Пятница, 22 декабря.

Условия мира, предложенные германским правительством сразу обнаружили и воочию показали истинную грабительскую натуру буржуазного империализма.

Русское рабочее и крестьянское правительство знало наперед с кем оно идет за одним столом обсуждать условия мира. Оно знало, что германское правительство никогда не было другом революционных рабочих и крестьян, и если оно согласилось сейчас обсудить с ними условия мира, то не из любви к ним, а потому, что боится как бы дальнейшее затягивание войны не подняло против него германский народ.

Русские рабочие знали это и все-таки они пошли разговаривать с таким правительством, потому что нужно во чтобы то ни стало прекратить эту ужасную, позорную войну.

Они знали, что немецкое правительство не согласится на все те условия, которые будут предложены ими, что мнимая благожелательность его по отношению к русской революции рассеется, как дым, при столкновении двух различных мирных предложений, исходящих одно от германского империализма, а другое от русской революции.
Германские империалисты попытались предложить русским рабочим признать за волю народа—волю польских помещиков и немецких баронов.

Они хотели бы, чтобы русские рабочие и крестьяне,—согласно сделанному ими заявлению, что они за всеми народами, входящими в состав России, признают право на самоопределение, вплоть до окончательного отделения,— чтобы согласно этому заявлению русские рабочие признали, что воля помещиков и баронов, заявивших о своем желании отделиться от России, есть воля польских и латышских крестьян и рабочих.

Германское правительство, видимо, думает, что русский революционный пролетариат забыл о том, какой режим царит в занятых немцами областях.

Оно, видимо, думает, что русские рабочие забыли, какой произвол царит в этих областях, какая дикая охота за рабочими идет там, как их хватают на улицах и увозят в Германию, где насильно заставляют работать на фабриках. Оно думает, что русские рабочие забыли, как была задушена там и в самой Германии рабочая пресса и как расстреливались народные массы, выходившие на улицу просить хлеба. Нет, русские рабочие помнят все это, они помнят и знают, что германские империалисты собираются подделать волю народа и этим подлогом провести рабочих Польши, Курляндии и Латвии.

„Право на самоопределение" в устах германских империалистов, есть их право закрепощения рабочего класса.
Русское рабочее и крестьянское правительство достигло своей цели. Оно показало немецким рабочим и крестьянам, каково их правительство. Оно показало им с достаточной наглядностью, что продолжения войны хотят их угнетатели, т. к. она им выгодна.

Немецкий рабочий и солдат должен понять, что если он будет молчать, то кровь миллионов пролетариев будет литься без конца и предела.

Он должен понять, что если он будет молчать, и покорно идти по приказу своих эксплуататоров, то русская революция будет задушена его собственными руками. Если он не хочет гибели русской революции, если ему дорог социализм, он должен встать по примеру своих русских братьев и сбросить с себя оковы своих грабителей, эксплуататоров и душителей свободы.

Армия и флот рабочей и крестьянской России 1917, №27 (4 янв.)

Заседание Ц. И. К. и Петроградского Совета

Речь Троцкого

Тов. Троцкий начинает с указания на то, что в тот самый день, когда открылась в Бресте работа комиссии, состоящей из представителей с одной стороны России и с другой Германии и Австро-Венгрии,—в тот самый день наша пресса занялась неведомо откуда взятыми сообщениями, загадками и вымыслами. Поэтому,—говорит оратор,—мне придется начать с правильного разъяснения нашей позиции.

Невообразимый шум и трескотня сплетен поднялась вокруг приехавшей немецкой делегации. По поводу ее могу сообщить, что она состоит не из 500, и не из 150 вооруженных с ног до головы или подлежащих вооружению со стороны Комиссара по Иностранным Делам людей, как сообщалось газетами, вместе со сведениями, что нами ведутся с нею тайные договоры и что она о чем-то таинственно шушукается; я докладываю всей прессе, в том числе и той, представители которой присутствуют здесь, что приехало к нам 25 членов делегации и с ними 30 человек прислуги, денщики,—у них еще есть дольщики,—всего около 60 человек и не больше.

Ни для кого из тех, кто читает газеты, не тайна, что по условиям перемирия, для того, чтобы облегчить возможность возврата гражданских пленных и заложников, а    также для облегчения участи военнопленных решено было собраться комиссии в Петрограде, чтобы разрешить эти вопросы. Весь мир об этом знает и в своих газетах оповещает соответственным образом читателей, только русская пресса об этом ничего не слышала и упорно толкует о тайных договорах.

Наше совместное заседание с этой делегацией, мы открыли протестом по поводу арестов 300 революционеров-социалистов в Германии. На этот протест граф Мирбах ответил, что он приехал со специальной миссией и ответить на наш протест полномочий не имеет.

Истории было угодно, чтобы для прекращения бойни нам пришлось говорить с представителями империализма и феодализма Германии и Австро-Венгрии. Этот факт не нами создан, его преподнесла нам история.

Мы помним, что по ту сторону арестованы наши братья по революционной крови и мы надеемся, что может быть, недолог тот час, когда они будут нашими собеседниками.

И представители феодализма Германии и Австро-Венгрии, которые посетили наш Смольный Институт, могли видеть нашу Красную Гвардию, спровадившую русский феодализм и буржуазию.

Если бы они по поводу этого подняли протест, мы не уклонились бы за ширмы политики и прямо смотря на них сказали бы: да, мы это делаем и считаем себя в праве, так поступать, ибо когда пролетариат арестовывает свои верхушки, он извергает гнет, а арест Либкнехта и др. революционеров—это есть попрание права и сознания народа и мы ни на минуту не забываем, что нас отделяет от них. Мы говорим, с делегацией, как стачечники с капиталистами. В стачке есть момент переговоров, когда стачечники, ставя свои условия и выслушивая условия другой стороны, ни на минуту не перестают чувствовать себя революционной силой. И у нас, как у стачечников, это будет не последний договор. Мы верим, что окончательно будем договариваться с Карлом Либкнехтом, и тогда мы вместе с народами мира перекроим карту Европы для полного самоопределения народов, для окончательного уничтожения гнета на земле.

Нас обвиняют, как можем мы вести переговоры с представителями германской буржуазии... По поводу этого сообщаю, что я получил из самого официального источника сведения, что весьма известный патриот и защитник Учредительного Собрания нашел посредника в лице одного нейтрального дипломата, чтобы предложить свои услуги для заключения мирных переговоров с германской делегацией. Он предложил услуги не для заключения мира, на советской формуле. У Совета есть предел, есть та черта, у которой народная власть заявит другой стороне при переговорах: нет, довольно, дальше мы на уступки не пойдем,—а тут из подворотни вылезет этот безработный дипломат из отставной партии и скажет: а мы и дальше согласны на уступки.

Буржуазия готова отдать половину страны, лишь бы на другой половине сохранить власть за собой.

Далее тов. Троцкий говорит, что в Германии, к сожалению, нельзя говорить так свободно, как у нас, где ничего не скрывается и все повергается на суд народа. Если бы Германия не старалась так изолировать свой народ от нашей революции, то мы, конечно, услышали бы другой ответ.

— Но не смотря на то, что германским империализмом делается все, чтобы скрыть от народа правду и помешать проникновению туда наших идей, никогда между народами не было такой внутренней солидарности, как теперь, ибо война произвела внутри страны полное отщепление масс от верхов. Мы наши верхушки уже стряхнули. Когда, мы арестовывали тех, кто угнетал, кто для прибылей расстраивает хозяйство, кто надевает на шею трудящегося ярмо—мы освобождаемся от тунеядцев, а когда они садят в тюрьмы производителей — рабочих и тех, за кем идут рабочие, они подкапывают под собой почву. И на том этапе мирных переговоров, о котором говорил тов. Каменев, даже в том случае, если условия, нам предложенные, не соответствуют нашим задачам и целям и мы их не примем, мы все же будем чувствовать себя сильнее, чем до начала переговоров.

Завтра мы скажем открыто, что для нас неприемлем принцип самоопределения наций, когда ему предлагается осуществиться в присутствии вооруженной силы. В этой нашей позиции трудовой поляк будет с нами и если силой германского кулака Польша все же не сумеет, как целая нация, свободно самоопределиться, то чем больше будет терзаться тело Польши, тем более с нами будет ее душа.

Дальше наши переговоры будут вестись в нейтральной стране, они будут достоянием всего мира, и все трудящиеся массы узнают, чего хотят они, и что делаем мы.

Мы должны позаботиться о том, чтобы наша политика была революционной политикой. Мы должны вести ее твердо, ибо мы являемся крепостью революции, а крепость должна быть крепка.

Товарищи-окопники сейчас говорили, как трудна и невыносима жизнь на фронте, как им голодно и как дурно они одеты. Но есть еще запасы в нашей стране. Мы переживаем полосу неслыханного развала и дезорганизации и много сторон нашей жизни нуждаются в организаторской руке.

Но во всех областях тонкий слой накормленных народным трудом интеллигенций— продал вскормивший его народ, интересам которого он обязан служить, и всю свою силу знаний и воли употребил на то, чтобы как только можно разрушить и дезорганизовать страну.

И когда я слышу доклады окопников, я говорю себе: мы слишком снисходительны к преступным саботажникам. (Аплодисм.).

Накануне октябрьских дней мы клялись, что разденем буржуазию, отнимем хлеб от тыла и пошлем его в окопы. Настал час это выполнить. Мы должны во всей стране ввести революционную дисциплину рабочих над верхами.

И обращаясь к представителям фронта, обещая им нашу всемерную помощь, мы говорим: там, в окопах, скажите, что настоящая тяжелая минута есть родовые муки, ибо не рождается без муки своей матери родины новая, свободная и прекрасная жизнь.

Продержитесь же в эту последнюю важную минуту. Пусть узнает немецкий солдат, что есть на свете новая армия, над которой не стоит начальник, которая не знает наказаний и которую не гонит палка. Что есть фронт, где каждый гражданин-солдат армии исполнен революционного самосознания, и на что способна такая армия.

Она стоит на передовых окопах мирового революционного движения, ее знамена— знамена мирового освобождения трудящихся, и никто не вырвет их из ее рук.

Да здравствует революционная армия.
Да здравствует революционный флот. (Бурная овация).

Вместо сепаратного мира-сепаратная война

ПЕТРОГРАД, 22 декабря (4 янв ).

Особым заявлением «от российской  мирной делегации» удостоверяется, что слухи , о расколе в ее среде неверны.

«В частности, по вопросу о приемлемости предложений наших противников среди наших делегатов нет ни одного, который считал бы их приемлемыми в данной редакции».

Все это было бы ясно и вразумительно, если бы не скромная прибавка—«в данной редакции»...

«Редакция»—дело маленькое. Когда по существу предложения намечается соглашение, «редакционная» сторона улаживается сама собою. Доселе нам как будто заявлялось, что германские предложения для большевистского правительства неприемлемы по существу.

Но германская империалистическая клика не может отказаться от своей природы. Акулы империализма остается акулами.

Конечно, если бы им приходилось иметь дело со всем лагерем союзников, связанным взаимной круговой порукой, им волей-неволей пришлось бы умерить свои аппетиты. Но теперь... теперь против них стоит одинокая, оторвавшаяся от союзников Россия.

И в каком положении? Раздираемая гражданскою войной, взявшая — по требованию Антонова— с фронта «все, что только можно взять, для фронта внутреннего, находящаяся в состоянии стихийной, явочной демобилизации армии! И вы хотите, чтобы империалистические коршуны Германии не воспользовались этим и не начали бы нас шантажировать?

Да они, наверно, хохочут во все горло у себя дома над теми шутами гороховыми, которые пробовали изображать из себя дипломатов и, поверив одной-двум вежливым дипломатическим немецким фразам, порвали с союзниками и «сепаратно» полезли прямо в пасть щукам центральных империй!

Чти им с нами стесняться? Уж если идти на сепаратный мир, то им стоит  идти на сепаратный мир— за счет России!—с западными своими неприятелями. Там—сильные враги, с ними приходится считаться. С ними стоит поладить, даже сделавши им несколько уступок. Отчего нет, если этою ценой будут на дальнейшие времена устранены пункты раздора, вроде эльзас-лотарингской «занозы»? Ведь, за эти уступки на западе можно сторицей вознаградить себя за счет России на востоке!

И, по-видимому, игра хитроумных австро-венгерских дипломатов к этому и сводилась. Они сказала: «пын, дын!» «сапожникам» дипломаты из Смольного только для того, чтобы оторвать Россию от союзников. Они хорошо рассчитали: озлобленные на такое «предательство» России, союзники будут склонны и платить ей за это, выдавши ее головою германским акулам.

И вот, подготовив такое политическое осиротение России в международной семье, немцы делают крутой поворот: уже идут слухи, что они забегают к французам и предлагают им заключить сепаратный мир на западе раньше, чем он будет заключен на востоке. И вот, русский восток может остаться как раз в положении обманутого, обойденного, одураченного, своими боками расплачивающегося за всех...

Спасибо, господа комиссары! Спасибо, господа большевики! Недурно вы «поработали», недурно лили все время воду на колеса новых австро-германских Бисмарков!

Что же вы будете теперь делать? Воевать? Но кого вы поведете на фронт? Петроградский гарнизон? Красногвардейцев?

И вы думаете, что их хватит заплатать зияющие прорехи, из которых состоит почти весь фронт? И вы думаете, что этими силами вы выдержите сепаратную войну?

Вы поведете их—вы сами это знаете —только на ненужную, бесполезную и верную смерть!

Вы обещали мир. Громогласно—всеобщий демократический мир, а из-под полы—хоть сепаратный, хоть «похабный» мир.

Теперь, вместо сепаратного мира, вы даете «сепаратную войну»! Безнадежнейшую, ужаснейшую из всех возможных войн,—сепаратную войну!

Сепаратную войну на фронте. Всеобщую гражданскую войну — войну всех против всех—в тылу!

Вы искушаете народное долготерпение!

Вы жестоко насмеялись над усталостью солдата, над его жаждой мира!

Уйдите!

Уйдите, пока не поздно, пока есть еще слабая возможность исправить то, что вы напортили, и в переговорах о мире укрепить Россию международными связями для борьбы за всеобщий мир!

Не доводите дела до крайности,—до тех пор, пока обманутые вами первые не обрушатся на вас всею силою своего негодования!

Дело народа 1917, № 239 (22 дек.)

Еще по теме