ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

17 марта 1870 года

Все ежедневные газеты наши напечатали на днях перевод появившегося в Аугсбурской «Аllgemeine Zеitung» адрес поданный Государю Императору лифляндским ландтагом.

Если верить названной нами германской газете, ручающейся за подлинность обнародованного ею документа — мы имеем по ее милости под глазами свод пожеланий и притязаний лифляндского дворянства. Характер этих пожеланий и притязаний таков, что он далеко оставляет за собою по своей несообразности все слухи ходившие доселе.

Правда, в самом тексте адреса, сопровождавшемся, по словам «Аllgemeine Zеitung», обширной памятной запиской, содержание которой остается нам неизвестным, не упоминается ни слова о соединенном ландтаге для трех эсто-латышских губерний, но зато в нем содержится весьма категорическая просьба о «восстановлении лифлиндской конституции», подкрепляемая ссылками на Ништадтский договор и распоряжения, сделанные в царствование Императора Павла I, при котором, как известно, был отменен целый ряд энергических и вполне целесообразных мер, принятых императрицей Екатериной II, с целью уничтожить искусственное обособление прибалтийского края от прочих частей Российской Империи.

Общее впечатление, производимое документом напечатанным в «Аllgemeine Zеitung», в высшей степени тяжело и туманно. Как-то не хочется верить, чтоб люди, кичащиеся своей высокой умственной культурой и своим мнимым нравственным превосходством, могли подписать свои имена под этим ярким заявлением слепой, ничем не оправдываемой привязанности к отжившим свой век, феодальным порядкам, как-то странно думать, что высшее сословие целой губернии могло скомпрометировать себя до такой степени и столь открыто объявить свое несочувствие к ряду мер, являющихся необходимым и логическим последствием великих и плодотворных реформ нынешнего царствования.

Каждая строка адреса дышит чувством отдаления — чтоб не сказать враждебности к самым существенным элементам государственного устройства той страны, государя которой подписчики адреса уверяют однако ж в своих верноподданнических чувствах.

Очень бы хотелось думать, что аугсбургская газета была введена кем-нибудь в заблуждение и напечатала подложный документ, не имеющий ничего общего с настоящим адресом лифляндского ландтага, но к сожалению подобное предположение едва ли возможно.

Интерес событий иностранной политики за последние семь дней продолжал сосредоточиваться на французских делах. Император Наполеон III сделал недавно новый и весьма решительный шаг на том либеральном пути, на который увлекла его, с 2-го января нынешнего года, роковая сила событий. В письме к главе министерства, Эмилю Олливье, французский государь признал торжественно необходимость придать вполне законченный вид конституционной системе правления во Франции и пригласил своего первого министра представить ему проект сенатского постановления, которое

«разделило бы законодательную власть между Законодательным Корпусом и Сенатом и возвратила бы народу ту часть власти учредительной, которую он, при основании Империи, поручил императору»....

Дело идет очевидно ни более ни менее как о совершенной отмене всех не либеральных особенностей французской конституции и об окончательном разрушении мудреного механизма, делавшего эту конституцию столь удобным оружием в руках единоличной власти. Сенат, облеченный властью законодательной, неизбежно обратится в прежнюю палату пэров, а Законодательный Корпус, являющийся представителем народа, получит власть учредительную.

Все это, в соединении с искренно применяемой всеобщей подачей голосов, может составить такую демократическую конституцию, какой еще ни разу не приходилось видеть Европе, и если б дело шло не о французах, то можно было бы заранее предсказать этой конституции полный и блестящий успех.

К сожалению, в характере французской нации есть много элементов, мешающих ей пользоваться безмятежно благами широкой политической свободы. Французская радикальная партия, не менее партии реакционной, склонна к навязыванию своих убеждений всей нации и к злоупотреблению предоставляемыми ей правами. Чем умереннее действуют по отношению к ней представители власти, тем нахально-назойливее становится она сама.

Грустным примером этому служит только что окончившийся процес принца Пьера Бонапарта. Читая отчеты о прениях, происходивших в верховном суде (заседавшем в Туре), невольно поражаемся противоположностью, которую представляют образ действия председателя верховного суда и представителей партии «непримиримых», являвшихся свидетелями в процессе. Председатель, г. Гландаз, вел процесс с редким беспристрастием и достоинством. К подсудимому он относился без всякой заискивающей мягкости, а скорее с суровостью, строго порицал его поступки, вызвавшие отейльскую катастрофу, его политику в газете «I'Аvеnir dе lа Соrsе» и, даже однажды сказал ему:

«вы решились на шаг, от которого следовало бы воздерживаться всякому честному человеку».

Г. Гландаз не задумался напомнить принцу о его прежних неблаговидных подвигах, ни разу не назвал его титулом «светлости» и свидетелей, говоривших в его пользу, сурово останавливал всякий раз, когда они пробовали иронизировать насчет «непримиримых». По отношению к последним председатель вел себя тоже вполне безукоризненно. Он немедленно исполнял все законные требования частных обвинителей, и хладнокровно выслушивал резкие выходки свидетелей обвинения. Несмотря на это, два из этих свидетелей, Паскаль Груссе и Ульрих Фонвиелль позволили себе невероятные выходки. Первый—ни с того ни с сего, грубо оскорбил память покойной матери подсудимого, а второй—назвал его в лицо «убийцей».

Между тем ход прений сильно подорвал веру в рассказ Фонвиелля о том, что принц убил Виктора Нуара без всякого повода с его стороны. Следствие обнаружило, что ушиб, замеченный несколькими докторами на лице подсудимого, мог произойти от большой перламутровой запонки на манжетке Виктора Нуара, и что на лице покойного, чрез несколько минут после его смерти, незаметно было никаких следов удара. Все это вместе повело к оправдательному приговору присяжных.

В ту минуту когда мы пишем эти строки еще неизвестно, какое впечатление произвел в Париже такой приговор. Очень может статься, что в народных массах, находящихся под влиянием «непримиримых» он вызовет некоторое волнение, но можно почти с полной уверенностию ручаться, что большинство публики, приведенное в негодование безобразными выходками Груссе и Фонвиелля, встретит приговор если не с сочувствием, то без всякого удивления.

Эпизод переговоров французского правительства с Римским двором, по-видимому, приходит к концу. На днях получен ответ кардинала Антонелли на ноту графа Дарю. Если верить французским журналам, ответ этот—весьма уклончивого свойства и вряд ли удовлетворит получившее его правительство. Отозвание французских войск из Рима делается, вследствие этого, все более и более вероятным.

В среде австрийского министерства опять произошел частный процес. Министр внутренних дел Гимро подал в отставку вследствие несогласия своих товарищей представить Императорскому Совету (Рейхсрату), в нынешнем году, проект либеральной реформы.

Над герцогом Монпансье испанским правительством назначено следствие, по поводу его дуэли с Доном Энриком де Бурбон. По словам иностранных газет, герцог находится под домашним арестом и вероятно будет предан суду.

Всемирная иллюстрация. - СПб., 1870 г. № 64 (21 марта)

Еще по теме