ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

  14 июля 1870 года

Наше правительство сказало свое решительное слово по отношению к франко-прусской распре. Оно официально объявило в «Правительственном Вестнике», что намеревается соблюдать строгий нейтралитет до тех пор, пока случайностями войны не будут затронуты интересы России.

Общественное мнение отнеслось с величайшим сочувствием к такому заявлению, и тревога, возбужденная толками о возможности нашего деятельного участия в начинающейся войне, успокоилась.

Нейтралитет России, при настоящих обстоятельствах, был, конечно, самым мудрым решением всех занимавшего вопроса. В настоящее время наши интересы ничем не замешаны в начинающуюся великую борьбу, а наши отношения к обеим спорящим сторонам вовсе не таковы, чтоб мы могли помогать одной или другой единственно из-за моральных побуждений.

Правда, при известной обстановке Пруссия может сделаться для нас весьма полезной союзницей и помочь нам в исполнении нашей исторической задачи на Востоке, но правда также и то, что до сих пор эта соседка наша еще ничем не доказала своей готовности помочь нам.

Наши отношения к Пруссии, при всей их официальной дружелюбности, всегда были как-то натянуты. В Берлине всегда обнаруживалась полнейшая готовность принимать нашу, совершенно бескорыстную, помощь в трудных для Пруссии обстоятельствах, но никогда не замечалось готовности заплатить нам той же монетой. В трудные для нас минуты Пруссия всегда ограничивалась пассивным нейтралитетом и только в последний польский мятеж берлинское правительство обнаружило некоторую готовность своим образом действий в Познани. Позднее, именно с началом блестящей политической деятельности графа Бисмарка, Пруссия снова стала поступать так, как будто бы ей вовсе не было необходимости щадить интересы России.

В датскую войну она совсем упустила из виду наши интересы на Балтийском море, а несколько позднее, в эпоху борьбы своей с Австрией гордо пренебрегла нашим ходатайством за мелких германских государей. Наконец, в эпоху недавней парижской конференции, собравшейся по поводу греко-турецкого столкновения, Пруссия вовсе не обнаружила никакого желания отстаивать, вместе с нами, интересы Греции.

Таково прошедшее. Не следует, однако ж, по ним делать какие-либо положительные выводы на счет будущего. В политике все обусловливается известным складом обстоятельств, а никто, конечно, не станет оспаривать, что в недалеком будущем обстоятельства могут сложиться так, что для Пруссии будет выгодно помогать нам в осуществлении нашей исторической задачи в славянском мире.

Применение известных политических принципов в практике имеет свою неотразимую логику и логике этой беспрекословно повинуются те дипломаты, которые, подобно г-ну Бисмарку, умеют понимать дух своего времени. Принцип национальностей стоит ныне на очереди. Во имя его создалось единство итальянское, во имя его создается ныне единство германское. За сим очередь настанет, несомненно, для славянского единства. Такая группировка может быть только выгодна для Германии потому, что она роковым образом повлечет за собой присоединение к ней австрийских немцев и тогда германское единство станет вполне несокрушимым фактом. Во имя этих выгод Пруссия вряд ли задумается отказаться от содействия России.

Другое дело Франция. Несмотря на все ухищрения известной части нашей журналистики, нелегко будет доказать, что у нас есть какие-либо общие интересы с этой страной. История говорит совершенно противное. Она показывает нам, что союзы с Францией были всегда пагубны для нашего отечества, она говорит с неопровержимой доказательностью, что цесаризм нынешней французской империи никак не может помириться с мыслью о возвышении и усилении России.

Крымская кампания и вмешательство в наши внутренние дела в эпоху последнего польского мятежа — вот лучшие указания того, чего мы можем ожидать от французов. Этот изжившийся в политическом смысле народ не может относиться иначе, как с враждой к нашим молодым силам; эта, восстановившая против себя своим высокомерием всю Европу, нация не может равнодушно глядеть на растущее к нам сочувствие славянских и англо-саксонских племен; эти самозванные цивилизаторы Запада не могут относиться без досады к гражданской свободе, развивающейся в России на почве, не имеющей ничего общего с их знаменитыми принципами 1789 г.

Из всех положений, в которых может очутиться Франция, самое выгодное для нас —полное уединение ее в Европе. Правда, достигнуть этого возможно не иначе, как усилением Германии, которая тоже для нас небезопасна, но вся задача русской политики в том именно и должна состоять, чтоб создать такую группировку событий, при которой довершение германского единства и торжества Пруссии над Францией не могло довершиться окончательно иначе, как ценой прочных гарантий для нашей будущей деятельности в славянском мире.

Провозглашенный ныне нашим правительством нейтралитет дает ему полную возможность привести события к такому исходу, а испытанная мудрость нашей дипломатии гарантирует, надеемся, успех— конечно в случае перевеса Пруссии над Францией, потому что в противном случае ничто не будет решено окончательно, и мы снова вступим в тот период борьбы двух племен на западе, который продолжался со времен первой французской революции вплоть до исхода австро-прусской войны.

Из того, что мы сказали о значении нынешней борьбы между Францией и Пруссией, понятно становится напряженное ожидание первых серьезных столкновений, которые до сих пор еще не произошли. Вот уже более недели как объявлена война, и до сих пор все ограничивается одними передвижениями и сосредоточениями войск, о которых при том же получаются самые скудные сведения, так как французские и прусские журналы приглашены своими правительствами соблюдать величайшую скромность в этом отношении, а корреспонденты не допускаются в главные квартиры.

Относительное положение двух борющихся сторон до сих пор следующее: Пруссию в начинающейся борьбе поддерживает вся Германия. Южно-Германские государства, Бавария, Виртемберг и Баден признали существование саsus foederis и объявили войну Франции. Гесен-Дармштадт еще не высказался, но уж, конечно, не пойдет против других. Франция же до сих пор, по-видимому, находится в полном одиночестве. Ходят, правда, слухи о тайных союзах с Данией и Италией, но слухи эти требуют сильно подтверждения.

В Италии общественное мнение настроено слишком враждебно к французам, а Дания рискует слишком многим, находясь в соседстве с Пруссией, которая легко может через северный Шлезвиг вторгнуться в Ютландию и захватить в свои руки весь Ютландский полуостров. Что касается до Австрии, то теперь уже становится ясным, что ее обязывает к полному нейтралитету—нейтралитет России.

Многие удивляются, почему французы, до сих пор славившиеся стремительностью своих наступлений, ныне медлят нападением и дают пруссакам возможность сосредоточиться на Рейне и мобилизировать южно-германские войска. Этот, действительно довольно странный, факт объясняется, по-видимому, следующим образом: Франция ошиблась в своих первоначальных расчетах. Надеясь на сочувственный ей нейтралитет Южной Германии, она, надо полагать, избрала первоначально, по старому преданию, своим операционным базисом Бельгию и Рейнские провинции.

Англия расстроила этот план, взяв Бельгию под свое могущественное покровительство, а присоединение южно-германских государств в Пруссии заставило французов стянуть свои войска к Югу и, вместо Бельгии, избрать операционным базисом Рейнский Пфальц, принадлежащий Баварии. Главное нападение французов произойдет, по всей вероятности, именно в этом пункте и диверсией послужат: попытка высадки в Ганновере и нападение французского флота на северо-германские порты в Балтийском море.

На узкой полосе прусско-французской границы серьезных военных действий вряд ли возможно ожидать и здесь все ограничится, конечно, стычками второстепенной важности, имеющими целью не дозволить германским войскам сосредоточить все свои силы на двух наиболее угрожающих пунктах, или же произвести диверсию вторжением в пределы Франции.

Таким образом линия военных действий будет необыкновенно длинна. От Рейнского Пфальца вплоть до границ Бельгии и по всему северо-германскому прибрежью придется растянуться прусско-германским войскам, для защиты своей родины от французского вторжения, но за ними всюду будет стоять германский народ, между тем как французы будут пользоваться тем же преимуществом только на восточной своей границе, а на севере будут иметь в тылу у себя далеко не сочувственную им Англию.

К этому следует еще прибавить, что внутреннее положение двух борющихся стран далеко не одинаково. В Германии немецкий полунатизм отличается необыкновенным единодушием. По общим отзывам, нет ни одного немца, который бы не признавал правоты дела, защищаемого Пруссией. Немецкое самолюбие раздражено и оскорблено Францией до невероятной степени и даже в самом Ганновере трудно ожидать того антигерманского движения, на которое, очевидно, рассчитывают французы. Ганноверцы, конечно, не совсем-то довольны введенными у них прусскими порядками, но так как они уже введены, то они предпочитают держаться их, чем рисковать повторением событий 1866 года.

Во Франции далеко не то. Правда, и там энтузиазм очень силен, но в нем, во-первых, много деланного и во-вторых республиканская партия и вообще все враги второй империи искренно вовсе его не разделяют. Они знают, что торжество французского оружия в нынешнюю войну поведет к усилению и упрочению империи, что, конечно, им вовсе нежелательно.

Идти против течения, эти партии, в настоящую минуту, конечно, не осмеливаются, но можно с уверенностию сказать, что в тихомолку они постараются всеми силами затормозить дело и помешать полному торжеству Наполеона. Партия радикальных республиканцев и теперь уже не благоволит к войне. В Париже она устраивает контрманифестации в пользу мира, в Блуа ее представители, судимые за заговор против жизни Наполеона, не боятся с скамьи обвиненных обвинять «Бонапарта» в нынешней войне.

При первой неудаче французского оружия эта партия заговорит еще громче и к ней примкнут немедленно, с известной французской переметчивостью, все те, чьи интересы страдают от войны.

Таково положение дел в настоящую минуту. Что будет далее—покажет недалекое будущее.

Закончим нашу летопись трагическим известием. На днях получена телеграмма из Нью-Йорка, извещающая, что недавно назначенный на пост французского посланника в Соединенных-Штатах, известный публицист и писатель Прево-Парадоль, застрелился «в припадке сумасшествия». Подробностей об этой неожиданной катастрофе еще покамест нет никаких.

Всемирная иллюстрация, № 81 (18 июля 1870 г.)

Еще по теме