ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

7 октября 1869 года

С глубоким прискорбием приходится нам заявить, что причины, вызвавшие известную уже читателям демонстрацию дерптских студентов, именно те, которым нам в прошлый раз так не хотелось верить. Доктор Валькер заслужил негодование своих слушателей, как ныне оказывается, тем, что позволил себе открыто, с кафедры, выразить свое несочувствие теориям известного экс-професора Ширрена и дерптские студенты своей нелепой демонстрацией показали, что они вполне сочувствуют воззрениям этого поборника феодализма и ненавистника русских порядков и русского общества.

Нам тяжко и грустно писать эти строки, потому что они являются свидетельством невероятной аберрации умов Дерптского университетского юношества и указывают на такую отсталость его политических воззрений, которая совершенно уже не вяжется с исконными традициями университетской молодежи всех стран и народов. Мы убеждены, что во всей Европе не найдется другого высшего учебного заведения, в котором возможна была бы пропаганда идей г-на Ширрена и вряд ли могут надеяться дерптские студенты, чтоб их нелепая выходка вызвала сочувствие в ком-либо из их сверстников по годам и университетскому образованию.

Немецкие газеты, издающиеся в Эсто-латышском крае, извещают, что, по поводу дерптской демонстрации, назначено строгое следствие, с целью отыскать ее зачинщиков и главных виновников. Чем кончится это следствие, конечно, неизвестно; но нам кажется, что если его цель такова, как говорят названные газеты, то поиски между студентами будут совершенно бесполезны.

Не в их среде зачинщики этого дела, т. е. внушители и пропагандаторы идей, сделавших возможным протест против доблестной откровенности доктора Валькера. Искать их следует в группе вожаков того общества, которое влияет в таком духе на университетскую молодежь, и в тех порядках, при которых была возможна невозбранная деятельность различных Ширренов, Эккардтов, и фон-Бокков....

Следует от души желать, чтобы вместо карательных мер, противу очевидно сбитой с пути молодежи, были приняты меры предупредительные, которые бы сделали впредь невозможными такие чудовищные увлечения...

В пятницу на прошлой неделе в Петербург прибыло бухарское посольство в таком составе, в каком едва ли когда-нибудь появлялось посольство какой-бы то ни было державы. Во главе этого посольства стоит один из сыновей бухарского эмира и именно тот, которого он предназначает себе в наследники, помимо двух старших его братьев. Этот будущий обладатель Бухары—еще 12-ти летний мальчик и, само собой разумеется, что не ему поручены дипломатические переговоры, для которых снаряжено посольство. Эта сторона дела выпадает на долю двух помощников главного посланника, родственников эмира.

Цель посольства, сколько можно судить по газетным известиям, состоит в желании эмира заручиться могущественной поддержкой России, в виду опасности, грозящей его престолу со стороны претендентов, поддерживаемых кабульским ханом и англичанами, а причина, по которой эмир для достижении этой цели счел необходимым прислать к нашему двору своего любимого сына, заключается, как надо думать, в тех недавних двусмысленных действиях этого восточного государя, которые заставили русские военные власти Туркестанской области относиться с величайшим недоверием к его миролюбию и искреннему желанию жить в дружбе с Россией.

Бухарское посольство будет жить в Петербурге до возвращения Государя Императора и, только удостоившись его приема, приобретет официально дипломатическое значение. Надо желать, чтоб предстоящие переговоры привели к исходу дел, обеспечивающему нас тем или другим способом от новых предательств владетеля Бухары.

В области иностранной политики преобладали за это время факты весьма не успокоительного свойства. На трех пунктах западной Европы мы видим признаки возможности серьезных революционных движений. Во Франции, или вернее в Париже, правительство как будто опасается народного движения ко дню 14 (26) октября; австрийские сербы в Бонна ди Каттаро (в Далмации) открыто восстали против австрийской власти; наконец, республиканское движение в Испании, по-видимому, грозит принять весьма серьезные размеры.

Причина опасений, обнаруживаемых французским правительством, лежит все в том же вопросе о незаконной отсрочке созвания законодательного корпуса позднее срока, назначенного конституцией. Мы уже несколько раз касались этого вопроса и читатели наши знают, что оппозиция французского законодательного корпуса решилась отложить задуманный было ею процесс до открытия заседания, желая держаться пределов строгой законности.

Такая тактика очень благоразумна и, пожалуй, будет поопаснее для правительства манифестации, затеянной было депутатом, графом де-Кератри, но парижские радикалы все-таки недовольны ею. В качестве истых французов они, по-видимому, не столько сочувствовали внутреннему смыслу не состоявшейся демонстрации, сколько увлекались ее внешней эффектностью, а самые крайние из них, может быть, ожидали ее, как предлога к открытому восстанию. Вследствие всего этого упомянутые радикалы, как кажется, вовсе не расположены последовать благоразумному воздержанию оппозиционных депутатов и приготовляются с своей стороны произвести демонстрацию 14 (26) октября.

Газеты, служащие им органом, чуть не открыто призывают народ к восстанию и вдаются в самые эксцентрические крайности. Одна из них, именно <Lа Rеfоrmе», дошла даже до того, что напечатала формальный обвинительный акт против Наполеона III, в котором, перечислив все совершенные им нарушения им же самим установленной конституции, требует, в конце, суда над императором и его низложения, в случае, если он будет признан виновным.

Императорское правительство терпит все эти выходки с таким непривычным спокойствием и равнодушием, что многим это долготерпение начинает казаться зловещим признаком. В Париже ходят толки о возможности нового государственного переворота, о желании правительства вызвать смуты, которые подали бы предлог к вооруженному их подавлению и, надо сознаться, что некоторые признаки как будто подтверждают правдоподобность этих толков. Так, например, весьма подозрительный агитатор Дюкасс, которого очень многие считают тайным агентом государственной полиции, снова начинает появляться на различных сходках и, ни к селу, ни к городу, отпускает на них разные ультра-радикальные коленца.

Недавно на одной сходке речь шла о «судебных приставах» и Дюкасс, по поводу этих смиренных служителей правосудия, нашел возможным наговорить таких «красных» фраз, что полицейский комиссар, присутствовавший на сходке, счел необходимым закрыть собрание. Присутствующие воспротивились этому распоряжению, произошла свалка с полицией, раздались крики «да здравствует республика» и в итоге получилось—предписание префекту о строгом применении законов касательно народных сходбищ, т. е. правительство получило предлог подтянуть ослабленную на время узду.

Все это, взятое вместе, представляет группу признаков, дающих много правдоподобия слухам о затевающейся на 14 (26) октября революционной манифестации, и надо от души желать, чтоб благоразумие лучших людей французского оппозиционного лагеря оказалось достаточно сильным для удержания народных масс от такого опасного шага.

Восстание далматинских сербов в Бокка ди Каттаро, представляет явление чрезвычайно загадочное. Горсть смельчаков решается, несмотря на свою малочисленность, противиться всем силам австрийского правительства, укрепляется в своих горных ущельях, заваливает камнями проходы к ним; и все это из того, чтоб не подчиниться закону о рекрутском наборе, которому беспрекословно подчиняются все прочие австрийские подданные.

Подавить это сопротивление венскому правительству, по-видимому, не стоило бы никакого труда, а между прочим оно не принимает к этому никаких надлежащих мер и даже отклоняет предложение князя черногорского подействовать на инсургентов дружескими увещаниями. Женам и детям этих инсургентов позволяется даже удалиться в Черногорию. Ясно, что тут есть что-то недоговоренное, скрытое от взора постороннего наблюдателя. Может быть, что австрийское правительство опасается мерами строгости привлечь к восстанию и прочих далматинцев, может быть, оно не рассчитывает на преданность войск, ныне в Далмации расположенных, может быть, наконец, что оно не без внутреннего удовольствия видит, что восстание далматинских сербов открывает ему возможность сосредоточить войска на границах Боснии и Герцеговины, на которые Австрия уже давно зарится... По всей вероятности нам не долго придется ждать разгадки этого таинственного бездействия, а потому мы, пока, и воздержимся от всякой попытки найти самим ключ к этому странному явлению.

В Испании дела принимают все более и более плачевный оборот. Несмотря на правительственные телеграммы, чуть ни каждый день уверяющие Европу,что испанские республиканцы немногочисленны и повсюду терпят поражения, оказывается, что эти, вечно побеждаемые и разбиваемые враги правительства продолжают свою агитацию. Город за городом поднимают знамя мятежа.

В Валенсии дело дошло до того, что город этот пришлось осаждать правительственным войскам. Инсургенты, правда, кончили тем, что сдались на капитуляцию, но вожаки их, по всей вероятности, успели ускользнуть и, может быть, завтра снова попробуют счастья в другом месте. Впрочем, кортесы приняли наконец меру, которая, может быть, несколько поправит дела. Они разрешили арестовать тех из своих членов, которые принимают открытое участие в восстании.

До сих пор республиканские депутаты, рассылавшиеся по всей стране, безнаказанно волновали народ, защищенные своей конституционной неприкосновенностью. Отныне им придется действовать осторожнее и, может быть, вследствие этого восстание ослабнет.

Чтоб окончить перечень событий минувшей недели нам остается упомянуть о прибытии в Константинополь императрицы Евгении и о намерении австрийского императора тоже совершить поездку на Восток. По известиям австрийских газет, Франц Иосиф, прежде чем отправиться в путешествие, желает достигнуть соглашения с цислейтанскими славянами и готов для этого произвести некоторые перемены в своем нынешнем министерстве.

Всемирная иллюстрация. - СПб., 1869 г. № 42 (11 октября)

Еще по теме