России. Будущее положение этого государства определится договорными отношениями между Россией и Японией..."

Так своеобразно понимают большевики присваемую ими себе роль «собирателей русской земли ».    

Не более заботятся о России большевики и в случае своего торжества: Их цель — мировой империализм наизнанку, их средство — чудовищная милитаризация России. Большевики сами заявляют, что без торжества коммунистической революции во всем мире дни советского режима сочтены, — и неустанно готовят вооруженную силу для борьбы с мировым капиталом в его наиболее уязвимых местах, в Азии. «Весь советский режим», — писал недавно в венской «Rоtе Fапе» Н.Бухарин. — «должен быть построен на системе воинской дисциплины. Только благодаря военной системе советская власть может преодолеть все препятствия, встречающияся на ее дороге».

Чтобы не задохнуться в национальных рамках, советский режим стремится разбить их. Наступательная война для большевиков неизбежна. «Рабочее Государство», пишет в начале 1919 г. тот же Н. Бухарин (« Нар. Хоз.» № 1—2), — «когда ведет войну, стремится расширить и укрепить тот хозяйственный базис, на котором оно возникло, т. е. социалистические производственные отношения. Отсюда наша принципиальная допустимость даже наступательной революционно - социалистической войны. Судьбы мира решить в конечном счете борьба между гигантами классовой войны (империализмом и коммунизмом)».

Этой системе нельзя отказать в цельности и стройности, но только ведь это — не программа мирного русского народа, более всего на свете стремящегося к одному — чтобы его оставили в покое.

Обман уже обнаруживается. Патриотический подъем идет на убыль и разлатается от сознания, что советская власть может стать орудием национального дела. Между властью и обществом, несморя на официальные декларации, не устанавливается взаимного доверия. Власть объявляет на военном положения 20 губерний, легализирует смертную казнь, а на головы «социал-предателей», меньшевиков и эс-эров, «этих брехунов и мерзавцев, обещавших идти против поляков», большевистская пресса грозит обрушить все ужасы красного террора. Советские газеты с негодованием сообщают, что «за 4 дня деятельности комитета по записи добровольцев на польский фронт при Моск. Сов. Раб. Деп. записалось всего лишь 193 человека ; из них 81 коммунист.» Дезертирство же с фронта достигает по-видимому огромных размеров.

С большевиками повторится тоже самое, что произошло с царской властью в 1914-1916 гт. Казенный «патриотизм» Гредескулов не укрепит владычества советов. Рост же здорового национального самосознания неизбежно, несмотря на временные успехи красной армии, направится против большевистской власти, ибо он только укрепит убеждение, что прочно спасать Россию и от внутренняго разложения, и от внешних опасностей можно лишь заменив советскую диктатуру властью действительно народной.

В. Руднев.

Родина. - Лозанна, 1920, № 9, 4 июля