В марте 1914 г. в журнале «Исторический Вестник» были опубликованы материалы, касающиеся убийства П. А. Столыпина. Особенно интересны были показания самого Д. Г. Богрова, данные им на предварительном следствии. Привожу этот материал в изложении оригинала.

В первом своем показании Богров говорит:

«Я не признаю себя виновным в том, что состоял участником преступного сообщества, именующего себя группой анархистов и имеющего целью своей деятельности насильственное ниспровержение установленного основными законами образа правления, но признаю себя виновным в том, что, задумав заранее лишить жизни председателя совета министров Столыпина, произвел в него 1-го сентября сего года два выстрела из револьвера «Браунинга» и причинили ему опасные для жизни поранения,—каковое преступление, однако, совершено мною без предварительного уговора с другими лицами и не в качестве участника какой-либо революционной организации.

Рассказывая подробности своей жизни, Богров пишет:

«Вернувшись в Киев, я в декабре 1906 г. примкнул через студенческий кружок к группе анархистов-коммунистов, с которыми я познакомился через студента Татиева. Примкнул я к группе анархистов вследствие того, что считал правильной их теорию и желал подробнее познакомиться с их деятельностью. Однако, вскоре, в середине 1907 года, я разочаровался в деятельности этих лиц, ибо пришел к заключению, что все они преследуют главным образом, чисто разбойничьи корыстные цели. Поэтому я, оставаясь для видимости в партии, решил, сообщить невскому охранному отделению о деятельности членов ее. Решимость эта была вызвана еще тем обстоятельством, что я хотел получить некоторый излишек денег. Для чего мне нужен был этот излишек денег, я объяснить не желаю. Когда я впервые явился в середине 1907 года в охранное отделение, то начальник его Кулябко расспросил меня об имеющихся у меня сведениях и, убедившись, по-видимому, что таковые совпадают с его сведениями, принял меня в число своих сотрудников и стал уплачивать мне по 100—150 рублей в месяц и иногда единовременно по 50—60 рублей. Тратил я эти деньги на жизнь, при чем от отца своего в то время получал, кроме стола и квартиры, около 50 рублей в месяц.

В охранное отделение я ходил раза два в неделю и, между прочим, сообщил сведения о готовящихся преступлениях, как, например, борисоглебской организации максималистов, об экспроприации в киевском политехническом институте, лаборатории в Киеве, на Подоле, по которой была привлечена Р. Михельсон, разъяснил дело Мержеевской, подготовлявшей покушение на жизнь Государя Императора в 1909 году, и много других замыслов анархистов. Кроме того, я предупредил охранное отделение о готовящейся попытке освободить находившихся в Лукьяновской тюрьме Тыша и Филиппа при помощи бомб. Для предупреждения этого преступления необходимо было арестовать участников накануне, и для того, чтобы моя роль, как сотрудника, не была раскрыта, я тоже был арестован фиктивно охранным отделением и содержался в Старо-Киевском участке с 10 сентября по 25 сентября 1908 г., после чего был отпущен и продолжал свою деятельность в охранном отделении около двух с половиной лет и в течение этого времени был несколько раз за границей, при чем одна моя поездка длилась с сентября 1908 г. по май 1909 года.

 Эти мои поездки предпринимались мною для моих личных надобностей и не носили характера командировок от охранного отделения, но Кулябко пользовался этими поездками и сохранял со мною связь, поручая собирать сведения о заграничной деятельности анархических организаций и продолжая выплачивать мне ежемесячно деньги. В охранном отделении я работал до начала 1910 г., а затем уехал в Петербург по окончании в феврале месяце 1910 г. курса в киевском университете...

Вскоре по приезде в Петербург в июле месяце 1911 г. я решил сообщить петербургскому охранному отделению или департаменту полиции вымышленные сведения для того, чтобы в революционных целях вступить в тесные сношения с этими учреждениями и детально ознакомиться с их деятельностью. На вопрос, почему у меня, после службы в киевском охранном отделении, явилось вновь стремление служить революционным целям, я отвечать не желаю. По прибытии в Петербург я снова сделался революционером, но ни к какой организации не примкнул. На вопрос о том, почему я чрез такой короткий промежуток времени из сотрудников охранного отделения снова сделался революционером, я отказываюсь отвечать. Может быть, по вашему это нелогично, но у меня своя логика. Могу только добавить, что в киевском охранном отделении я действовал исключительно в интересах этого последнего. Задумав сообщить петербургским жандармским властям вымышленные сведения, я написал Кулябко письмо, в котором, сообщая, что у меня есть важные сведения, запрашивал его, куда мне их сообщить. На это письмо я получил телеграфный ответ с указанием, что мне нужно обратиться к петербургскому начальнику охранного отделения фон-Коттену. У этого последнего я был раз десять и, передавая ему вымышленные и довольно безразличные сведения, по-видимому, заслужил его доверие. Мне думается, что меня рекомендовал ему Кулябко.

Коттен платил мне сто пятьдесят рублей в месяц в течение четырех месяцев. После этого я серьезно заболел в Петербурге, и врачи послали меня на юг Франции, куда я прибыл в декабре месяце 1910 г. и оставался там до марта месяца 1911 года. Там я никаких сношений с революционными организациями не имел и никаких поручений от них не получал.

Вернувшись в Киев, я прожил здесь до конца июля месяца; ни с Кулябко, ни с революционерами не виделся. В июле же месяце я поехал на дачу около Кременчуга, где пробыл недели две у своих родителей. После этого я вернулся в Киев и оставался здесь безвыездно до вчерашнего дня. Еще в 1907 году у меня зародилась мысль о совершении террористического акта в форме убийства кого-либо из высших представителей правительства, каковая мысль являлась прямым последствием моих анархических убеждений.

Затем в период моей работы в киевском охранном отделении я эту мысль оставил. А в нынешнем году снова вернулся к ней, причем я решил убить министра Столыпина, так как я считал его главным виновником реакции и находил, что его деятельность для блага народа очень вредна. Зная о предстоящих в Киеве августовских торжествах и о предполагаемом приезде Столыпина, я решил воспользоваться этим обстоятельством для осуществления своего замысла. Но так как мне трудно было проникнуть в те места, где должен был иметь пребывание Столыпин, то я придумал ввести Кулябко в заблуждение и при его помощи получить доступ в означенные места...»

Подробности самого убийства Багров передает так:

«... Во время антракта, высматривая, где находится Столыпин, я в коридоре встретился с Кулябко, который мне сказал, что он очень опасается за деятельность Николая Яковлевича и Нины Александровны, и предложил мне ехать домой следить за Николаем Яковлевичем. Я согласился; но когда Кулябко отошел от меня, оставив меня без всякого наблюдения, я воспользовался этим временем и прошел в проход партера, где между креслами приблизился к Столыпину на расстояние двух—трех шагов. Около него почти никого не было, и доступ к нему был совершенно свободен. Револьвер браунинг, тот самый, который вы мне предъявляете, находился у меня в правом кармане брюк и был заряжен восемью патронами.

Чтобы не было заметно, что карман оттопыривается, я прикрыл его театральной программой. Когда я приблизился к Столыпину на расстояние двух аршин, я быстро вынул револьвер из кармана и, быстро вытянув руку, произвел два выстрела, и будучи уверен, что попал в Столыпина, повернулся и пошел к выходу, но был схвачен публикой и задержан. Я помню, что перед задержанием у меня кто-то отнял револьвер, но кто именно, не знаю. Пули в патронах, которыми я стрелял, отравлены не были. До этого случая я никаких попыток на убийство Столыпина или кого-либо другого не делал... Подтверждаю, что я совершил покушение на убийство статс-секретаря Столыпина единолично, без всяких соучастников и не во исполнение каких-либо партийных приказаний».