По материалам журнала "Нива"  за декабрь 1916 года.

Очерк Н. Дмитриева

XVIII век передал в наследство своему преемнику любовь к красивому жесту, красивым словам и пышному ритуалу. «Священный союз» был таким красивым жестом победителя и освободителя Европы, сплотившим кругом себя монархов во имя единой цели - низвержения «зверя» и восстановления «закона и порядка».

Закрепить это сплочение, создать из него не минутное единение, а постоянное—было мечтой Александра I. «Священный союз» был его детищем, был севом для будущей жатвы, монументальным созданием на удивление векам. И, однако, взлелеянный с такою любовью, посев не дал жатвы, и монументальное создание уже скоро обратилось в руины. Был—и нет, и ничего не осталось, кроме воспоминаний. Мечты круто разошлись с действительностью, и действительность развеяла их прахом.

Все здание оказалось построенным на песке, не выдержавшим первого натиска бури. «Страж» закона, мира и благоденствия Европы, Священный союз, не оправдал даже пылких надежд самого Александра I. «Реальные политики» прямо называли союз «химерой», а его торжественные положения «одним пустословием». Из всех королей, подписавших договор, один Александр верил в спасительное единение монархов Европы, во имя ее блага. Для него, утописта и мистика, проникнутого духом легитимизма, союз монархов Европы — представлялся священным союзом, священным оплотом священной власти, являлся «царей и царств отрадой», ибо монархи, разъединенные и разделенные, должны быть братьями и союзниками; должны быть единомышленниками в вопросах, касающихся их судеб и судеб Европы.

Традиционное обращение монархов к монарху—«возлюбленный брат»— для Александра звучало искренностью, ибо не кто, как он, отказал Наполеону в этом наименовании, ибо не кто, как он, узрел в Наполеоне узурпатора власти.

Пышная декларация Александра обращенная к братьям-монархам, «во имя пресвятой и нераздельной Троицы», явилась актом религиозного чувства. К чувству монархов именно и взывал Александр, «восчувствовав внутреннее убеждение, что необходимо подчинить образ взаимных отношений держав высоким истинам, внушенным законом Бога-Спасителя, руководствуясь заповедями любви, правды и мира». Таково основание союзного договора.

Союз, по мысли Александра, должен был внести новые начала в Европу. Монархи-рыцари должны были составить особый рыцарский орден хранителей и блюстителей справедливости на земле, соединенные узами действительного и неразрывного братства, и почитать себя как бы «единоземцами», единодушно отстаивая интересы друг друга. Все за одного и один—Священный союз—за всех. И единым преобладающим правилом союза было поставлено: взаимное доброжелательство и любовь между монархами, Священный союз между ними, общее руководство политикой во имя любви, заповедей веры, правды и мира.

Союз монархов казался Александру в то же самое время и союзом народов, ибо монархи не что иное, как «отцы семейства», поставленные для управления народами от Провидения, пекущиеся и заботящиеся о счастье своих «семейств». Самодержец-монарх, по словам александровой декларации, есть тот, кому собственно принадлежит держава, «поелику в нем едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечные».

«Сплочение» христианских монархов Европы состоялось. Хартия Священного союза была подписана. Первым руку приложил король прусский, за ним император австрийский и затем подписал свое имя сам творец политического и религиозного катехизиса, долженствующего утвердить на земле царство мира и справедливости. Короли неаполитанский и сардинский, испанский и, ставленник союзников на престоле Франции, отпрыск Бурбонов, Людовик XVIII примкнули к союзу. Принц-регент Англии, как глава парламентарного государства, не мог присоединить своей подписи к хартии, но, лично от себя и за свой страх, принц объявлял свое одобрение высоким принципам союза.

В стороне осталось лишь двое государей Европы: римский папа и турецкий падишах. По остроумному объяснению одного английского историка, это произошло потому, что папа римский пользовался слишком большим авторитетом, а турецкий падишах вовсе не имел никакого авторитета. Ему, «басурманину», в братской семье монархов христианской Европы не оказалось места. Но «братская семья» «отцов семейств» христианской Европы на деле была вовсе не такой, какой она рисовалась Александру в его мечтах, отрешенных от действительности.

Великий вояка, носитель короны Габсбургов, цинично подписался под александровым катехизисом, наперед зная, что в таких «договорах совести» подпись ни к чему не обязывает. За спиной его апостолического величества стоял не менее великий Меттерних, искушенный в стяжании всего того, что плохо лежит, невзирая ни на какие «основы мира и справедливости». Король прусский, взысканный милостью Александра, вчера еще нищий король без земли, не мог не угодить «родному человеку» и благодетелю, в ту пору, когда эти благодеяния еще не были завершены. Людовик XVIII охотно подписался в качестве главы французского семейства, хотя это семейство и не особенно благоволило к королю, посаженному союзниками на вакантный престол Франции.

Остальные короли решили, что терять им нечего, и с готовностью примкнули к призыву, начертав и свои имена на хартии. Один представитель Англии оказался между двух огней: между желанием угодить союзнику и невозможностью дать подпись, не нарушая закона страны. Но и английский принц-регент вышел с честью из двусмысленного положения, выдав расписку не на гербовой, а на простой бумаге, за свой страх.

Священный союз монархов Европы был санкционирован. Его хартия была обнародована; «устав» братства и мира создан. Но уже Франц-Австрийский, которому до религиозно-нравственных основ договора было столько же заботы, сколько о прошлогоднем снеге, прочтя пышные слова хартии и снабжая ее своею подписью, заметил, что религиозные доктрины договора касаются скорее его духовника, а государственные—Меттерниха. Его же, Франца, дело— сторона. Меттерних отнесся к Священному союзу, как к простой манифестации, и объявил, что, даже в глазах государей, давших свои подписи, эта «затея» не имеет какого-либо серьезного значения. Это лишь красивый жест, фраза—не более. И Меттерних, и Талейран, и выученик первого наш Нессельроде-фактические руководители политики—скоро блистательно подтвердили всю неприложимость александровских принципов.

Священный союз остался мертвой буквой, никого не обязывавшей декларацией, характерным памятником своего века. Им не воспользовались монархи Европы, но плоды Александровой мысли, спустя несколько лет, собрали те, которые считали себя освобожденными от всяких обязательств союза—ставленники монархов, фактические руководители европейской политики. И любопытно то, что идея «либерала» Александра I послужила впоследствии оплотом для торжества реакции.

Франция и Германия глухо волновались; даже в самой России шло скрытое брожение и росли тайные общества. Подымала голову раба Турции, Греция, во имя правды и братства. Священный союз оказался не на стороне народов. Он строго осудил дело греков, ибо они являлись в глазах Александра не борцами за правое дело, но революционерами, разрушителями законности. Тайные общества вообще и греческие в частности обратились уже в бунтовщиков, восставших против законной власти. Священный союз христианских монархов оказался не на их стороне. Он не шел на защиту прав законного властелина султана, но и не шел на защиту мятежных греков-бунтовщиков, предоставляя султану самому вершить свои внутренние дела. Александр окончательно охладел к делу греков, ибо в нем увидел революционный «признак времени», с которым борьба—священный долг монархов. Этот признак уже выявлялся всюду и на борьбу с ним должен был идти во всеоружии Священный союз. Им, как забытым орудием, воспользовался Меттерних и другие малые Меттернихи в борьбе с духом времени. Красивый жест стал угрожающим жестом; пышные фразы обнажили свой истинный смысл и, под видом защиты «морали, правды и справедливости», выявилось одно общее: защита застоя и противоборство всякому проявлению «вольного духа» и инициативы.

Труп, покоившийся в гробу, ожил. Уже после кончины императора Александра I воскресли снова традиции Священного союза, и не кто другой, как Меттерних, напомнил обязательство, данное союзниками «подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь». Они потребовались против внутренних врагов, нарушающих спокойствие Австрии. Старый меч был вынут из заржавленных ножен.    

Союз монархов возродился вновь, но то был только тройственный союз Австрии, Пруссии и России, выступивших на защиту «основ». И его подлинным героем оказался тот самый Меттерних, который считал когда-то союз пустой затеей и который никогда в него не верил; но именно он, с своей гениальной оборотистостью, извлек из союза все выгоды для австрийской политики и для торжества русской реакции.

Н. Дмитриев.

Еще по теме