ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

  28 июля 1870 года

Все интересы нашей внутренней политики продолжают сосредоточиваться на вопросе о
роли, которая выпадет России в нынешней Франко-Германской войне. Это, впрочем, совершенно понятно, потому что уже по-видимому наступает тот момент, когда нейтральным державам придется оставить свое выжидательное положение и предложить свои услуги в качестве примирительниц двум враждующим сторонам.

Первые серьезные столкновения французских и германских войск, о которых мы будем говорить ниже, дали такие внушительные результаты, положение дел, на театре войны, приняло такой оборот, что с часу на час следует ожидать одной из тех решительных катастроф, после которых враждующие стороны делаются всегда доступными советам благоразумия и миролюбия.

Покамест перевес на стороне Пруссии. Военное счастье улыбнулось ей с самого начала борьбы, и можно ожидать, что быстрые удары, нанесенные ею в течение этой недели Франции, приведут к новой, еще более решительной победе... Но если б даже случилось и противное, если б французы, выведенные из себя неудачами и вдохновленные энергиею отчаяния, успели бы нанести крупное поражение вторгшимся в их пределы пруссакам, то и тогда возможность примирительного вмешательства нейтральных держав отнюдь не исчезла бы.

В том и другом случае будет пролито слишком достаточно драгоценной крови для того, чтоб приведенная в негодование этой зверской резней Европа произнесла свое властное «довольно!» Допускать воюющие стороны продолжать свое взаимное самоуничтожение, Европа не должна и не может. Она вся страдает от этой варварской войны, от этого грубого разгула двух политических честолюбий.

России, может быть не сегодня-завтра, придется сказать свое влиятельное слово. Она уже оказала Европе великую услугу, локализировав войну своим нейтралитетом, и мы ни мало не сомневаемся, что правительство наше не задумается ни на минуту перед дальнейшим миротворным влиянием, которое оно может оказать.

Если России удастся остановить кровопролитие, если ее благоразумных советов послушаются враждующие державы: то, на предстоящем дипломатическом улажении Франко-Германской распри, наше Европейское значение может и должно принять громадные размеры. Спокойная и уверенная в своей правоте, сила всегда внушает невольное, но непреодолимое уважение...

Но для того, чтоб мы могли с полным успехом явиться на международном совещании в такой роли, необходимо, чтоб Европа видела нашу твердую уверенность во всех наших силах, как материальных, так и нравственных. Приличное размещение наших войск в известных стратегических пунктах и решительные меры к ускорению объединительного процесса в наших окраинах—таково должно быть наше вступление к приготовляющейся дипломатической развязке нынешней войны.

Пусть видит и знает Европа, что мы вовсе не опасаемся тех внутренних затруднений, которыми пугают нас на Западе, намекая на польские происки и эсто-латышский вопрос. Убедись в нашем спокойствии на этот счет, Запад вынужден будет поверить нашему беспристрастию и исполнить те справедливые требования, которые могут быть нами заявлены, во время устройства дел, клонящихся к продолжительному и прочному замирению Европы.

Постараемся теперь изложить, как можно кратче, те причины, которые внушают нам выше высказанные ожидания.

Военное счастье благоприятствует Пруссии. Не прошло еще и недели с тех пор, как армия ее начала серьезные военные действия, а уже французы отброшены от всей франко-прусской границы, и опасность вторжения их в Пруссию и в Рейнский Пфальц—миновала окончательно. Французская армия отступила всей своей первой линией и, изменив ее направление, перестраивается перед Мэцом и Нанси, оставив без серьезной обороны всю франко-баденскую границу (от Лаутербурга до Мюльгаузена) и предоставив на волю судьбы Страсбург.

Этот изумительный результат достигнут пруссаками в четыре дня и при том еще после военного эпизода, который мог значительно затруднить их наступательное движение, т. е. после занятия французами пограничного прусского города Саарбрюкена.
    
Это занятие было началом серьезных действий, хотя и трудно понять, с какой целью произвели его французы. Ничем не защищенный, Саарбрюкен,— может статься не без умыслу,—был весьма плохо охраняем пруссаками. В самом городе, расположенном на левом берегу реки Саара, пруссаки оставили незначительный отряд, а главные силы свои сосредоточили по ту сторону Саара, близ железнодорожной станции Санкт-Иоган.

Французский генерал Фроссар с своей дивизией атаковал Саарбрюкен в присутствии самого Императора и императорского принца, явившихся из Мэца полюбоваться на этот военный «спектакль» и, разумеется, взял его после некоторого сопротивления небольшого прусского отряда, остававшегося в городе. Через реку Саар победители перебраться однако ж не отважились, а засели в городе. Об этом первом успехе были, конечно, посланы в Париж самые пышные телеграммы, в которых рассказывалось, что Саарбрюкен взят, после разбития трех прусских дивизий одной дивизией Фроссара.

Не долго, однако ж, продолжалось торжество псевдо-победителей. Не прошло и трех дней, как на юго-востоке от Саарбрюкена, недалеко от угла образуемого французской границей, при Лаутербурге, неожиданно появилась перед высотами Вейссенберга армия наследного прусского принца, состоящая из трех корпусов, двух прусских и одного баварского. Город Вейссенбург—третьестепенная крепость и пункт, через который рассчитывали, кажется, французы проникнуть в баварский Пфэльц. Несмотря на важное значение этой позиции, оно было довольно слабо защищено одной дивизией Дуэ (из корпуса маршала Мак-Магона, носящего имя Рейнской армии и расположенного в то время между Страсбургом и Гагенау  *).

*) Все местности, о которых идет речь в нашем обозрении, указаны на карте театра войны, напечатанной в прошедшем № нашей газеты.

Нападения на Вейссенбург французы, очевидно, не ожидали. Застигнутая врасплох, дивизия Дуэ упорно защищала город, но была разбита и вынуждена отступить к ущелью, известному под именем Соl Рigeonnier,— куда спешил Мак-Магон со всеми свои силами, с целью преградить путь пруссакам. Сам генерал Дуэ был убит.
    
На другой день в Лаутербурге перешла границу баденская дивизия, принадлежащая к армии наследного прусского принца, и соединилась с остальными корпусами этой армии. 25 июля, вечером, эта армия встретилась при Вёрте (между Вейссенбургом и Битче) с Рейнской армией Мак-Магона, усиленной дивизиями из корпусов Канробера и Файлльи, и после кровопролитного сражения разбила неприятеля, заставив его отступить—не к Гагенау и Страсбургу, а к Битче, т. е. отрезав ему путь от его главной позиции. В сражении при Гагенау французы потеряли (по пруским официальным источникам) до 4,000 пленными, тридцать пушек, шесть из знаменитых своих митральез и два знамени (орла). В сражении при Вейссенбурге у них было взято в плен 800 человек, отбита одна пушка, весь лагерь и обоз.

В тот же день, когда наследный принц прусский наносил такое поражение Мак-Магону, армия принца Фридриха Карла направлялась на Саарбрюкен, который тотчас же был оставлен Фроссаром, сжегшим на прощанье часть несчастного города. Пруссаки преследовали Фроссара по пятам и 26-го июля заняли пограничный французский город Форбах.

Угрожаемый быть отрезанным, идущими очевидно на соединение, прусскими армиями, корпус Мак-Магона, кажется, отступил из Битче на юг, и вся первая линия французской армии, расположенная между Тионвилем и Гагенау, сделав пол оборот (на Люневиль), отступила, оставив в руках пруссаков всю пограничную полосу от Форбаха до Лаутербурга и южнее до Зульца.

В таком положении находились неприятельские армии, по последним известиям, полученным здесь в то время, когда мы пишем эти строки. По всей вероятности, не замедлит последовать новое и на этот раз генеральное сражение где-нибудь между Форбахом и Нанси. Если пруссаки потеряют это сражение, они, по всей вероятности, отступят до границы, в противном же случае главные их силы пойдут на Нанси, в то время как правый и левый фланги будут угрожать Страсбургу и Мэтцу. При Нанси (главная квартира главной французской армии) следует ожидать нового сражения, которое, в случае победы пруссаков, решит участь всей кампании, так как между Нанси и Парижем нет ни одной крепости.

О впечатлении, произведенном в Париже победой пруссаков при Вёрте и отступлением французской армии во внутрь страны, еще покамест ничего неизвестно. Можно однако ж заранее утвердительно сказать, что впечатление это будет очень сильно и неблагоприятно для французского правительства. В столице Франции, совершенно очищенной от войск и оставленной под защитой национальной гвардии, уже несколько дней как происходит глухое брожение. Недавно один из парижских батальонов подвижной гвардии, отправляясь в Шалоц, кричал, по известию английских газет:

«да здравствует республика! в Кайенну министров! долой Олливье!»

Известие о деле под Вейссенбургом вызвало сильнейшее волнение, а на другой день какой-то биржевой спекулятор еще более испортил дело, пустив ложный слух о победе Мак-Магона над прусскими войсками. Этот слух вызвал какое-то волнение, характер которого, покамест, еще трудно определить, но которое, очевидно, было опасно для правительства, потому что Олливье счел нужным лично успокаивать народ и обещал строго наказать распространителя подобных «гнусностей» (?), приглашая в тоже время парижан соблюдать спокойствие, так как «беспорядки в Париже были бы победой для Пруссии».

Подобное отношение к делу тревоги французского министра доказывает, что парижское волнение имеет не совсем-то дружелюбный правительству характер, и догадка наша подтверждается известием, что столица Франции уже объявлена в осадном положении, а палаты созваны к 30 июлю (11 августу). Экстраординарное и спешное созвание сената и законодательного корпуса—признак характеристический. Подобные меры принимаются во Франции, да и везде, только в критические минуты.

Сколько бы ни муссировали французские официозные газеты, подогреваемый искусственно, патриотический энтузиазм французского народа, с каждым днем становится все более и более ясным, что за громкими демонстрациями этого энтузиазма кроется нечто совершенно другое, а именно — плохо скрываемое неудовольствие и желание поскорей покончить. Пока французы надеялись на легкие успехи и победоносное шествие в Берлин — они храбрились и разжигали в себе поддельный энтузиазм. Посмотрим, что-то будет теперь после первых серьезных неудач.

Трудно, однако ж, предсказывать события. Ручаться ни за что нельзя, в особенности когда дело идет о французах, и со стороны Пруссии было бы, может быть, весьма политично, не доводить до отчаяния своих врагов чересчур бесцеремонным пользованием плодами первых побед, одержанных ею над народом, правда, сильно деморализированным и отжавшимся, но все еще способным на те героические порывы, благодаря которым французы, несмотря на легкость и бессодержательность своего национального характера, так долго стояли во главе цивилизованных наций.

Всемирная иллюстрация, № 83 (1 августа 1870 г.)

Еще по теме