По материалам газет и журналов 100-летней давности.

В парижском кинемо

Корреспондент «Русск. Слова» пишет:

«Les Russes en France» (русския во Франции)—вспыхивают на темном экране большие желтые буквы, и радостное «а-а-а»!, заглушая оркестр, приветливо несется со всех сторон громадного, погруженного в темноту зала.

Оркестр обрывает какой-то бравурный мотив, сопровождавший только что законченную «комическую» картину, и начинает «Боже, Царя храни»!.

Скрипки, флейты и трубы под аккомпанемент пианино красиво и точно поют наш гимн.

—    Русский гимн... Русский гимн... слышится отовсюду поясняющий шепот.

Мой сосед справа, коротенький, худой рабочий, похожий на уменьшенного Дон-Кихота с нашитой на левом рукаве белой повязкой, на которой изображена черная бомба (знак рабочего, выделывающего снаряды), громко говорит своей жене, даме весьма солидных размеров:

—    А ну-ка, каковы русские солдаты... Всех видели, а этих еще нет...
—    О, да! Интересно! Сейчас увидим,—быстро отвечает она, видимо, тоже сильно заинтересованная.

Буквы разом исчезают. Перед зрителями часть марсельского порта, по водной глади которого тихо движется маленький буксирный пароходик и тащит за собой на канате громадный пароход, донельзя переполненный компактной массой каких-то однообразных пассажиров. Пароход еще далеко, и ни лиц, ни одежды этих бесчисленных пассажиров разобрать пока нельзя.

— Однако, сколько их там!—удивляется кто-то сзади меня.

Многие из зрителей наклоняются вперед, вглядываются. В зале нарастает напряженное внимание. Воцаряется необычная для французского кинемо тишина. И только оркестр продолжает красиво распевать русский гимн.

Картина мгновенно переменяется. И вот они, наконец, русские солдаты! Прямо перед нами, во весь рост, стоят стройными рядами на палубе парохода. Все высокого роста, молодец к молодцу. Стоят и, усмехаясь, глядят на нас.

—    А-а-а!.. О о-о!  Voila les Russes!.. Vive la Russie!..—несутся со всех сторон восторженные крики, и весь зал трепещет от бешеных рукоплесканий. И все время, пока на нас с экрана молодцевато поглядывают, вытянувшись в струнку, эти богатыри-солдаты, в зале не стихают ни рукоплескания, ни громкие возгласы удивления и восторга.

Я вслушиваюсь в крики и стараюсь запомнить наиболее показательные из них:

—    О, какой видный народ!.. Так вот они какие, эти русские солдаты! Гиганты, да, положительно гиганты!.. Очень удобная у них форма!.. Какие красивые люди!.. Больше всего они похожи на англичан!.. Ну, эти немцам зададут!..

И все эти замечания пересыпаются нескончаемыми криками:

—    Vive la Russie!.. Vive notre alliee!.. Bravo les Russes!..

Но вот слышу удивительное, даже и здесь, по своей неожиданности восклицание:

—    Да они совсем не черные! (Niens, ils ne sont pas noirs).

Вероятнее всего, что это поразительное восклицание обязано своим происхождением той серии рисунков-открыток, которую недавно можно было видеть в витринах больших парижских магазинов. Какой-то неизвестной художник, нарисовав довольно удачно типы солдат союзных армий, изобразил почему-то русских солдат в виде свирепого дикаря с длинными, всклокоченными волосами и с лицом черным, как у негра. Как видно, среди парижан нашлись доверчивые люди, поверившие тому изображению.

Вообще, нужно сказать, появление наших солдат во Франции рассеет  самым радикальным образом множество удивительно уродливых представлений о русском народе, до сих пор еще широко распространенных во всех слоях французского общества.

...Новая картина. Наши солдаты быстро спускаются по трапу парохода, пробегают один за другим по марсельской набережной и на бегу ловко отдают честь группе своих офицеров, стоящих к ним спиной.

—    Молодцы!.. Вот у них какая дисциплина!.. Какие ловкие солдаты!— Раздаются одобрительные восклицания.
—    Удивительно, удивительно!—не устает все время повторять мой сосед с левой стороны, в большой блинообразной каскетке, судя по рукам, тоже рабочий.

—    Поп! Поп!—с явным стремлением высказать, наконец, свои познания о России, кричат в зале, когда вдруг на экране появляется внушительная фигура полкового священника, стоящего слишком близко к зрителям и заслоняющего собой почти всю стоящую за ним группу офицеров. Нужно, однако, заметить, что слово «поп» (роре) произносится французами без того отрицательного оттенка, каким оно снабжено у нас, ибо все французы уверены, что иначе, как «поп», мы и не называем наших священников.

Но вот появляется на экране новая живая картина. По широкому полю Camp de Maily  стройно и в такт, как один человек, проходят перед нами церемониальным маршем русские отряды. Движутся ощетинившиеся штыками бесконечные ряды высоких и ловких солдат, и движутся так величественно-красиво, что единодушный крик восторга вырывается у всех зрителей, и неописуемый энтузиазм охватывает весь зал. И действительно, такое изящно-отчетливое движение массы солдат - редкое зрелище, в особенности для парижан. Восторженным крикам и бурным аплодисментам нет конца.

— Vive la Russie!.. Vive la Russie!.. Vive la Russie!—стоном стоит в зал.

Многие, поднявшись со своих мест, тянутся к экрану через головы впереди сидящих и бешено аплодируют, кажется, что они совершенно забыли, что перед ними только изображение людей, а не сами люди, и тянутся вперед, хотят, чтобы их слышали так красиво движущиеся тени.

Картина исчезает. Зал сразу освещается ярким электрическим светом. Антракт. Но разгоряченные зрители не могут успокоиться. Они громко, перебивая друг-друга, делятся восторженными замечаниями. Шум в зале невообразимый.

С трудом я протискиваюсь среди жестикулирующей, возбужденной публики и, взволнованный, покидаю кинемо.

Еще по теме