Материал из журнала "Нива" за июль 1916 года.

Член Государственной Думы, известный оратор В. А. Маклаков произнес на банкете, данном представителям союзной Франции министрам Вивиани и Тома, интересную речь о значении современной войны. Она настолько интересна, что мы воспроизводим ее целиком:

«Господа, позвольте мне, в качестве частного и безответственного лица, сделать неуместное признание: я был пацифистом и не отрекаюсь от этого заблуждения, как от ошибки молодости. Положение пацифиста в разгаре войны может показаться смешным, и я спешу признать наши заблуждения. Мы виноваты в том, что верили, будто бы цивилизация упразднила войну.

Это, конечно, только заблуждение в факте, но не в принципе. Поколеблен ли сам принцип? Что такое по отношению к этому принципу настоящая война? Испытание его или отрицание? Я непоколебимо считаю, что утопия становится действительностью; идея пацифизма вступает в мир, а настоящая война— это ея родовые муки.

Да, одних добрых намерений и литературной пропаганды было мало; необходимы были факты; необходим был кризис для того чтобы,

во 1-х, исправить прошлое;

во 2-х, устранить навсегда причины беспокойств и волнений, и

в 3-х, выдвинуть фундамент нового порядка вещей.

Необходимо было, чтобы мир всего мира был поколеблен освободительной войной, великим восстанием, которое в наших глазах всегда останется правом несчастных, подавленных и слабых. Мир был нарушен постыдной войной против слабой страны; как сказано в телеграмме Государя Императора: Австрия желала задушить Сербию. Нужно было, чтобы война явилась в отвратительном образе бесчестного насилия, лишенная справедливости, без рыцарского облика. Наши противники достойны именно такой войны. Они сплелись в чудовищный клубок: мания величия Германии, глупость Австрии, которой не предстоит в будущем никакой выгоды, подкупность правителей несчастной Турции и национальная подлость Болгария. Вот какова эта шайка рабов, изменников и заговорщиков-монархов, вот кто мнит заставить Европу подчиниться своей воле.

«Возмущенная Европа взялась за оружие. Этого надо было ожидать. Долг пацифистов по отношению к этой войне был предуказан. Нельзя было служить идее права, оставляя его без защиты; нельзя было допустить, чтобы Германия вышла безнаказанной и даже победительницей. Не только как патриоты, которых высшие интересы родины заставляют забывать мечты утописта, но, как пацифисты от имени всего мира, мы приветствовали войну, оборонительную войну, как защиту права и мира.

Мы приветствовали войну тем более, что она показала нам не только самую опасность, но она показала средство для спасения от этой опасности. Насилие Германии должно было быть отражено силой. Это был порядок дня. А сила в единении. Единение государств в их союзе и единении партий в каждом государстве. Но каково должно быть единение, создающее силу? Они ведь тоже говорят о единении и союзе. Но их единение—завоевание, поглощение слабого сильным; для нас единение это—гармония, это—мир.

Взгляните на их союз: Австрия—вассал Германии, Турция—ее раб, Болгария— ее лакей. Взгляните на единение их партий. Социалисты приветствуют вторжение в Бельгию. С нашей точки зрения подобное единение было бы фактически невозможным. Мы его понимаем не так. Для нас единение, составляющее силу союзов и государств—нечто другое, и каковы бы ни были на практике печальные ошибки (увы, мы тоже не были безгрешны), принцип единения у нас—это взаимное уважение прав, гармония противоположных интересов, доверие, как основа отношений друг к другу, равноправие, acquum jus —как посредник!».

«Таким единением несомненно труднее руководить, и оно дает результаты менее быстрые. Мы это чувствовали и неоднократно об этом сожалели. Но зато оно дает результаты более длительные. Только такое единение переживает настоящую войну, и оно будет основою мира. Разве по существу это не доктрина пацифизма? И разве эта европейская война не составляет великую борьбу принципов войны и мира? И если эта война, как средство спасения, привела нас к единению и союзу, как единственной силе уничтожить гордыню Германии, она вдвойне сослужит службу пацифизму. Она даст внешний мир, внутреннее согласие, она родит после войны основы вечного мира, создаст такую карту Европы, которая навсегда сделает войну бесполезной.

Эта война—история этого хочет — самоубийство принципа войны; она породила союз мира, и ее результаты сослужат службу нам— пацифистам. Вот что это за война! Я вспоминаю, что при ее начале германский посол в Париже справлялся у министра-президента, какое положение займет Франция, и тогда я подумал: что за нелепый вопрос? Я не говорю о трактате, который для Франции никогда не был лоскутком бумаги; я не говорю о союзе, который мы теперь празднуем. Но разве была какая-нибудь возможность подумать, что Франция останется нейтральной в такой войне, когда поставлено на карту такое великое дело? И хотя роль Франции и была вне сомнения, я тем не менее имею право выразит радость, видя ее с нами. И это не только эгоистичная радость, что чувствуешь подле себя сильного союзника. Да будет позволено мне выразить искреннее восхищение Францией и признаться, что к этой радости примешивается и чувство гордости за Францию: я радуюсь при мысли, что именно эта война, несмотря на все несчастья каждой войны, будет спасительной для Франции. Я не говорю о возвращении Эльзас-Лотарингии, о забвении семидесятых годов.

Я рад, что величие вашего народа вновь явилось не только пред изумленным миром, но и пред вами самими. Слишком часто говорили, и говорили первые вы, что Франция страдает старчеством, что после долгой, победоносной и славной жизни, увенчанной заслуженными лаврами, она наслаждается покоем и отдыхом. Какое блестящее опровержение дала эта война тем, кто так думал! Какие чудеса храбрости, патриотизма, самоотвержения и таланта дала Франция! Да, Франция принадлежит к числу тех стран, которым необходим кризис, чтоб показать свою ценность. Нет, господа, для Франции не наступил еще момент покоя. Ее отставки никто не примет. В наступающие торжественные часы мир еще нуждается в ея услугах. Миру нужно слышать ее голос. Голос не только той Франции, которая во времена Цезаря любила красноречие и войну, но той великодушной Франции, которая провозгласила бессмертные принципы, символы идеи пацифизма, — свобода, равенство, братство. Она должна оказать услугу человечеству и дать приблизившемуся миру те черты вечной справедливости, которые она уже осенила именем своим — мир французский — обращенный впредь в мир вечный.

«Я поднимаю свой бокал за Францию, не только за Францию прошлого, которой я восхищаюсь, за Францию нынешнюю, перед которой я преклоняюсь, но и за Францию будущую, которую я приветствую и к которой взываю».