ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

  28 апреля 1870 года

Мы имеем наконец официальные сведения о ходе важного дела административной реформы. В «Правительственном Вестнике» от 24 апреля напечатано официальное извещение, касающееся этого дела. Из этого извещения мы узнаем, что комитет министров, рассмотрев внесенное в это учреждение предложение г. министра внутренних дел и выслушав отзывы, данные по этому предмету прочими министрами, признал, что только при общем пересмотре II тома Свода Законов возможно придти к полному согласованию всех законоположений о старых и новых органах администрации, столь необходимому для единства их действий и успешного хода дел.

Комитет, вследствие этого, полагал не постановлять ныне никаких основных начал для нового устройства административных и полицейских учреждений и поручить министру внутренних дел составить комиссию для пересмотра губернских, уездных и полицейских учреждений. В состав этой комиссии должны войти члены почти всех министерств (за исключением морского и военного), назначенные своими министрами и избранные из числа лиц, могущих всецело посвятить себя новому делу, на них возлагаемому.

Этой же комиссии, по усмотрению г. министра внутренних дел, может быть передано и обсуждение полицейской реформы. Труд комиссии должен быть внесен в Государственный Совет, для рассмотрения его в законодательном порядке. Это мнение комитета удостоилось Высочайшего утверждения 16 апреля.

Таким образом будущность административно-полицейской реформы обеспечена. При составе комиссии, ее обсуждающей, из представителей всех, заинтересованных в деле, министерств, проект этой реформы будет, без сомнения, вполне согласован с гармоничным их действием, стремящимся к одной цели—к полному административному благоустройству страны.

Если верить слухам, сообщаемым ежедневными газетами, то проект городской реформы тоже рассматривался на днях в комитете министров и, по-видимому, удостоился полного его одобрения. В этом проекте, сущность которого еще покамест неизвестна из официального источника, городскому управлению дается гораздо более инициативы, чем прежде, а к участию в городских делах привлекается гораздо большее число городских жителей, чем это было до сих пор. О подробностях военного дела городской реформы мы поговорим тогда, когда об нем будут обнародованы официальные сведения.

Вообще, пусть извинят нас читатели, если мы отныне, по вопросам внутренней политики, будем держаться почти только одних официальных источников. По многим причинам это оказывается несравненно более удобным для исправного появления в свет «Всемирной Иллюстрации».

Вот уже несколько дней, как из Парижа получаются тревожные известия о положении здоровья нашего посланника при французском дворе, графа Штакельберга. По последним известиям, достигшим до нас в то время, как мы пишем эти строки, положение графа очень опасно.

Об исходе плебисцита, происходившего третьего дня, т. е. 26 апреля (8 марта) покамест еще ничего неизвестно и это вполне понятно, так как весь вчерашний день (27 апреля) был, конечно, посвящен счету собранных голосов и отсылке полученных цифр в министерство. Телеграммы о результатах народного голосования получатся в Петербурге не ранее, как сегодня вечером, т. е. когда статья наша будет уже в наборе. Мы постараемся сообщить об этом важном результате в особенной приписке, а теперь возвращаемся к событиям, предшествовавшим плебисциту 26 апреля.

Заговор против императорского правления и самого императора, столь счастливо обнаруженный за несколько дней перед плебисцитом, оказывается, несмотря на свою «уместность», делом довольно серьезным и имеющим связь с тем февральским заговором, на следы которого напало правительство в эпоху волнений, вызванных похоронами Виктора Нуара и арестом Рошфора. Когда в феврале месяце правительственные журналы заикнулись о существовании этого заговора, оппозиционная журналистика стала смеяться над ними, стараясь уверить, что заговор «выдуман» полицией и вызывала правительство обнародовать доказательства.

Правительство молчало и молчание его было принято за невозможность отыскать подходящие к делу факты, но ныне оказывается нечто другое. На днях, чуть не накануне плебисцита, 26 апреля, в «официальном журнале» появился доклад Эмиля Олливье Императору, сопровождаемый докладом генерального прокурора Гранперре, о сведениях, добытых им на счет заговора.

Из доклада первого министра Императора Наполеона видно, что правительство давно уже имело в руках сведения, касающиеся до связи февральских событий с республиканским заговором, но воздерживалось от их обнародования перед плебисцитом, опасаясь — и совершенно основательно — что это будет принято за избирательный маневр. Теперь же, в виду вызовов и задора радикальной журналистики, Олливье находит невозможным далее молчать и, по его мнению, настало время обнародовать все, что известно правительству.

А известны ему весьма и весьма серьезные факты. Так, например, из подлинных писем и признаний многих заговорщиков, помещенных в докладе генерального прокурора Гранперре, становится ясным до очевидности, что еще в феврале известной фракцией республиканской партии было задумано уличное восстание огромных размеров и при том с оружием самого разрушительного свойства. Заговорщики обратились за этим оружием к последним усовершенствованиям новейшей химии и остановились на грозном разрывном составе — пикриновом кали.

На похоронах Виктора Нуара, по показанию одного заговорщика, известного республиканца 1848 года, Герена, у многих из присутствующих были спрятаны в платье склянки с пикриновым кали. Когда попытка вооруженного восстания, подготовленная было к этому дню, была разрушена сопротивлением Рошфора, заговорщики стали готовиться ко второй экспедиции и назначили ее время в эпоху плебисцитарной агитации. На этот раз стали готовить бомбы особого рода, которые предназначалось бросать с крыш и из окон в войска....

Таковы данные относительно первой половины заговора—уличного восстания. Целая масса документов и вещественных доказательств (бомб, склянок с пикриновым кали, сосудов, в которых растирались вещества, нужные для его приготовления, и проч.) были найдены у заговорщиков, так что на счет их намерения произвести ужасающее уличное побоище не остается никакого сомнения.

Нельзя сказать того же самого про замысел на жизнь Наполеона. Здесь все ограничивается признанием заговорщика Борн, да письмами Флуранса, Феликса Пий и проч. Письма, правда, отличаются весьма кровожадным характером. Феликс Пиа, например, превозносит в одной записке цареубийство как принцип, намекает, что нынешней Франции мешает быть свободною не совсем-то Людовик XVI, предлагает тост в честь пули и кончает чем-то вроде эктении к этой пуле, умоляя ее «добренькую» освободить Францию.

Письма Флуранса тоже нигде не говорят прямо об убийстве Наполеона. В них только идет речь о необходимости «покончить» и т. д.

Все это, конечно, очень подозрительно, но всего этого еще недостаточно для обвинения авторов этих писем в покушении на цареубийство. Французские радикалы вообще большие охотники до громких фраз и свирепых выходок, от которых до дела еще далеко.

Впрочем, в настоящем случае вопрос о том, было ли организовано покушение против Наполеона и имело ли оно связь с заговором, существование которого уже несомненно доказано — вопрос второстепенный. Для публики, накануне плебисцита достаточно уже и того, что она не может более сомневаться в существовании заговора, имевшего целью ужасающее побоище. Дело партии, предлагающей ответить «нет» на плебисците, сильно от этого страдает и ее единственным спасением было бы — торжественно отречься от всякой солидарности с заговорщиками.

Молодой и блестящий депутат фракции «непримиримых» Гамбетта, понял это. Он отправился к следственному судье Бренье и потребовал, чтобы ему показали подлинные документы. Желание Гамбетты было исполнено и он тотчас же поспешил заявить, что отрекается от людей, решившихся на такие средства, не признавая за революцией никакого другого законного оружия, кроме отрицательного ответа на плебисците.

К сожалению, опозиционная журналистика не последовала примеру Гамбетты. Она и теперь, в виду обнародованных фактов, пробует отрицать существование заговора, но делает это так неловко, что кредит даже наиболее серьезных опозиционных журналов должен был значительно упасть в публике в последние дни перед плебисцитом. Какие получатся результаты от этой неловкости—увидим вскоре.

Австрийскому правительству решительно не везет. Переговоры, начатые новым первым министром Цислейтании, графом Потоцким, не привели ровно ни к чему. Условия, предложенные польским графом, показались совершенно неудобопринимаемыми для чешских вожаков и Ригер и Сладковский уехали из Вены с тем же, с чем приехали туда. После этой новой неудачи правительство, по принятому обыкновению, обратилось к галичским полякам. В Вену приглашены предводители различных польских фракций, Смолка, Земялковский и проч. Увидим, что выйдет из этих новых переговоров.

В Греции недавно произошла ужасная и крайне прискорбная по своей обстановке катастрофа. Несколько иностранцев, живущих, одни постоянно, другие временно, в Афинах, и в том числе чины некоторых посольств (Итальянского и Английского) затеяли поездку в окрестности греческой столицы, именно на Марафонские поля. Зная о существовании многочисленных разбойничьих шаек, они предварительно справились у военного министра, генерала Суца, можно ли безопасно совершить задуманную поездку. Тот отвечал им утвердительно и кроме того прислал крайне слабый конвой. На марафонских полях на туристов напала огромная шайка разбойников. Конвой разбежался после нескольких выстрелов, туристы были взяты в плен и отведены в горы.

Разбойники потребовали от них 150,000 фунтов стерлингов выкупа и амнистии для себя от греческого правительства. На первое условие последовало согласие, на второе— отказ. Тогда злодеи перерезали всех своих пленных.... В живых остался только тот английский лорд, который был послан разбойниками в качестве парламентера.

Это страшное злодейство взволновало всю Европу, тем более, что многие подозревают военного министра Суда в стачке с разбойниками. Если подобные догадки справедливы, то короля Георгия уж ровно не в чем винить. Где же ему подозревать в своих министрах такие качества. Суда принужден был подать в отставку. На его место, после отказа Булгариса, назначен генерал Смоленск.

Всемирная иллюстрация, № 70 (2 мая 1870 г.)

Еще по теме