ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

16 сентября 1870 года

В настоящую минуту наступил самый решительный период франко-германской войны.

Париж обложен со всех сторон германскими войсками, и этот город, еще недавно тщеславившийся названием «столицы Европы», совершенно изолирован. Сообщения Парижа, не только с другими государствами, но даже и с остальными местностями Франции—прерваны. Парижане готовятся к осаде, и осада эта, по-видимому, начнется в непродолжительном времени, грозя значительно затянуть войну...

А между тем назад тому еще два или три дня во всей Европе существовала надежда на скорый мир и немедленное прекращение кровопролития. Ныне, увы! эта надежда исчезла. Люди, стоящие в настоящую минуту во главе Франции, заявили, что они намерены продолжать войну.

Расскажем в нескольких словах интересный эпизод, приведший к столь глубоко-прискорбной развязке.

На прошлой неделе парижское правительство национальной защиты, сделало попытку вступить в предварительные переговоры о перемирии. Такая решимость совпала с требованием в Лондоне посланного туда названным правительством Тьера. При его содействии, английский кабинет взял на себя сделать запрос в прусской главной квартире насчет того, будет ли принят там для первоначальных объяснений Жюль Фавр, заведующий в Париже, как мы уже говорили, министерством иностранных дел. К этому шагу Жюль Фавр и, его товарищ по министерству внутренних дел, Гамбетта присоединили два другие, обнаруживавшие, по-видимому, с их стороны намерение начать мирные переговоры.

Жюль Фавр издал второй дипломатический циркуляр, отличавшийся умеренным тоном, а Гамбетта дал приказание французским эскадрам снять блокаду с германских портов Немецкого и Балтийского морей. В циркуляре Жюля Фавра признавалась для Франции необходимость расплаты за необдуманно начатую ее прежним правительством войну и уже не упоминалось ни одного слова о неприкосновенности французских крепостей.

Немедленно после появления этого циркуляра стали ходить слухи о тех условиях, на которых возможно будет заключить мир. По этим слухам, Франция соглашалась на уничтожение всех своих крепостей в Эльзасе и Лотарингии, на вознаграждение за военные издержки в 100,000,000 ф. стерлингов (более двух с половиной миллиардов франков) и даже, в случае нужды, на нейтрализацию Эльзаса и Лотарингии. Что касается до германских правительств, то сущность их требований все еще оставалась официально неизвестной.

На предложение Жюля Фавра, от гр. фон-Бисмарка последовал утвердительный ответ, и этот член правительства национальной защиты поспешил отправиться в прусскую главную квартиру, где и сошелся (в замке Феррьер) с канцлером Северо-Германского Союза. Сколько известно, сущность предложений, приведенных Жюлем Фавром, заключалась в следующем. Правительство национальной защиты заключит, на известных условиях, перемирие и приостановкой военных действий воспользуется для немедленного производства выборов в учредительное собрание, которое уже и обсудит окончательные условия мира.

Такой ход предположенных переговоров был, при нынешних обстоятельствах, единственным возможным. Это признала вся Европа, не исключая по-видимому германских правительств, от имени которых согласился начать переговоры г. Бисмарк. Оставалось определить только ту обстановку, в которую поставит перемирие обе враждующие стороны, и высказать германские условия мира.

В прусском «Государственном Указателе»,почти одновременно с началом феррьерских переговоров, появились два дипломатические циркуляра северо-германского союзного канцлера, определявшие в общих чертах, какие именно уступки со стороны Франции признаются для Германии достаточным обеспечением мира. Оказалось, что, по мнению графа Бисмарка, срытие французских крепостей признается недостаточным, а необходим переход в руки Германии Страсбурга и Меца, которые, сделавшись германскими крепостями, получат, по заявлению циркуляра, чисто оборонительный характер.

Циркуляры не упоминали ни слова о том, должна ли уступка Страсбурга и Меца повлечь за собой уступку Эльзаса и Лотарингии. Во втором циркуляре намекалось даже на какую-то комбинацию простого занятия этих двух крепостей германским гарнизоном, но так как подобное занятие вряд ли мыслимо, особенно для Меца, без территориальных присоединений, то из циркуляров графа Бисмарка многие и заключили, что Германия требует присоединения Эльзаса и Лотарингии.

Между тем в Феррьере начались переговоры об условиях перемирия. Обыкновенно такие приостановки военных действий заключаются на основании, так называемого, «uti possidetis», т. е. оставления за каждой враждующей стороной всех тех местностей, которые оне занимают в момент заключения перемирия. В прусской главной квартире «uti possidetis» был однако ж признан неудобным в настоящем случае, так как на путях снабжения германских войск продовольствием оставались еще не взятыми несколько крепостей, мешающих правильности такого снабжения.

Гр. Бисмарк, по сообщению прусской официальной телеграммы, потребовал предварительной сдачи Страсбурга, Туля и Вердена. Жюль Фавр на это условие не согласился, переговоры были прерваны и от отдела временного правительства, находящегося в Туре, было объявлено о продолжении войны и о решимости парижан защищаться до последней возможности и обратить Париж, в случае необходимости, в груду развалин.

Между тем, пока все это происходило, две крепости, очищения которых требовал гр. Бисмарк, именно Туль и Страсбург, сдались на капитуляцию со всем гарнизоном в качестве военнопленных. Туль наиболее мешал правильному сообщению германских войск с родиной. С его сдачей это сообщение вполне обсзпечено по самому кратчайшему пути, так как Верден и Страсбург лежат далеко от линии прямых сообщений главной квартиры германских войск с прусскими и баденскими пограничными провинциями. Вследствие всего этого взятие Туля могло бы, по-видимому, значительно упростить дело переговоров о перемирии, но, к сожалению, этого не случилось.

После прерыва феррьерских переговоров, положение воюющих сторон обозначилось следующим образом. Париж обложен германскими войсками со всех сторон. Мец, Верден продолжают еще держаться. Из Меца нет почти никаких сведений, но засевшая в нем армия маршала Базена, по-видимому, еще не терпит особенного недостатка в продовольствии. О Вердене неизвестно решительно ничего.

Вообще говоря, взятие крепостей Эльзаса и Лотарингии, занятых еще французами, много бы облегчило окончательный результат, которого добиваются германские войска. Узнав об этом взятии, и в Париже, по всей вероятности, уменьшилась бы значительно решимость отчаянной защиты, значительно поддерживаемая примерами Вердена и Меца.

Весьма может случиться, что надежда такого впечатления на умы парижан послужит поводом к замедлению осадных действий противу Парижа, и что значительные отряды, отделенные от осаждающей армии, попробуют поскорее покончить с Верденом.

Что делается ныне в самом Париже, нам решительно неизвестно. Под стенами этого города германские войска имели несколько победоносных стычек с сборным корпусом генерала Винуа, высланным им навстречу из Парижа, но не успевшим помешать полному обложению французской столицы. Телеграмма прусского происхождения говорит, что с высот, занимаемых германскими войсками, была на днях слышна сильная стрельба в Париже, но решительно неизвестно, было ли это какое-нибудь ученье любителей и добровольных защитников Парижа или же какой-нибудь грустный эпизод междоусобной войны.

Что такая война может вспыхнуть в осажденной столице, —это вовсе не лишено некоторого вероятия. Все известия, идущие из французских источников, довольно ясно намекают на это. Так называемые, «красные республиканцы», полновластно распоряжающиеся в Лионе, пробовали уже через своего агента, некоего Клюзерэ, величающего себя генералом армии Соединенных Штатов, низвергнуть министерство Жюля Фавра и Гамбетты, при помощи подпольных воззваний, привешиваемых на стенах парижских домов.

Первая попытка этих господ не удалась, но кто может поручиться за будущее, тем более, что единомышленники Клюзерэ за последние дни обнаружили удивительную самоуверенность, завладев было городом Севром (не далеко от Парижа) и распоряжаясь там до того бесцеремонно, что обитатели города предпочли обратиться к пруссакам, лишь бы только избавиться от своих непрошеных «освободителей», пробующих в нашу эпоху воскресить самые мрачные дни 1793 и 1794 годов.

Впрочем, не одни «красные» подвизаются ныне во Франции на поприще заговоров и контрреволюций. Партия бонапартистов работает также с величайшим усердием над конечной погибелью, доведенной ими до ее нынешнего положения, Франции. Центром бонапартистских интриг делается, по-видимому, Лондон, это постоянное прибежище всех, потерпевших неудачу, политических авантюристов.

В английской столице уже появился бонапартистский журнал, под заглавием «Lа Siеtuation», заимствованным от прогоревшего журнала, поддерживавшего года два тому назад претензии бывшего короля ганноверского. В этом любопытном листке единственным законным правительством Франции признается правительство бежавшей регентши, т. е. императрицы Евгении, а правительство национальной защиты обзывается сборщиком наглых узурпаторов, обманываемых в свою очередь генералом Трошю, этим «Монком девятнадцатого столетия», стремящимся восстановить династию Орлеанов....

Таково современное положение Франции. Вряд ли следует после этого удивляться, что весьма и весьма многие безусловно не верят в возможность благоприятного для нее поворота событий нынешней войны. Все показывает, что нынешним французам очень и очень далеко до эпических размеров их предков эпохи первой революции, все намекает на то, что долговременное правление второй империи убило окончательно и надолго — быть может даже навсегда—способность совершать великие подвиги, прославившие первую республику и правление первого Наполеона. От всего этого осталась только неудержимая потребность сочинять эффектные фразы и нагло хвастаться не существующими подвигами. Такая, Франция вряд ли сумеет отстоять неприкосновенность своей территории и изгнать из своих пределов повсюду торжествующего врага.

Обдумывая все обстоятельства, трудно, право, решить, с какой именно целью путешествует в настоящую минуту по европейским дворам маститый автор «Консульства и Империи», знаменитый Тьер. Из своей поездки в Лондон он возвратился в Тур и уже оттуда через Вену приехал в Петербург... Что выйдет из этого посещения для нынешнего правительства Франции —покажет будущее.

В Италии совершилась наконец развязка римского вопроса. Итальянские войска заняли Рим после непродолжительного сопротивления иностранных полков, состоящих на службе папы. В настоящую минуту вся бывшая папская армия состоит военнопленной у итальянцев и в вечном городе повсюду расставлены итальянские караулы. Пий IX остался в Риме, и итальянцы, верные данному обещанию, оставили в неприкосновенности леонтинский квартал, куда однако ж сам папа, в виду враждебности населения, потребовал итальянские караулы. Все совершилось с возможным порядком и спокойствием до того поразительным, что представители иностранных держав сочли даже нужным собраться в Ватикан для принесения своей благодарности итальянскому главнокомандующему.

Увлекаемая неудержимым потоком современных событий, светская власть папы пала не только без всякого протеста со стороны католической Европы. но еще при единодушном сочувствии всех европейских правительств к низвергнувшему её правительству итальянскому. Иначе впрочем и быть не могло. Папство, своей странной попыткой провозгласить догмат непогрешимости римского епископа сделало невозможным поддержку его каким бы то ни было европейским правительством. Ультрамонтанская партия, подвигнувшая Пия IX на этот нелепый шаг, сама того не подозревая, нанесла себе в будущем неисправимый удар. Непогрешимость папы, принцип которой отныне может применяться только к духовным делам католического мира, поведет, пожалуй, к довольно неожиданному результату.

Итальянцы, конечно, своевременно озаботятся о том, чтобы преемник Пия IХ-го был избран конклавом из среды католических прелатов, враждебно настроенных против иезуитов и ультрамонтанов, и такой папа, вооруженный догматом непогрешимости, может нанести неисправимый удар тому темному царству, которое безраздельно властвовало над католическим миром за последние двадцать лет. Кто знает, может быть уже недалека та минута возрождения для католицизма, о которой столь давно мечтали разные кастерии либерально-католической партии в роде отцов Лакордера и Гиацинта и знаменитого графа Монталамбера.

В Австрии за это время произошло созвание имперской думы (Рейхсрата), не смотря на отсутствие в ней депутатов ото всей Богемии и от Тироля. Тронная речь императора Франца-Иосифа, сказанная при открытии заседаний думы, не представляет ничего особенного. Вся она—повторение фраз о необходимости единодушия «австрийских народов». С самого поражения австрийцев при Садовой, повторяется по нескольку раз в год эта стереотипная фраза, но до сих пор «австрийские народы» никак не могут проникнуться сознанием необходимости рекомендуемого им столь усердно единодушия.

Всемирная иллюстрация, № 90 (19 сентября 1870 г.)

Еще по теме