РАБОЧИЙ ПИТЕР ВСТАЛ ПОД РУЖЬЕ
«Взглянешь на рабочее войско — как оно разнообразно! Стоят рядом с бородой рабочий и ученик-мальчик».
Напряженно работает Смольный. Рядом с фракцией большевиков гудит, в нижнем этаже, штаб Красной гвардии.
Все заставлено ящиками с винтовками, револьверами, патронами. Вносят, выносят. Бодро, быстро...
Вооружается пролетариат.
Кончила (25-го) свои работы общегородская конференция Красной гвардии. Боевая резолюция по текущему моменту. Устав Красной гвардии. Закреплен главный штаб. Задачи Красной гвардии, конечно: „борьба с контрреволюцией и защита завоеваний революции“ (видите, как скромно, осторожно—считаясь с нерешительностью необходимых союзников!).
Установлено разграничение с милицией. Красная гвардия— в распоряжении только Петроградского совета.
Заседает главный штаб (Павлов, В. Трифонов, Потапов, Юренев, Юркин) с районными бюро. Эти бюро выделяют в штаб по одному, а Выборгский и Пороховой по два делегата.
Постановлено—держать Красную гвардию под ружьем, установить дежурства отрядов и т. д.
Произведен подсчет сил. К 23 октября имеется: Выборгский—5000, Василеостровский—1000, Нарвский—1000, Невский—4000, Московский—8000, Петроградский—600, Пороховской—300, Охтенский—500, Шлиссельбургский—300.
Но эти цифры уже отстали, за 23-е —новые сотни, тысячи, пожалуй, вооружились, организовались, обучаются.
23-го по ряду заводов проходят смотры, проверка знаний Красной гвардии. Настроение боевое, радостное. На Трубочном кто-то выскочил против вооруженного выступления: „Несвоевременно! Раскол демократии!“ Не дали продолжать: „Долой!“
Рабочий Питер встал под ружье!
НАЧАЛОСЬ
ВРК заседает непрерывно в контакте с центром, выделенным ЦК. Готовимся к решительному бою. Продумывается план захвата всех главных учреждений. Озабочивает особо связь—для обслуживания ее подготовляются специальные кадры из среды специалистов—солдат и моряков. Это будущие команды для работы на телеграфе, телефонной, электрической станциях.
Посылаются агитаторы навстречу отрядам Керенского. Принимаются меры к обезврежению юнкерских училищ.
В адмиралтействе с 21 октября распоряжается Военноморской ревком (Баранов, Вахрамеев). Оттуда сообщают— получена юзограмма:
„Ревель. Образовал Военно-революционный комитет 23 октября, в 7 часов вечера. Заняты все необходимые пункты. Гарнизон выразил подчинение исполнительному комитету. Контроль протекает нормально и расширяется по всему краю“.
Но не дремлет и штаб округа. Керенский всю ночь проработал с Полковниковым и Багратуни.
Ранним утром—дежурный ВРК тормошит.
„Началось!"...
Только что в типографию нашей газеты „Рабочий путь" явился комиссар 3-го Рождественского района с отрядом юнкеров второй Ораниенбаумской школы. Окружив все входы и выходы, комиссар предъявил выпускающему ордер главнокомандующего Петроградским округом о немедленном закрытии газет „Рабочий путь“ и „Солдат“, а также типографии.
Выпускающий на это ответил, что он не признает никаких указов, откуда бы они ни исходили, без санкции Военно-революционного комитета, и от принятия ордера отказался.
Газеты все же были закрыты. Стереотипные отливы разбили, типографию опечатали и часть газет, уже отпечатанных, увезли в комиссариат.
Тотчас же собране ВРК. Принимается резолюция:
„Две революционные газеты „Рабочий путь“ и „Солдат" закрыты заговорщиками штаба. Совет рабочих и солдатских депутатов не может потерпеть удушения свободного слова. За народом, отражающим атаку погромщиков, должна быть обеспечена честная печать.
Военно-революционный комитет постановляет:
1) Типографии революционных газет открыть.
2) Предложить редакциям и наборщикам продолжать выпуск газет.
3) Почетная обязанность охранения революционных типографий от контрреволюционных покушений возлагается на доблестных солдат Литовского полка и 6-го запасного саперного батальона".
Через пару часов караулы юнкеров отогнаны, печати сорваны, типография открыта, в 11 часов утра газеты вышли.
Одновременно с ударом по нашей печати, штаб округа распорядился:
„Всем владельцам автомобилей—доставить их в распоряжение штаба".
Приказ этот остался „без последствий"...
И еще:
„1) Приказываю всем частям и командам оставаться в занимаемых казармах впредь до получения приказов из штаба округа. Всякие самостоятельные выступления запрещаю. Все выступающие вопреки приказа с оружием на улицу будут преданы суду за вооруженный мятеж.
2) В случае каких-либо самовольных вооруженных выступлений или выходов отдельных частей или групп солдат на улицу, помимо приказов, отданных штабом округа, приказываю офицерам оставаться в казармах. Все офицеры, выступившие помимо приказов своих начальников, будут преданы суду за вооруженный мятеж.
3) Категорически запрещаю исполнение войсками каких-либо „приказов", исходящих от различных организаций".
Затем:
„Ввиду ряда незаконных действий представителей Петроградского совета, командированных в качестве комиссаров названным советом к частям, учреждениям и заведениям военного ведомства, приказываю:
1) Всех комиссаров Петроградского совета, впредь до утверждения их правительственным комиссаром Петроградского военного округа, отстранить.
2) О всех незаконных действиях произвести расследование для предания виновных суду.
3) О всех бывших незаконных действиях немедленно донести мне, с указанием фамилий комиссаров".
Экстренное собрание ВРК ответило:
„Кронштадтскому исполкому—дать радио „всем“ о закрытии наших газет, о подготовке нападения на совет, о поддержке Питерского совета“.
Выработано обращение:
„Солдаты! Рабочие! Граждане!
Враги народа перешли ночью в наступление. Штабные корниловцы пытаются стянуть из окрестностей юнкеров в ударные батальоны. Ораниенбаумские юнкера и ударники в Царском Селе отказались выступать. Замышляется предательский удар против Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Газеты „Рабочий путь" и „Солдат" закрыты, типографии опечатаны.
Поход контрреволюционных заговорщиков направлен против Всероссийского съезда советов, накануне его открытия, против Учредительного собрания, против народа. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов стоит на защите революции. Военно-революционный комитет руководит отпором натиску заговорщиков. Весь гарнизон и весь пролетариат Петрограда готовы нанести врагам народа сокрушительный удар.
Военно-революционный комитет постановляет:
1) Все полковые, ротные и командные комитеты, вместе с комиссарами совета, все революционные организации должны заседать непрерывно, сосредоточивая в своих руках все сведения о планах и действиях заговорщиков.
2) Ни один солдат не должен отлучаться без разрешения комитета из своей части.
3) Немедленно прислать в Смольный институт по два представителя от каждой части и по пяти от каждого районного совета.
4) Обо всех действиях заговорщиков сообщать немедленно в Смольный институт.
5) Все члены Петроградского совета и все делегаты на Всероссийский съезд советов приглашаются немедленно в Смольный институт на экстренное заседание.
Контрреволюция подняла свою преступную голову.
Всем завоеваниям и надеждам солдат, рабочих и крестьян грозит великая опасность. Но силы революции неизмеримо превышают силы ее врагов.
Дело народа—в твердых руках. Заговорщики будут сокрушены.
Никаких колебаний и сомнений! Твердость, стойкость, выдержка, решительность.
Да здравствует революция!"
Второе обращение ВРК гласило:
„К населению Петрограда.
Граждане!
Контрреволюция подняла свою преступную голову. Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд советов и сорвать Учредительное собрание. Одновременно погромщики могут попытаться вызвать на улицах Петрограда смуту и резню.
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов берет на себя охрану революционного порядка от контрреволюционных покушений.
Гарнизон Петрограда не допустит никаких насилий и бесчинств. Население призывается задерживать хулиганов и черносотенных агитаторов и доставлять их комиссарам совета в близлежащую войсковую часть. При первой попытке темных элементов вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу—преступники будут стерты с лица земли.
Граждане! Мы призываем вас к полному спокойствию и самообладанию. Дело порядка и революции—в твердых руках“.
Уже темнеет. Мы изрядно путаем в дебрях Петропавловки... Ну, конечно, эти господа просто стараются все сорвать. Ничего у них не ладится. Объяснения сбивчивы. В тоне—предательская дрожь.
— Ладно! Вызовите артиллеристов с Морского полигона. Там свои. Выстрел дайте из сигнальной пушки,—распоряжаюсь я.
Поднялась суета, подозрительно долго возятся с сигнальной пушкой.
Совсем стемнело. Грозно, зловеще все напряглось вокруг Зимнего. Из Смольного нас торопят.
На той стороне вдруг вспыхивает перестрелка.
Кто-то вбегает в комендантскую:
— Из Павловских казарм телефонируют: Временное правительство сдается, ультиматум принят!
Благонравов покачнулся от волнения; выпрямился, бросается растроганно обнимать меня.
Еду на мотоцикле в штаб округа. Пробираемся сквозь наши заставы на Миллионной. Солдаты рядом с матросом, рабочим... У дворца—беспорядочная стрельба... Проскакиваем под пулями (чьими?) в штаб... Никого. Погром внизу. Вверху— отряд Красной гвардии четко охраняет деловые кабинеты, кто-то из „военки" тут. В одном из кабинетов—несколько сдавшихся военных с генералом-квартирмейстером Пораделовым... Обман! Сдался штаб округа, правительство укрылось в Зимнем. Товарищ из „военки" принимает ответственность за штаб и сдавшихся...
Тороплюсь к дворцу.
...Темнота. Всплески выстрелов, таканье пулеметов. По Миллионной беспорядочная толпа матросов, солдат, красногвардейцев то наплывает к воротам дворца, то отхлынивает, прижимаясь к стенам, когда с дровяных баррикад юнкера открывают стрельбу. Вдруг гудит мощный мотор, с резким таканьем целый град пуль льется в улицу... Все „смывается". Остаемся сам-друг с каким-то рабочим (винтовка в руке) у ворот... Но лишь на миг. Упругий натиск вновь нарастает...
— Товарищ комиссар! Тут есть ход,—можно забраться, пугнуть их гранатой.
— Вали!
Отделяется кучка куда-то в проход... Масса инициативы, энергии... Стрельба учащается в едкой темноте... И одна мысль—„надо кончать!.."
Наконец-то. Глухо донесся орудийный выстрел. Еще и еще. Заговорила Петропавловка. Лучше... Мощно разодрало воздух...
— „Аврора“!
— Не предложить ли им снова сдаться?--спрашивает Чудновский, приведший часть павловцев, и как всегда, отважный и говорливый.
Соглашаюсь. Отправляется с кем-то. Артиллерийский обстрел подействовал.
Угас огонь баррикад. Заткнулись—видно, брошены?—броневики...
Какой-то треск, лязг оружия, истерические вопли.
— Сдаемся, товарищи! Только не обижайте!
Сотни две ударниц гуськом складывают оружие тут же на панели... Под густым конвоем отправляем их по Миллионной... Следом за ними десятка два наших проникли в калитку, на лестницу. Трах-тах, выстрелы, взрыв гранаты... Отброшены!..
— Не пройти!—говорит какой-то матрос.—Загородились"...
...Еще орудийный удар. Совсем близко!.. С Морской наши?
И вновь—неясная борьба у калитки. Сыплют новые сотни сдающихся. Юнкера.
— Винтовки дай сюда!
Красногвардейцы жадно хватают оружие. „Вы б нам оставили!“—взывает какой-то офицер.
Чудновский готов согласиться („я им обещал“). Упрямлюсь. „Оружие сдать"...
Вновь напирает... Прорвались в ворота, калитку... По узко извилистой лестнице, к тому же забаррикадированной, атаковать трудно. Но кто-то прорывается обходом. Теряем еще час!..
И дрогнули наконец юнкера. Прислали сказать, что сопротивление прекращают. С Чудновским поднимаемся. Пестрая толпа восстания за нами... Обширные залы скудно освещены... Зияет в одном пробоина от трехдюймовки. Повсюду матрацы, оружие, остатки баррикад, огрызки.
Юнкера и какие-то еще военные сдавались...
Но вот в обширном зале, у порога—их неподвижный четкий ряд с ружьями наизготовку.
Осаждавшие замялись в дверях... Подходим с Чудновским к этой горсти юнцов, последней гвардии Временного правительства. Они как бы окаменели. С трудом вырываем винтовки из их рук.
— Здесь Временное правительство?
— Здесь, здесь!—заюлил какой-то юнкер.—Я ваш,—шепнул он мне.
Но у порога (из зала направо) новая стена юнкеров, уже дрожащая, растерянная... И внезапно—юркая, подвижная сюртучная фигура:
— Что вы делаете?! Разве не знаете? Наши только что договорились с вашими. Сюда идет депутация городской думы и совета с Прокоповичем, с красным фонарем! Сейчас будут здесь!
Юнкера колыхнулись.
— Вы арестованы, господни Пальчинский!—режет Чудновский, хватая за грудь „генерал-губернатора"...
...Через коридор. В небольшой угловой комнате.
...Вот оно—правительство временщиков, последнее буржуйское правительство на Руси. Застыли за столом, сливаясь в одно трепетное бледное пятно.
— Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными.
— Чего там! Кончить их!.. Бей!
— К порядку! Здесь распоряжается Военно-революционный комитет!
„Неизвестные" оттеснены...
— А Керенский!?—выкрикивает кто-то.
Диктатора нет! Сбежал!..
— Где премьер?!
Кто-то (Гвоздев?) шелестит:
— Уехал еще утром!
— Куда?!
Молчание.
„А туда-т!“ Грохает о паркет чей-то приклад.
„Министры" переписаны. Отобраны документы. Тринадцать... Комплект...
Спешно сформирован караул. Оставляю Чудновского комендантом дворца... Выводим „министров".
Только на площадь—стрельба. Кто, в кого? Шарахнулись „министры", за ними—караул... Смыкаю семерых оставшихся, окружаю двойной цепью. Ничего! Куда им сбежать?.. Весь город—в восстании. Всего безопаснее—этак, под пролетарским конвоем...
Держа за фалды друг друга, поспешают „бывшие" темной улицей, порою дрожащей неровным пламенем костров... Патруль напрягает силы, сдерживая угрожающую толпу.
На Троицком вдруг... С той стороны какой-то автомобиль. Стоп!—и открывает стрельбу. Стрельба подхвачена заставой... По нас! Конвойные вмиг за „министрами" на землю. Отстреливаются...
Черт знает что! Бегу к авто, кричу что сил:
— Свои! Прекрати стрельбу!
Затихло... Еще одного из „министров" нет. Бежал, как заяц, под стрельбой... Ничего! Придет!
...В приземистой канцелярии крепости очухались „министры". Чрез пять минут в авто доставлены отбившиеся; тринадцатый сам дошел.
Все в сборе. Составляю список.
— Подпишитесь!
Отказываются.
— Для истории!
Подписываются.
— А я вас помню, говорит „министр труда" Никитин:— „в 1909—10 годах по Москве"...
— Да, да,—отвечаю:—вы тогда числились едва ль не социал-демократом...
...На Съезде советов в жадной тишине председательствующий заявляет:
— Военно-революционный комитет сообщает:
„В 2 часа 10 минут ночи арестованы членом Военно-революцинного комитета Антоновым, по постановлению комитета, контр-адмирал Вердеревский, министр государственного призрения Кишкин, министр промышленности Коновалов, земледелия—Маслов, министр путей сообщения Ливеровский, управляющий военным министерством Малиновский, министры: Гвоздев, Малянтович, Третьяков, генерал для поручений Борисов, контролер Смирнов, министр просвещения Салазкин, министр финансов Бернацкий, министр иностранных дел Терещенко, помощник особоуполномоченного Временного правительства Рутенберг, министр почт и телеграфа Никитин, министр исповеданий Карташев, инженер Пальчинский. Офицеры и юнкера, бывшие во дворце, обезоружены и отпущены".
Антонов-Овсеенко, Владимир Александрович.
Еще по теме
| 