ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
27 октября 1870 года
Поразительные результаты, достигнутые в нынешней войне прусским оружием, ясно указали на два факта, знаменательность которых одинаково важна для всех государств великой Европейской семьи. Они обнаружили во-первых огромные выгоды военной системы, основанной на разумно применяемом принципе всенародного ополчения и во-вторых ту страшную опасность, которая может грозить государству, не приготовившемуся надлежащим образом к встрече врага, обладающего этим грозным оружием.
Следуя старой, но вечно справедливой, латинской пословице:
Si vis pacem, para bellum,
русское общественное мнение, уразумев и обдумав эти два факта, начинает заниматься все более и более вопросом о необходимости изменения действующих у нас законов о рекрутской повинности и вопрос этот, уже давно, как известно из многих официальных заявлений, рассматриваемый в правительственных сферах, делается одним из насущных в нашей внутренней политике.
Представительница общественного мнения,— журналистика уже начинает откликаться на толки, все более и более занимающие общество. На этой неделе в «Московских Ведомостях» появился целый ряд писем, трактующих о реформе военной повинности в России, и нельзя не согласиться, что московская газета и на этот раз, как и во многих других случаях, стала на верную почву и явилась отголоском мнений лучшей и разумнейшей части нашего общества, прямо высказавшись за распространение военной повинности одинаково на все классы нашего общества и за организацию в мирное время народных ополчений, через посредство земства.
Существование у нас привилегированных классов, изъятых вовсе от военной повинности,—остаток старого порядка вещей, уже почти исчезнувшего во всех своих других формах. Она основана была главным образом на крепостном праве, при котором поставка рекрут помещиками составляла как бы косвенное отправление ими той военной повинности, от которой они были изъяты лично.
С освобождением крестьян, это косвенное отправление военной повинности перестало существовать и изъятие привилегированных классов все более и более утрачивало свой первоначальный смысл, особенно с тех пор, как сдача и разжалование в солдаты были исключены из кодекса наших уголовных наказаний, а учреждение военного сословия юнкеров на новом основании, сделало доступным офицерское звание каждому солдату, достаточно подготовившему себя в научном отношении для того, чтобы выдержать юнкерский, а затем и офицерский экзамен.
В настоящее время ни в наших военных законах, ни в обычаях нашего военного быта, не осталось уже ничего от тех условий, которые делали изъятие от военной службы какой-то желательной привилегией. Эта служба, во всех ступенях ее иерархии, начиная с звания простого солдата, сделалась службой вполне почетной. Ясно, кажется, после этого, что изъятие от нее не может считаться ныне лестным правом, а является простой аномалией, в добавок весьма вредной, потому что она мешает введению системы всенародных ополчений, оказавшейся, неоспоримо, лучшей из всех существующих ныне в Европе военных систем.
Прямым выводом из всего сказанного выше является необходимость отмены изъятия от военной повинности и мы вполне согласны с автором одного из писем, помещенных в <Московских Ведомостях» утверждающим, что сами привилегированные классы должны взять на себя инициативу в этом деле и заявить свою готовность отречься от привилегии, утратившей ныне свой прежний смысл.
Самопожертвование для пользы отечества — дело не новое и привычное для наших высших сословий и мы убеждены, что люди, не задумавшиеся отказаться от крепостного права, поймут ныне необходимость сделать еще шаг вперед по тому доблестному пути, на который ступили они этим отречением. Если эти надежды сбудутся, то за нынешними развитыми классами русского общества останется навсегда неувядаемая слава добровольного почина в двух мерах, наиболее способствовавших к усилению и упрочению политического могущества России, которой, по ходу нынешних политических событий, неизбежно доведется, в весьма недалеком будущем, играть одну из наиболее выдающихся ролей в преобразованной этими событиями Европе.
Обращаемся теперь к обзору политических новостей за последние семь дней.
Капитуляция Меца стала уже совершившимся фактом. Крепость эта, доселе ни разу не бывавшая в руках неприятеля, занята прусскими войсками, а армия маршала Базена находится в плену, положив, согласно капитуляции, оружие. Мы были, однако ж, правы, предполагая, в нашем прошедшем обозрении, что долгое отсутствие известий о том, как именно совершился этот, неслыханный в военной истории, факт, имело связь с какими-нибудь событиями, сделавшими мецскую капитуляцию не совсем похожей на капитуляцию Седанскую, совершившуюся вполне благополучно.
В английской газете «Dailу Nеws», мы находим множество самых обстоятельных подробностей о том, при каких условиях произошло обезоружение армии Базена и считаем эти подробности вполне достоверными уже потому, что они доставлены корреспондентом, следующим за прусскими войсками, следовательно, сообщающему известия не иначе, как с контроля прусского генерального штаба.
По словам этого корреспондента, капитуляция, подписанная Базеном, вызвала глубокое негодование и даже отчасти открытое сопротивление в некоторых отрядах его армии. Повсюду раздавались обвинения в измене и дело дошло до того, что маршал-главнокомандующий должен был даже отказаться от представленного ему капитуляцией права вывести все свои войска из крепости с оружием в руках, с тем, что оно будет сложено в довольно отдаленной местности и не в виду жителей Меца. Только одна бывшая гвардия Бонапарта воспользовалась этим правом, так как за своих преторианцев Базен, видно, мог поручиться. Все остальные войска вынуждены были выйти из крепости без оружия, потому что главнокомандующий опасался с их стороны открытого сопротивления.
Далее мы узнаем, что Базен, для склонения своих войск к мысли о необходимости капитуляции, пускал в ход самый наглый и недобросовестный обман. По его приказанию, начальники отдельных частей должны были уверить солдат, что правительство национальной защиты низвергнуто парижскими анархистами и вся Франция раздирается усобицами различных партий. Солдатам намекали, в неопределенных выражениях, что капитуляция оставит их свободными и даст им возможность восстановить порядок в их собственном отечестве. Понятно, какое впечатление должно было произвести на армию, после этих намеков, известие, что ей просто напросто приходится сдаться военнопленной.
Изменил ли Базен или нет, подписав такую неслыханную капитуляцию, покамест еще трудно решить с достоверностью, но нельзя не сознаться, что все его действия как бы оправдывают сыплящиеся на него отовсюду обвинения в измене, и до сих пор не заявлено еще ни одного факта, который бы мог поколебать уже успевшее глубоко вкорениться убеждение.
Чем, кроме существования каких-то затаенных целей при подписании капитуляции, можно например объяснить тот факт, что Базен, тотчас же по вступлении своем на германскую землю, счел своей обязанностью отправиться в Вильгельмсгёэ к Луи-Наполеону Бонапарту? Что побуждало его к этому визиту после протеста, сделанного им через брата и утверждавшего, что он «служит Франции, а не Империи»?
Поездка Базена в Вильгельмсгёэ, имеет тем более странное значение, что она совпала с прибытием туда императрицы Евгении. Известно, что, после седанской капитуляции, бывшая регентша только что не во всеуслышание протестовала против этого факта и с тех пор открыто обвиняла своего мужа в недостойной робости и слабости. В Англии она постоянно держала себя так, как будто бы она прервала всякие связи с бывшим властителем Франции и действует только в интересах своего сына, которого она, несмотря на все просьбы Луи-Наполеона, не пустила в Вильгельмсгёэ. Неожиданная поездка в Кассель императрицы Евгении после всего этого удивила весьма многих...
Она, однако ж, отчасти объясняется теперь некоторыми неловкими намеками новой Бонапартистской газеты «Situation», издающейся в Лондоне и преданной исключительно интересам самого Луи-Наполеона. Вскоре после возвращения в Англию императрицы Евгении, столь же внезапного, как и отъезд ее в Вильгельмсгёэ, «Situation» без всякой видимой причины разразилась желчными выходками против каких то «лже-бонапартистов», добивающихся отречения Луи-Наполеона в пользу его сына...
После этих выходок стало ясно, что императрица Евгения ездила в Кассель с целью склонить своего супруга на упомянутое отречение. Очень может статься, что маршалы Базен, Канробер и Лебёф, подоспевшие к этому времени в Вильгельмсгёэ, поддерживали ее настояние и что все это было в связи с слухами об освобождении, на честное слово, из плена всей армии Базена, с тем, чтоб она взяла на себя «водворение порядка во Франции».
Не подлежит, однако ж, никакому сомнению, что если подобный замысел и существовал, то он вполне не удался. Из намеков газеты «Situation» ясно видно, что Луи-Наполеон наотрез отказал подписать требуемое от него отречение и продолжает себя считать императором уже давно не существующей французской империи.
Что касается до Франции, то в ней известие о капитуляции Меца произвело потрясающее впечатление, результаты которого были, однако ж, весьма разнообразны. Люди более благоразумные поняли наконец, что дальнейшая борьба невозможна, и что лучше заключить мир с Германией теперь же, чем подвергать Париж бомбардированию, результатом которого в конце концов будет все-таки сдача этого города. Заседающее в Париже правительство народной защиты склонилось к этому же мнению и поручило Тьеру начать переговоры о перемирии.
Со стороны прусаков, предложение об открытии этих переговоров было принято с некоторою готовностью. Тьеру был открыт доступ в Париж, для получения необходимых инструкций, с которыми он и ездил в Версаль. Вслед за отъездом Тьера в Версаль, в Париже произошел весьма прискорбный эпизод, кончившийся однако благополучнее, чем можно было ожидать. Когда стало известно, что правительство национальной защиты уполномочило Тьера начать переговоры, партия красных республиканцев, под предводительством Бланки, Густава Флуранса, Феликса Пиа и проч., открыто протестовала и задумала низвергнуть правительство. Батальоны гражданской армии, командуемые Флурансом, ворвались в городскую ратушу и захватили в плен Трошю, Жюля Фавра, Гарнье Пажеса, Жюля Симона и Араго.
Мятежники стали требовать от своих пленников подачи в отставку и провозгласили было новое правительство «Парижской Общины» (воспоминание 1793 года), состоявшее из Виктора Гюго, Феликса Пиа, Ледрю-Роллена и члена нынешнего правительства, министра публичных работ, Дариона. Импровизированные диктаторы уже стали распоряжаться по своему, но Трошю и его пленных товарищей выручили оставшиеся свободными члены правительства Эрнест Пикар и Жюль Ферри. Они бросились созывать батальоны национальной гвардии и Жюль Ферри, встав в их главе, проник в ратушу, рассеял мятежников и освободил своих товарищей. К вечеру зачинщики мятежа были арестованы и порядок восстановлен.
Правительство национальной защиты не удовольствовалось однако ж этим насильственным восстановлением своей власти. Оно захотело показать горячим головам, что огромное большинство парижан — на его стороне. С этой целью было произведено немедленное голосование по вопросу "сохранит ли правительство доверие народа"? Результаты получились поразительные. За правительство высказалось более 400,000 голосов, против нето—едва 50,000. Все парижские журналы, за исключением трех, объявили себя в его пользу. После такого внушительного доказательства, чрезмерно горячее меньшинство должно, конечно, будет замолчать.
Желательно, чтобы и в провинциях представители власти прибегли к тому же средству. Слух о капитуляции Базена и переговорах насчет перемирия вызвал более или менее серьезные беспорядки во многих городах, но мы вряд ли ошибемся, если скажем, что всюду виновники этих беспорядков составляют меньшинство, столь часто навязывающее свою волю большинству, при помощи бессовестной смелости своих мятежнических выходок. Кто поверит, например, чтоб во Франции в настоящую минуту нашлись целые города, желающие восстановления Бурбонов?
А между тем в иных из них демонстрации против перемирия происходили при криках «да здравствует король Генрих V» (граф Шамбор) и под прикрытием белого знамени Бурбонов...
Если бы повсюду, в ответ на эти демонстрации, представители власти подвергли народному голосованию вопрос о доверии к ним, нынешнее волнение унялось бы весьма скоро и без всякого прискорбного кровопролития.
Необходимость скорого заключения мира во что бы то ни стало, сознает огромное большинство французского народа. Это уже теперь вполне ясно и правительство национальной защиты окажет огромную, бессмертную услугу Франции, если не побоится взять на свои плечи гнет минутной непопулярности за заключение такого мира. Когда пройдет тяжесть первого впечатления, вся Франция наградит за это Трошю и его товарищей искренней благодарностью и вполне заслуженным ими доверием. К несчастью желание, чтобы Версальские переговоры Тьера положили конец тому невыносимому положению дел, которое истомляет не одну только Францию, но и всю Европу, нарушая совершенно обычный ход ее политической жизни, не исполнилось. Переговоры о перемирии не состоялись.
В Италии готовится торжественное событие, которое будет служить как бы официальным финалом римского вопроса. Король окончательно объединенного итальянского королевства должен на днях прибыть в Рим и вступить в Квиринальский дворец. Пий IX, говорят, собирается протестовать против этого события довольно своеобразным способом. Если верить слухам, то он отдал приказание, чтоб в день прибытия «отлученного от церкви» короля, все римские церкви закрыли свои двери. Интересно знать, много ли найдется в Риме церковных капитулов, которые решатся исполнять подобное приказание и тем подвергнуть себя ярости римского народонаселения?
Одновременно с этим счастливым событием в жизни короля Виктора Эммануила, приготовляется и другое. Кандидатура его второго сына Амедея Аостского на испанский престол, по-видимому, вполне обеспечена. На днях кортесы решат вопрос окончательно и весьма может статься, что в то время, когда читатели будут пробегать эти строки, герцог Аостский будет уже провозглашен испанским королем, под именем Амедея I-го. Когда это совершится, на юго-западе Европы силой вещей образуется зародыш Романской федерации, так как в Испании, в Португалии и в Италии будут сидеть на престолах лица, связанные тесными узами родства Обновленная Франция хорошо сделает, если впоследствии пристанет к этому союзу.
В Австрии дела продолжают идти крайне плохо для правительства. Попытка его сломить чешскую оппозицию прямыми выборами—не удалась. Выборы эти опять послали в огромном большинстве в чешский сейм знаменитых «декларантов», т. е. лиц, требующих автономии для чешской короны. Эти Избранники чешского народа, разумеется, опять откажутся явиться в Рейхсрат. Чем кончится нынешнее столкновение—трудно и предсказать, но достойно замечания, что ныне уже весьма серьезно начинают ходить толки об образовании двух самостоятельных держав, Мадьяро-Сербской и Чешско-Мораванско-Польской. Это признак знаменательный, особенно в виду пангерманских стремлений австрийских немцев.
Всемирная иллюстрация, № 96 (31 октября 1870 г.)
Еще по теме
|
