ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

  19 мая 1870 года

В нашей внутренней политике наступил период полного затишья.

В конце прошлой недели прекратились, на летнее время, заседания Государственного Совета, а с тем вместе приостановилась и законодательная деятельность. Многие из министров оставляют временно свои посты, одни уезжая в заграничный отпуск, другие предпринимая административные поездки по внутренним губерниям. Все это, взятое вместе, уж конечно не может способствовать оживлению внутренней политики страны, особенно в тех случаях, когда, как у нас в России, вся политическая деятельность идет почти исключительно от правительства.

Правда, в некоторых из наших окраин деятельность эта идет своим чередом, но об ней мы получаем самые неопределенные известия и притом, по большей части, из источников, ссылка на которые не всегда удобна и, даже, невозможна в таком журнале, как наш. Мы знаем, например, что в наших среднеазиатских владениях, в сторону к Хиве, не совсем-то спокойно, что на восточном берегу Каспийского моря хивинцы относятся весьма недружелюбно к новому населению нашему в Красноводске, что небольшой отряд полковника Рукина захвачен в плен киргизами и участь его до сих пор неизвестна, что против этих мятежников предпринята экспедиция под начальством графа Еутайсова, но о размерах этой экспедиции, равно как и о мерах, с помощью которых предполагается подавить начавшееся движение и устранить недружелюбных нам хивинцев—неизвестно до сих пор ничего положительного.

А между тем в иностранной печати об этом самом предмете ходят самые преувеличенные слухи. Там толкуют о предстоящем движении в Хиву значительного отряда кавказских войск, о новой экспедиции, вроде тех, которые покорили нам Туркестан и Самарканд, и т. д. и т. д.

В прибалтийской окраине тоже, по-видимому, продолжается движение, вызвавшее известный уже читателям адрес лифляндского дворянства, но сведения наши из этой местности не имеют того характера, при котором мы считаем возможной их передачу в нашей хронике, а потому мы считаем лучшим вовсе умолчать о них, и обратиться к обзору событий иностранной политики.

Во Франции, положение дел, еще недавно привлекавшее к себе своей эффектностью внимание всей Европы, становится, так сказать, все тусклее и тусклее. Все, что совершилось там с начала нынешнего года, заставляло ожидать каких-то чрезвычайных событий, но увы! гора родила мышь. Когда начнешь сводить итоги и соображать, к чему привели и министерство 2-го января, и появление Рошфора в палате, и парижские уличные беспорядки, и Отейльское убийство, и знаменитый плебисцит, то решительно опускаются руки и приходится сознаться, что нравственное падение современной Франции едва ли не безвозвратно.

Более жалкого исхода всем этим эффектным эпизодам, как тот, при котором мы присутствуем—и придумать трудно. Не знаешь, право, кому отдать и преимущество: экслиберальному ли министерству Олливье или же «непримиримым», с их вожаками Рошфором, Флурансом и tutti-quanti. И те, и другие спасовали самым постыдным образом. Из всех их усилий не вышло никакого толку. Рьяность «непримиримых» исчезла при первом походе против них сыскной полиции, а либерализм Олливье разбился о первую школьническую выходку «Марсельезы».

Вообще бывшему республиканцу, так быстро обратившемуся в «вице-императора», в последнее время не везет. У Олливье положительно не оказывается качеств, необходимых для французского государственного человека. Он слишком уступчив для того, чтоб отстаивать до конца свои личные убеждения и в тоже время слишком честен, чтоб решаться на иные, весьма употребительные во Франции, правительственные проделки. Так например, в последнее время он сильно восстановил против себя, с такой неохотой перешедшую на его сторону, группу депутатов из прежнего большинства.

Дело произошло так. В эпоху плебисцита, эта группа составила из себя плебисцитарный избирательный комитет, вербовавший голоса в пользу правительства. По окончании плебисцита, комитет этот, вопреки закона, намеревался сохранить свою организацию, вероятно с целью создать центр, с помощью которого можно было бы влиять на следующие выборы. Французский министр прежнего закона наверное закрыл бы глаза на такое, благоприятное для правительства, нарушение закона, являющегося собственно орудием против оппозиции, но Олдивье посмотрел на дело иначе.

Строго держась буквы закона, он распустил комитет. Понятно, что это взбесило членов крайней правой стороны и привело в восторг Руэра, который немедленно же открыл компанию против своего преемника и для успеха задуманной интриги не пренебрегает даже, как уверяют, действовать заодно с оппозицией левой стороны.

Зато в этой оппозиции начинает замечаться как бы некоторое отрезвление. Некоторые из наиболее здравомыслящих ее членов, как например Эрнест Пикар, Жюль Симон, Бетмон и проч., чувствуют очевидно отвращение от той роли, которую приходится играть левой стороне при настоящих обстоятельствах. Они не хотят быть орудием реакционеров; им противна та коалиция с крайней правой стороной, на которую весьма охотно согласится фракция «непримиримых», в надежде низвергнуть правительство.

Вследствие всего этого, под предводительством Пикара, в среде оппозиции левой стороны, образовалась группа, которая даст себе имя «конституционной оппозиции». Эта попытка бьет, очевидно, на английские парламентарные нравы, но во Франции она вряд ли удастся. Вернее всего, что члены новой фракции перейдут просто в правительственный лагерь, если правительство окажется достаточно либеральным, или же в ряды умеренной республиканской оппозиции, если случится противное.

А между тем положение Эмиля Олливье становится с каждым днем все более и более шатким. В Париже уже начинают ходить слухи о скорой отставке нынешнего премьера и о заменении его Руэром, изъявившим, будто бы, готовность, pour les besoins de la cause, удивить всю вселенную своим либерализмом. Такая перемена, конечно, вовсе не желательна. Олливье, несмотря на все свои недавние промахи, все-таки человек искренний и в известной степени честный. На проделки, во вкусе прежних наполеоновских министров, он не способен и конечная цель всех его усилий — все таки свобода страны. Что же касается до Руэра и всех ему подобных, то сколько бы они ни либеральничали в данную минуту, весь этот напускной либерализм все-таки будет в них не более, как маскировкой самых мрачных реакционных стремлений.

К числу интересных политических эпизодов, занимавших, в последнее время, умы парижан,
следует отнести университетский скандал с знаменитым Лабулле, еще так недавно бывшим идеалом парижской университетской молодежи. Лабулле, как мы уже сообщали, в эпоху плебисцита счел нужным высказаться в пользу конституции и подал утвердительный голос. За это, после несостоявшегося назначения его министром народного просвещения, знаменитому публицисту было предложено звание сенатора, но он от него отказался.

Этот отказ не ослабил, однако ж, впечатления, произведенного на молодежь, переходом ее любимого профессора на сторону правительства и когда Лабулле явился в первый раз на своей кафедре в Сорбонне, слушатели освистали его самым жесточайшим образом. Лабулле попробовал объясниться на следующей лекции, но это ему не удалось. Значительное большинство слушателей опять осыпало его свистками, в то время, когда меньшинство, дружественное професору, неистово аплодировало. История кончилась тем, что автор «Рrinсе Саniсhе» прекратил свои лекции в Сорбонне.

Обращаясь к Пруссии, мы должны заявить о новой блистательной победе, одержанной объединителем Северной Германии, графом Бисмарком. На этот раз «прусскому Кавуру» приходилось вступить в борьбу с им же созданною политической силой, именно с северо-германским парламентом. Это почтенное собрание, в припадке либерализма, вздумало показать свою самостоятельность и в один прекрасный день вычеркнуло смертную казнь из законодательного кодекса Северо-Германского Союза, несмотря на то, что ему очень хорошо было известно, что прусское правительство, т. е. граф Бисмарк, вовсе не желает такой отмены.

Дело, по-видимому, было сделано безвозвратно, но граф Бисмарк сумел, однако ж, повернуть его, как ему захотелось. Внезапно заболев в первых числах мая, он столь же внезапно выздоровел ко дню, в который в парламенте должна была обсуждаться поправка, уничтожавшая все значение принятой этим собранием отмены смертной казни. Союзный канцлер явился в заседание, сказал речь в пользу упомянутой поправки и поправка эта была немедленно принята.

Нечто подобное повторилось и с проектом закона, воспрещавшего в Северной Германии обращение всяких лотерейных бумаг. Проект этот уже почти был принят парламентом, но нескольких слов Бисмарка было достаточно для того, чтоб дальнейшее его обсуждение было отложено на неопределенное время.

Из Австрии не имеется никаких известий о дальнейшем ходе переговоров между министерством Потоцкого и чехами.

Странные события, происшедшие недавно в Португалии, начинают понемногу разъясняться. Оказывается, по-видимому, что пронунсиамента Салданьи имеет связь с возникновением совсем было оставленной идеи обе Иберийском Союзе, т. е. о слиянии Португалии с Испанией. Есть поводы думать, что мятежная выходка нынешнего португальского министра—не более, как отвод. Король дон Луис получил ныне возможность уверить Европу, что он не волен в своих поступках, так как находится совершенно во власти Салданьи.

Если, при такой обстановке, новый португальский министр доставит торжество идее Иберийской Унии, то на короля, воспользовавшегося этой идеей, Европейские правительства не будут иметь возможности претендовать. На их замечания он всегда может ответить, что сделался государем Иберии «по принуждению». Если эти догадки, все яснее и яснее высказывающиеся в иностранной печати, справедливы, то Салданьи следует признать необыкновенно тонким политиком, чуть-чуть что не португальским Кавуром.

Всемирная иллюстрация, № 73 (23 мая 1870 г.)

Еще по теме