По материалам периодической печати за июнь 1917 год.

Все даты по старому стилю.

Петроград, 2 июня 1917 года.

Мы не знаем тех соображений, почему наша печать не откликнулась, как бы должно, на речь, произнесенную начальником штаба верховного главнокомандующего при закрытии офицерского съезда в Могилеве 22-го мая 1917 г. Речь эта, однако, заслуживала бы полного внимания, так как в ней поднят голос в защиту устоев русской армии, а следовательно и родины — корпуса русских офицеров.

Какова бы ни была будущая организация русской военной силы—будет ли то постоянная армия или милиция, безразлично, но в основу ее будет положена кадровая система, т. е. постоянный состав офицеров и унтер-офицеров, обучающий переменный состав солдат. Это вне всякого сомнения, а потому голос призывающий к тому, чтобы беречь русского офицера должен дойти до глубины сердца русского народа.

Вот что сказал генерал Деникин:

«Верховный главнокомандующий, покидающий свой пост, поручил мне передать вам, господа, свой искренний привет и сказать, что его старое солдатское сердце бьется в унисон с вашими, что оно болеет той же болью и живет той же надеждой на возрождение истерзанной, но великой русской армии. Позвольте и мне от себя сказать несколько слов.

С далеких, рубежей земли нашей, забрызганных кровью собрались вы сюда и принесли нам скорбь свою безысходную, свою душевную печаль. Как живая, развернулась перед нами тяжелая картина жизни и работы офицерства среди взбаламученного армейского моря.

Вы, бессчетное число раз стоявшие перед лицом смерти; вы, бестрепетно шедшие впереди своих солдат на густые ряды неприятельской проволоки под редкий гул родной артиллерии, изменнически лишенной снарядов; вы, скрепя сердце, но не падая духом, бросавшие последнюю горсть земли в могилу павшего сына, брата, друга — вы ли теперь дрогнете?

Нет. Слабые,—поднимите головы! Сильные,—передайте вашу решимость, ваш порыв, ваше желание работать для счастья родины, перелейте в поредевшие ряды наших товарищей на фронте.

Вы не одни. С вами все, что есть честного, мыслящего, все, что остановилось на грани упраздняемого, ныне здравого смысла. С вами пойдет и солдат, поняв ясно, что вы ведете его не назад — к бесправию и нищете духовной, а вперед—к свободе и свету. И тогда над врагом разразится такой громовой удар, который покончит в с ним и с войной.

Проживший с вами три года войны одной жизнью и одной мыслью, деливший с вами и яркую радость победы и жгучую боль отступления, я имею право бросить тем господам, которые плюнули нам в душу, которые с первых же дней революции свершили свое каиново дело над офицерским корпусом... я имею право бросить им:

«вы лжете. Русский офицер никогда не был ни наемником, ни опричником. Забитый, загнанный и обездоленный не менее, чем вы условиями старого режима, волоча полунищенское существование, наш армейский офицер сквозь бедную трудовую жизнь свою донес однако до отечественной войны, как яркий светильник, жажду подвига, подвига — для счастья родины».

Пусть же сквозь эти стены услышат мой призыв и строители новой государственной жизни:

«берегите офицера, ибо от века и доныне он стоит верно и бессменно на страже русской государственности и сменить его может только смерть».

Прекрасным дополнением к этим словам служит работа двух съездов офицеров — в Могилеве и Петрограде, на которых русский офицер показался России во весь рост. Только от офицерской корпорации родина не услышала жалоб на свое положение. Только офицеры сумели забыть свои личные интересы. Ведь об этих интересах на обоих съездах не было ни слова.

Пусть Петроградский съезд прошел не вполне гладко; пусть и там были увлечения политическими спорами в ущерб прямой задачи съезда, так прекрасно выполненной съездом в Могилеве. Но во всех этих спорах и увлечениях звучало лишь одно, общее для всех чувство — любовь к родине, преданность своему долгу и желание остановить безумцев, толкающих Россию в рабство Германии.

Скептики, остановившись лишь на речи генерала Деникина, могли бы не придать ей должного значения, могли бы отнести ее к числу обычных в наше время звучных, но неискренних речей. Но, в сопоставлении с работой обоих офицерских съездов, эта речь должна разубедить и скептиков. Она сказана от чистого офицерского сердца и выражает собою настроение всего русского офицерства.

Русские люди! Если хотите видеть родину счастливой, берегите русского офицера. Не плюйте ему в душу, а согрейте ее своим доверием и лаской.

Права офицеров

Свобода!... Вот — слово, которое заставляет радостно биться наши сердца.

Теперь каждый из нас может принять участие в политической жизни Родины...
Теперь каждый из нас может свободно высказать свои мнения и пожелания, не опасаясь, как раньше, репрессий...

Эти моральные права велики.
Но необходимо еще освободить офицеров и от стеснений физического характера, дав право пользоваться в мирное время отпусками по собственному желанию, на точном основании закона, вне зависимости от произвола или усмотрения начальников войсковых частей.

Не взирая на выраженную в приказе по военному ведомству 1901г. № 1389 волю законодателя о расширении еще тогда прав офицеров на отпуски, составители проекта закона исказили эту волю, вследствие чего в VII книге свода военных постановлений говорится не о праве офицеров на отпуска, а лишь о том, что офицеры

«могут просить об увольнении и отпуски» и «могут быть увольняемы в отпуски».

Не устанавливая, таким образом, неотъемлемого права офицеров на отпуски, статьи названного закона дают зато широкое право войсковым начальникам к урезыванию отпусков.
Так, на основании 689 ст. отпуск офицеру может быть не разрешен, если начальник части признает причины, по которым испрашивается отпуск, мало уважительными.
На основании 690 ст. отпуск офицеру может быт не разрешен, если начальник худо аттестует офицера.
Наконец, на основании инструкции по увольнению военнослужащих в отпуск начальник имеет право не разрешать офицеру, бывшему однажды в отпуску, нового отпуска хотя бы в продолжении десятков лет, до тех пор, пока в отпуску не перебывают все остальные офицеры части. В данном случае имелось в виду установление того принципа, что если в отпуск просятся одновременно несколько офицеров, общее число коих превышает установленную для отпусков процентную норму офицерского состава части, то в первую очередь должны быть уволены те, которые до этого реже, сравнительно с прочими просящимися, бывали в отпуску. Но этот принцип формулирован в инструкции так туманно, что дает широкое поле произвольным толкованиям.

Все это приводит к тому, что увольнение офицеров в отпуск, при существующем законе, является зависящим не столько от велений последнего, сколько от индивидуальных взглядов начальников частей. В некоторых частях в мирное время увольнение в отпуск, даже по болезни, приходилось ждать месяцами, а иногда и годами. И, таким образом, зачастую продолжали служить, не имея возможности оправиться, офицеры изнервничавшиеся, измученные нравственно или физически или же нуждавшиеся в устройстве домашних дел, озлобленные произволом начальников. А последние продолжали пребывать в том заблуждении, что сокращением отпусков они приносят пользу службе.

Так пусть же теперь, с падением старого режима, будет дано офицерам неотъемлемое право на отпуск установлением предельного срока, в течение которого, считая со дня получения просьбы об отпуске начальником части, отпуск должен быть обязательно разрешен, если не нарушается установленная процентная норма офицеров, могущих отсутствовать одновременно из войсковых частей.    

А. Дунин

Помогите офицерам

Петроград, 9-го июня 1917 года

В газетах появилось постановление офицеров авиационного отряда гвардии следующего содержания:

«В виду того, что последние распоряжения военного министра не только не вводят в армии обещанную железную дисциплину, но и уничтожают ее последние остатки, мы, нижеподписавшиеся, согласуясь с голосом совести, считаем своим долгом открыто признать как нетерпимость настоящего положения, так и свое бессилие при настоящих условиях содействовать восстановлению порядка в дезорганизованных солдатских массах, а потому просим ходатайства о переводе в союзную армию на правах офицеров или о лишении нас офицерского звания и определении на службу в качестве рядовых.

Пусть начальниками будут те, кто пишет настоящие воинские законы и уставы; мы же, будучи несогласны в основе с духом сих псевдореформ, снимаем с себя несправедливую ответственность за позор самоуничтожения армии, а следовательно и гибель родины».

С точки зрения интересов воинской дисциплины, подобные выступления, конечно, приветствовать не приходится.

Жалуясь на падение дисциплины, гг. офицеры гвардейского авиационного отряда сами ее расшатывают, подавая пример своим солдатам — как не должен поступать ни один военнослужащий, если он искренно желает возрождения армии и спасения родины.

К сожалению, мы все еще стоим около пылающего дома и ведем бесконечные споры, вместо того, чтобы вылить на горящие стены хотя бы чашку воды, если принести ведро воды не под силу. Поэтому, вместо того, чтобы выносить постановления, подобные приведенному выше, лучше было бы приступить к осуществлению распоряжений военного министра с полным желанием помочь этому осуществлению, а не с предвзятым взглядом на их целесообразность.

Этот случай служит лишним доказательством того, насколько трудно положение офицера, воспитанного при совершенно иных условиях, привыкшего к повиновению как сверху, так и снизу. Но тем больше чести будет тому офицеру, который сумеет переломить себя и сделает свое скромное дело и в необычной для него обстановке. Для этого нужно только одно: призвать проводимые ныне начала самоуправления в армии не подлежащими изменению и приложить все свои силы к служению этим началам.

В критическую минуту не должно давать места своим личным взглядам и убеждениям; у истинного сына родины теперь должно быть одно убеждение — спасти Россию»

Однако, во всем этом вопросе есть и другая сторона. Невольно зарождается вопрос о причинах появления у нас отчаивающихся в возрождении армии людей.

В самом деле. Если бы подобные крики отчаяния исходили только от младшего командного состава, то на это можно было бы смотреть как на единичные случаи упадка духа. Но, к сожалению, это не так. Такие имена как Алексеев, Гурко, Лечицкий, Драгомиров, Колчак, Юденич, о которых еще недавно с такой любовью говорила вся Россия, ныне вычеркнуты из списков действующей армии и все эти боевые генералы, не раз спасшие Россию от погрома, вынуждены были уйти по той же причине — сознанию бессилия перед надвинувшейся анархией.

До сих пор вся борьба с этой анархией велась в двух направлениях: по линии наименьшего сопротивления, т. е. против дисциплинированных офицеров, и по линии наибольшего сопротивления — против забывших дисциплину солдат и офицеров. К сожалению меры борьбы по этим двум линиям обратно пропорциональны силе сопротивления и потому развал армии до сего времени и не может быть приостановлен. Даже такое резкое проявление анархии, как братание, до сего времени еще не вполне приостановлено, несмотря на обещания, данные солдатскими депутатами А. Ф. Керенскому. Там, где нужно было с самого начала принять строгие меры, военная власть рассчитывала на воздействие убеждением, а в результате внушила не повинующимся убеждение в своей слабости.

И наоборот—в отношении офицеров приняты строгие меры воздействия, против которых никто из них и не возражал, и которым они охотно подчинились.

Вот почему, к постановлению офицеров авиационного отряда нужно, с одной стороны, отнестись со всею строгостью военной власти, но с другой — обсудить и причины, доведшие их до такого постановления, и попытаться устранить их. Иначе это явление не останется единичным.

А когда развал захватит полностью и корпус офицеров, тогда спасти армию не сможет и А. Ф. Керенский.

Еще по теме:

Революция. 1917 год. Предисловие

.............................................................................

Революция. Съезды (май 1917 г.)

Новые главнокомандующие (июнь 1917 г.)

Печать о большевиках и Ленине (июнь 1917 г.)

Революция. Анархия растет. Кто победит? (июнь 1917 г.)

Революция. Позорные итоги бездействия нашей армии (конец мая 1917 г.)

Революция. Берегите офицера (июнь 1917 г.)