Генерал Николай Александрович Краснов,

командир казачьей пластунской бригады, убит в боях под Царицыном

Смерть Н. А. Краснова

Недавно в бою под х. Ильменским был убит командир донской пластунской бригады генерал Николай Александрович Краснов.

Не скоро труп его, оставшийся у большевиков, был найден вдовою в груде мусора, привезен в Новочеркасск и похоронен с честью.

В маленькой комнатке скромного флигелька мы слушаем от вдовы и близких покойного повесть о его жизни и смерти. Читают показания свидетелей, приносят карту, показывают путь бригады покойного. Мелькают голубые зеркальца озер, ярко зеленые рощицы, извилины балок и рек и на мертвом листе бумаги перед нами постепенно вырастает и развивается один из бесчисленных и страшных эпизодов гражданской войны.

В день своей гибели Н. А. Краснов выступил во главе двух пехотных полков с конными частями и повел наступление, продолжавшееся несколько часов. Прошли верст 15. Красноармейцы отступали шаг за шагом. Но на третьей линии большевистских окопов (две первые были взяты) шедший несколько спереди и вправо первый полк бригады убитого заколебался: встретились крупные силы, щедро снабженные и пулеметами и орудиями. На помощь первому полку был двинут второй, но в это время дрогнувшая на правом фланге конница отступила через расположение первого полка Н. А. Краснов, находившийся в первой линии с винтовкой в руках, заметив заминку правого фланга, бросился туда, чтобы лично восстановить порядок. Но в то же мгновение сам был ранен пулею в голову. Рана была не опасной, однако, видя упавшего бригадного, второй полк последовал общему примеру и обливавшийся кровью Н. А. тщетно пытался внести систему в начавшийся отход.

Быстро шло отступление, хромавший (память боев под Таганрогом) Н. А. подвигался в последней линии, непосредственно перед наступавшими колоннами противника Вскоре к Н. А подошел пр. Ю. и стал поддерживать его, сильно отстававшего. Н. А. обхватил Ю. за шею и так шли по полю, под непрерывным обстрелом, молодой прапорщик и раненый, отстававший, обливавшийся кровью, генерал. Но и теперь Н. А. Краснов не считал дело потерянным и передал приказание остановиться во встречной балке и оказать сопротивление.

Но было поздно.

С необычной для себя расторопностью красные уже совершили обход правого фланга и засевших в балке пластунов встретили пулеметы. Пулеметы, как говорят, были доставлены красными на конях.

Дальше тяжкий путь—под градом пуль, позади всех.

Раненый потерял веру в спасение.

Шел, спотыкаясь, наваливаясь на пр. Ю. и в полузабытьи повторял:

— Нет, теперь мы уже не спасемся, он нас отрезал. Теперь мы пропали.

Огибая голубое степное озерцо, Н. А. заметил стоявший на берегу наш пулемет.

— Кто спасет пулемет, получит крест,—крикнул Н. А.

Двое бросились к пулемету—но один сейчас же упал мертвым: так силен был огонь.

Огибая Ильменское озеро, Н. А. окончательно выбился из сил, был снова дважды ранен и упал. Он попросил только доставить в Штаб его пояс с кинжалом и оставить его одного. Все уже скрылись. Н. А. был не в состояние дойти до рощицы, где нашли спасение отступавшие, шагов полтораста. Ушел и пр. Ю.

И на зеленом берегу степного озерца остался только валяться раненый бригадный, да невдалеке стоял забытый пулемет.

А степь оживлялась лишь фигурами приближавшихся красногвардейцев.

Казалось бы конец?

Но так кончается только первый акт этой драмы.

Продолжение ее мы узнаем из царицынских большевистских газет, да из рассказов окрестных хуторян.

Н. А. не был, оказывается, мертв, как думал Ю., оставляя его.

Завидя приближавшиеся цепи, он подполз к пулемету, и... открыл огонь по наступающим.

Остановились ошеломленные красногвардейцы, а затем кинулись—прикладами, штыками добили не сдававшегося Н. А.: за это время он успел убить четверых, в том числе какого-то главковерха, в тот же день отвезенного в гробу в Царицын. Многих переранил.

Сначала красные решили сжечь труп генерала (положение его они выяснили из найденного в кошельке удостоверения). Но в штабе нашелся казак, знавший Н. А. еще по первым дням отечественной войны, когда тот командовал сотней. Неожиданный защитник аттестовал Н. А Краснова, как редкого отзывчивого начальника:

— Он с нами кровь вместе проливал.

И труп „пощадили" не стали жечь, а выбросили в ров.

Это беспощадное отношение к себе, верность долгу красной нитью проходит через всю боевую деятельность Н. А. Краснова, через всю его жизнь.

Китайский поход - Н. А. участник его. Русско-японская война—тоже самое. Вторая отечественная война—Н. А. поочередно получает назначения на все фронты, начиная с Северного, кончая Кавказским. Вспыхивает гражданская война и в ноябре 1917 года Н. А. взял в руки винтовку, как простой солдат вместе с юнкерами и гимназистами идет на выручку Ростова по приказанию Каледина.

Оборона Ростова—бои под Таганрогом— Н. А. в первых рядах и, тяжело раненый в ногу, должен останься в покидаемом Новочеркасске. Здесь, в санатории для туберкулезных, в городской роще, провел Н. А. несколько месяцев под видом больного чахоткою художника Кирсанова. Средства на это были отпущены раненому герою Добровольческой Армией.

Что же, разве не мог многократно раненый, немолодой уже генерал остаться хотя теперь на покое? Или разве не мог принять более спокойное назначение?

Что дало ему силу, отпуская сына-гимназиста в отряд Чернецова, сказать:

— Знай, назад дороги нет для солдата. Только вперед!

И мальчик-партизан был убит у Лихой, убит потому, что не хотел уйти с поста, когда его оставили другие.    

А был ген. Краснов любящий семьянин, хороший отец.

Любил искусства, литературу, интересовался наукой в самых разнообразных ея областях.
Хозяйственный был: столярничал.

И вдруг передовые цепи, борьба с глазу на глаз с многочисленным, не знающим, что такое пощада, врагом.

Где нашел он силы остаться мужественным до конца?        

В чем, иными словами, источник высокой доблести?

И перед нами две небольшие книжки, страниц по 200:

Николай Краснов. Казаки. Военные и бытовые рассказы про Донцов.

       
„В длинные, скучные вечера зимней стоянки в захолустьях Привислянского края рассказывали мне казаки эти свои повести. Коротал я с ними службу число об число и жил душа в душу. В душных казармах на чужбине вместе вспоминали мы родной Дон. Польется бывало, прямая, бесхитростная речь про хорошее и плохое житье Донцов; не раз записывал я эти рассказы и теперь правдиво передаю их, не меняя, в большинстве родного казачьего говора и думая казачьей думкой".

Тихо звучит прямая, бесхитростная речь, родной казачий говор и приплывают родные образы: „Ехим Забазнов", и переправа „На Висле", и „Случай с генеральским кобелем", и „Колдуны" все будни казачьи, все немудреные, простые рассказы, простые, но так трогающие своею безыскусственностью. Автор не идеализирует своих Донцов он просто любит их.

Чувствуется, что не слова для Н. А. его повести об Игнате, „Драбанте", а свое, пережитое и глубоко перечувствованное. Удалая башка Яковлев, молодой хорунжий Неразнев, и старый рыболов дядя Гук и вороватый Донецков и рядом с ним характерное сопоставление—курянин Пронин—представитель остальной Руси—все свое и любимое.

Вот почему рассказы его подкупают своею искренностью.

Японская война и Н. А. Краснов выпускает вторую книжку: Новые про казаков рассказы—казачья Одиссея, стычки и привалы, бивуаки и разъезды...

И читая эти простые повести, где то грубыми и циничными, то элегическими мазками набросаны и горести и радости родной земли, начинаешь понимать и то, почему генерал Краснов больше любил винтовку и окоп, чем письменный стол кабинетного стратега, и ту силу, которая поддерживала его в борьбе с врагом до конца, и то мужество, с которым он, любящий отец, послал единственного сына на смерть.

Ибо он был не только отцом. Он был еще и сыном. И сыном этим гордится не только Дон. Им гордится Россия.

Б. М. Кискевич.

Донская волна 1918 №19