В Советской России
Письма из Советской России
В то время, когда среди эмиграции идут споры о том, не следует ли возвращаться в Россию и там начать культурную работу ее восстановления, полезно чтение писем, порой доходящих до нас из Совдепии несмотря на все ужасы чрезвычаек, — писем, писанных кровью тех самых русских, которые частью именно во имя этой культурной работы остались в России.
Само собой мы печатаем только письма лиц, добросовестность которых не подлежит никакому сомнению.
***
Нет больше сил тянуть это позорное существование. Именно позорное потому, что не голод, не холод, не всевозможные физические страдания составляют весь ужас этого существования, а то ни с чем несравнимое моральное состояние, которое обусловливается сознанием своей вполне рабской зависимости от какого-то дикого, бешенного произвола.
Этот произвол каждый день, на каждом шагу готовит нам новые опасности унижения, издевательства; их же не предусмотреть, и избежать их нет никакой возможности. Мы всего боимся, боимся ходить куда бы то ни было, потому что рискуем попасть в облаву и засаду.
Боимся говорить по телефону, потому что тебя подслушивают, и при каждом неосторожном слове рискуешь подвергнуться обыску, а то и аресту, боишься говорить друг с другом, потому что люди перестают верить лучшим друзьям и даже собственным детям.
Мы живем в полной темноте и неведении, а необходимая жажда знания и света заставляют нас ежедневно испытывать одну быть может из самых тяжких пыток — чтение здешних, с позволения сказать, газегь, самодовольная наглая ложь которых, проникнутая циничным нескрываемым стремлением морочить слабые головы, заставляет каждый раз содрогаться от бессильной злобы.
Клянешься не брать газету в руки и все-таки не выдерживаешь, читаешь ее, стараясь хоть между строк найти крупицу правды. Другой ужас, делаюший жизнь нестерпимо мучительной, это невозможность разумного, оправдываемого совестью и сознанием полезности приложения своих сил к какому-либо делу и наряду с этим обязательность службы (кто не работает, тот не ест) в одном из советских учреждений (несоветских учреждений теперь нет).
Эта служба, морально неприемлемая, поражающая своей анекдотической сумбурностью, явно непродуктивная, сводится к отсиживанию часов и является настоящим проклятием. Во многих учреждениях она к тому же проходит в условиях каторжного режима и грубости, со штрафами и взысканиями за малейшие опоздания или упущения, принуждением к участию в деятельности коммунистов под военным караулом и т. п.
Я в этом отношении еще счастливо устроился, состою конторщиком в одном из учреждений, не имеющих никакого не только политического, но и вообще практического значения, где собралась группа приличных бывших людой и где по счастливому для нас недосмотру пока нет ни комиссара, ни вообще господ положения.
К этому надо прибавить, что такая обязательная служба нас вообще не обеспечивает ни грошевым жалованием (6000 р. в месяц при цене 1 ф. масла 8000 р.), ни ничтожным пайком (10 ф. муки черной). При подобных условиях поддерживать свое материальное существование можно только преступлением: продажею кое каких уцелевших вещей своего бывшего имущества и тайной покупкой предметов продовольствия.
И то и другое - тяжкие преступления, за которые многие платились месяцами принудительных работ и тюрьмой. Но и для такого преступного существования объективная возможность с каждым днем суживается, так как реализуемых вещей становится все меньше и цены на них растут в арифметической прогрессии, тогда как цены на предметы продовольствия скачут в геометрической.
То, что мной написано, не исчерпывает и малой доли тех ужасов, среди которых нам приходится существовать. Для того, чтобы изобразить картину во весь рост, у меня нет ни уменья, ни краски, ни даже бумаги (как видите, пишу на обрывках, в чем извиняюсь).
Мне хотелось бы дать вам некоторое понятие о тех мотивах, которые привели меня к сознанию о необходимости предпринять решительные шаги, чтобы вырваться из этой обстановки. Будь я один, меня бы давно здесь не было. Я пошел бы на все риски. Но у меня на руках старуха сестра. Но теперь я чувствую себя доведенным до такой степени отчаяния, что готов на бегство и с нею...
В конце концов гибнуть все равно где, а там в глубине брезжится по крайней мере надежда на возможность устроиться хоть мало мальски сносно. О довольствии я и не мечтаю.
Ф. Ф.
Восстание в Туркестане
В Ферганской области происходит крупное восстание басмачей, действующих в союзе с русским отрядом Василия Донца. Басмачи напали на Андижанский район, захватили дорогу между Андижаном и Дусалян-Абадом, чтобы расположиться на зимовку в этом богатом продовольствием районе.
Инструкторами басмачей являются русские офицеры.
Басмачи получили от атамана Дутова, находящегося в Китае, заявление о готовности поддержать направленное к свержению большевистского ига восстание. Басмачи получают поддержку от английского представителя в Кеште, чтобы прервать торговлю Туркестана с Китаем.
На Кубани
Восстания кубанских казаков, затихшие было после эвакуации отрядов ген. Фостикова в Крым, за последнее время, под влиянием усилившегося террора, спорадически вспыхивают по различным отделам. В камышах и горах скрываются отдельные отряды «бело-зеленых», ждущие лишь случая, чтобы вступить в борьбу с большевиками.
После произведенной на Кубани регистрации всех офицеров и чиновников, которая дала до 30000 человек, часть из них, около 3000 чел., была расстреляна, а все остальные сосланы в Соловецкий монастырь.
Начав расстрелы, большевики не прекращают их до последняго времени. Угрозы расстрелом стали исходить не только от чека, но и от исполкомов и даже продотделов. По приказу реввоенсовета кавказского фронта, помимо чека, созданы «чрезвычайные тройки», которые разъезжают по городам, селам и станицам, вводят там на один день осадное положение, воспрещают выход на улицу с двух часов дня и производят повальные обыски во всех домах. Лица, у которых находят оружие или военное обмундирование, немедленно расстреливаются тут же на улице перед домом, без суда.
То же происходит и на Черноморском побережье, где «чрезвычайные тройки» производят «изъятие излишков». В Сочи «чрезвычайной тройкой» расстреляно 20 человек за хранение охотничьих ружей, пороха и т. д. Среди расстрелянных два сочинских город. головы (1918 и 1919 г.), Кочановский и Раковский, б. председатель совдепа инж. Константинов и др.
28 октября три военных судна черноморского флота подошли к рейду Туапсе и выпустили несколько снарядов по городу. Этого было достаточно, чтобы со всего побережья советская власть эвакуировалась.
После этого обстрела на всем побережье введено осадное положение. Запрещается выходить после 9 час. вечера. Приказано плотно завешивать окна по вечерам. Воспрещено передвижение по жел. дороге. Воспрещена посылка частных телеграмм и введена предварительная цензура советских газет.
Рабочая масса совершенно индиферентна к советской работе. Большевики, чтобы преодолеть инертность, прибегают к экстраординарным мерам, требуя обязательной явки на митинги всех членов проф. союзов под угрозой предания суду рев. трибунала «за саботаж».
Выборы в советы, откладывавшиеся 7 месяцев в виду «неподготовленности коммунистической партии и незнакомства местнаго населения с советской властью», состоялись в конце октября.
Выборы в Екатеринодаре прошли со скандалом. В день выборов особые комиссии появлялись на заводах, читали списки никому неведомых кандидатов и командовали: кто против, отойди в сторону. Смельчаков не находилось. Вторым сменам рабочих не пришлось даже голосовать: это найдено было излишним в виду выяснившейся «революционности» рабочих. Эта буффонада выборов окончательно скомпрометировала большевиков в глазах рабочих.
Однако и этот совет большевики скоро же упразднили, передав его функции кубанско-черноморскому ревкому.
Советские деятели чувствуют себя и на Кубани и на черноморском побережье крайне непрочно. Наблюдается бегство ответственных коммунистов со своих постов. Кавказское бюро коммунистической партии заявляет, что «на Кубани имеются местности, где в одну неделю сменяются председатели ревкома одной и той же волости, одной и той же станицы.
В результате на местах создается атмосфера недоверия к власти и разваливается аппарат управления. В дальнейшем все председатели ревкомов будут нести ответственность за уход от советской работы».
Руль, №30, 21 декабря 1920 г.
Еще по теме
|