По материалам периодической печати за декабрь 1917 год.
Все даты по старому стилю.
Война и мир
На нашем внешнем фронте военные действия—на долго ли—вопрос другой— прекратились, чтобы тем яростней вспыхнуть на внутреннем.
В стране разгорается гражданская война, призрак которой висел над нами с первых дней революции. То тут, то там вспыхивают побоища, сражения, длящиеся целые дни. Иногда даже крайне трудно бывает понять, из-за чего, собственно, дерутся люди, кто дерется— как, напр., в столкновениях под Белгородом.
Из «официальных» источников мы слышим, что это борьба с «контрреволюцией» и т. д. И под влиянием этого магического слова, может быть, самой «контрреволюционной» силы нашей революции, идут друг на друга единокровные и единоверные люди, громят и жгут города родной страны, истребляют народное богатство, последние надежды на культурное возрождение, на экономическую независимость—для чего?
Отдает ли кто-нибудь из них себе отчет в этом?
В Ростове, Одессе, Харькове тысячи жертв. В Иркутске—тоже. На пулеметы шли озверевшие, ничего не понимавшие люди—без руководителей, толпой—и, конечно, гибли сотнями.
Для чего?
Для торжества социальной справедливости?
Какия-то события произошли, по слухам, в Челябинске, в Омске. Если и там шли побоища—опять тот же вопрос— для чего?
Неужели же нам тесно жить на нашем просторе?
Неужели мало жертв отнял внешний фронт, нелепая тактика и стратегия царского периода, предательства Сухомлинова и К°?
Неужели для торжества социалистических идей, для земли и воли и прочего потребно еще более разредить ряды крестьянства, несущего ныне тяжкие жертвы в любом вооруженном столкновении?
Неужели для того же потребно истребить немногие уцелевшие от бойни на фронте умственные силы страны?
Неужели для всего этого нужно нанести обедневшей —надо бы сказать, обнищавшей—стране колоссальные материальные убытки разрушением железнодорожных путей, которые теперь не взрывает и не разбирает разве лишь ленивый, подвижного состава, городских зданий?
Ведь это его же народное богатство, кристаллизованный труд, тот самый труд, о святости которого нам не устают твердить вожди идущих на братоубийственную бойню масс.
Декрет Ленина о кадетах—это не только официальное провозглашение гражданской войны и это не только начало истребления одной партией других, а нечто более грозное, чреватое многими последствиями.
Политическая борьба большевиками закончена, свобода слова и печати ими упразднена, политических противников больше нет, а остались только враги, для уничтожения которых все средства хороши, а особенно те, которые ведут к полной и вечной изоляции.
«Вздохи» Троцкого о гильотине, скромные признания Ленина о возможности применения «крутых и решительных мер»—все это в связи с последним декретом о кадетах заставляет вспомнить пророческие слова О. С. Минора о близости того времени, когда мы будем резать друг друга.
Московская бойня, бои под Белгородом, «события» на Дону,—все это, несмотря на всю трагичность этих фактов, позволяли надеяться, что это не станет единой системой управления большевиков, что террор не будет их единственной формой управления.
Теперь этой надежды больше нет и быть не может, большевики бросили в свою зловещую игру последнюю самую страшную карту.
Старое проклятие—деление граждан на благонадежных и неблагонадежных двадцать девятого ноября вновь восстановлено и в тот момент, когда страна особенно нуждается в единении, так необходимом для плодотворности работы Учредительного Собрания.
Объявление большевиками части граждан вне закона имеет в виду уже не только срыв Учредительного Собрания, а идет значительно дальше.
Большевики знают историю и она должна им напомнить, что судьбы партий, даже опирающихся на штыки, изменчивы и при введении в жизнь вне законного состояния граждан, страна, заливаясь кровью, часто топит в ней тех, кто первый эту кровь вызывает.
Жребий брошен и пусть расплата, может быть, беспощадная падет на тех, кто так преступно, так предательски зажег факел кровавой междоусобицы.
Массы идут на бойню, а вождь, как встарь, «спокойные глядят, предвидя гибель или победу, и в тишине ведут беседу». В Иркутске, в безумных атаках на русские же пулеметы гибнет 9 полк—вероятно, местные же звероловы и рыболовы, крестьяне и рабочие; погибла масса красногвардейцев—по телеграмме, половина—судя по количеству возвращающихся 20 вагонов—несколько сот человек.
Позволительно спросить—а где были их вожди?
Гибли ли они вместе со своими подчиненными или же следили из прекрасного далекого за ходом боя?
Неужели же не встанут, в конце концов, все эти вопросы перед сознанием ныне избивающих друг друга братьев?
Неужели же не поймут они, в чью руку играют, кому выгодна вся эта бойня?
Им обещали мир—дали войну, горшую, чем прежде. Я помню военнопленных— поляков, чехов, русин-галичан, сербов, даже мусульман-6осняков, сотнями и тысячами проходивших через питательные пункты на московских вокзалах, которыми мне пришлось заведовать—и от них часто слышал я слова осуждения и недоумении по поводу их боев с русскими.
А ведь теперь дерутся друг с другом русские—и с какой яростью, с каким ожесточением.
А для чего? Во имя чего? Кто сможет дать ответ. Не ссылкой на классовую борьбу, не всегда готовыми формулами программ,—а по чести и совести.
Слова и бумага—вот что стало между нами— эта преграда оказалась сильнее всего, сильнее кровной связи, сильнее общего языка и единой веры, сильнее сознания грозящей нам всем гибели.
А под шумок наших битв потирает руки Вильгельм—его мы выручили из большой беды. Его—в первую очередь.
Гибнут силы нации, гибнет народ. Во имя «чистоты принципов», неосуществимых—по мнению самих же вождей движения—идеалов—отвергаются один за другим возможные пути к спасению. При зареве горящих городов, на развалинах, над тысячами трупов—спорят о программах, о преимуществах той или иной партии.
Это «вожди»... А «массы» гибнут на штыках своих браться, под пулеметами своих братьев...
Для чего? И это ли разумели «народные герои» Ленин и Троцкий, когда сулили мир, немедленный и прочный, и этой мечтой привлекли к себе сердца.
Где же мир? Мы ждем второй месяц и ничего не видим, кроме войны всех против всех.
Пожары, междоусобица... Для чего? Кто даст ответ?
Проф. Амосов.
Отряды Корниловцев разбиты
Телеграмма
БОЛЬВА, 11 декабря. Отряд корниловцев в составе одного ударного полка, 2-го и 8-го Оренбургских ударных батальонов и 4-го отдельного ударного батальона, численностью в пять-шесть тысяч человек при 200 пулеметах, нами стерт в порошок. После боя у станции Тамаровка, где нами были разбиты два эшелона ударников, корниловцы попытались обходным путем обойти Белгород, прорваться на Купянск или Обоянь; в боях у деревень Крапивня, Ольховка корниловцы были сбиты со всех позиций, обеспечивающих им беспрепятственное продвижение на Купянск и Обоянь, и все пути на Купянск и Обоянь были перерезаны нами.
В результате боев у Ольховки и Крапивное было беспорядочное отступление корниловцев на северо-запад. Наш отряд, состоящий из черноморцев и балтийцев и польского легиона держали все время противника под ударом и у деревни Драгунское окончательно разгромил и рассеял организованное ядро корниловских войск. Бой у деревни Драгунской продолжался около шести часов, выпущено более трехсот снарядов. Дальнейшее преследование противника привело к захвату у него обозов, пулеметов и т. п. Наш отряд преследовал противника на протяжении ста верст и уничтожил его как организованную боевую величину. Наши потери за все время 19 убитых и 92 раненых.
Все сведения и сообщения газет о том, что якобы от артиллерийской стрельбы горели деревни,—не верны. Утверждаю, что от нашей стрельбы не пострадал ни один дом, ни один из мирных жителей. Пострадали только несколько мельниц, где противником были установлены пулеметы.
Командующий отрядом прапорщик
Павлуновский.
Еще по теме
| 