Материал из журнала "Нива" за сентябрь 1916 года.

Предчувствуя, что русские войска скоро вернутся на Вислу и что поляки встретят их, как долгожданных друзей, немцы торопятся, покуда не поздно, какой угодно ценой снискать расположение поляков.
Они вдруг объявили себя давнишними печальниками Полыни, ее рыцарями, ее паладинами, признаются ей в старинной любви, обещают ей целые горы блаженства, лишь бы она в этот решительный миг не отдала своего сердца России.

Немецкий канцлер заявляет теперь, что Германия почитает своим священнейшим долгом создать на пепелище разоренной страны независимую вольную Польшу, а немецкие газеты, как по команде, затараторили вдруг о многолетней преданности всего фатерлянда великому польскому делу.

— Мы не то, что русские, — повторяют они.— Мы ваши исконные друзья.

Но в праве ли немцы похваляться теперь пред поляками своей давнишней любовью к Польше? Служит ли история их былых отношений к полякам достаточной порукой за будущую судьбу королевства? Могут ли поляки питать к ним доверие, памятуя их прежнюю дружбу?

С большою отчетливостью отвечает на этот вопрос английская газета «Моrning Роst», напоминающая несколько показательных фактов из области германо-польской политики.

Присмотримся к этим фактам.

Когда, в России, после Крымской кампании, с усилением освободительных идей, русское общество стало высказываться за необходимость возвращения Польше ее былой самобытности, Отто фон-Бисмарк, завзятый пруссак, был очень возмущен этим стремлением.

„Неужели, — писал он, — возможно удовлетворить вожделения поляков и отдать им польския земли в Познани, Силезии и Пруссии, раз это угрожает самому существованию Пруссии и создает необходимость, при всяком боевом столкновении с Францией, держать на немецко-польской границе значительное количество войск для обороны от вторжения поляков?"

Когда, под влиянием либеральных идей, Император Александр II пожелал дать Польше автономию и вице-канцлер князь А. М. Горчаков учредил особый комитет под председательством маркиза Велепольского, „для выработки принципов, на основании которых может быть даровано Польше самоуправление, не нарушающее связи с Россией",—Бисмарк, бывший в то время прусским посланником при русском Дворе, сделал все возможное, чтобы помешать освобождению Польши.

Вот что доносил он по этому поводу в Берлин министру иностранных дел фон-Шлейнитцу:

„Ничего хорошего (для Пруссии) отсюда не выйдет. Я влияю в этом смысле на Царя и надеюсь на поддержку Горчакова, который все же, чтоб оправдаться пред либеральными, кругами, всюду благовестит о моих „энергичных протестах".

Не получив автономии, Польша восстала. Мятеж был подавляем сурово, несмотря на заступничество Великобритании и Франции. Бисмарку это было на-руку, ибо, как писал он тогда, „если бы русские объединились с французами в своем благожелательстве к Польше, это угрожало бы серьезной опасностью Пруссии.

Однако русские—в лице либеральных кругов—продолжали высказывать симпатии к страдальческой Польше, веруя, что ради блага самой же России, надлежит дать полякам свободу. Англия, со своей стороны, высказывала такие же взгляды и горячо заступалась за Польшу пред правительством Александра II. Франция тоже. Россия, под влиянием этих держав, склонилась было к послаблениям и уступкам, но Пруссия вмешалась и тут и заключила с Россией военную конвенцию, по которой обязывалась, в случае нужды, выставить против поляков войска.

Нужды не было в этих войсках ни малейшей, и из канцелярии наместника Польши было послано в Берлин заявление:

„Для нас не существует смертельной опасности, и мы не доведены еще до того, чтобы нуждаться в содействии иностранных войск".

Тем не менее эта конвенция была все же заключена, к негодованию Великобритании и Франции. Она была навязана России фон-Бисмарком, который писал, торжествуя:

„Этой конвенцией мы значительно усилили влияние антипольских и антифранцузских придворных партий и таким образом положили конец всякой нерешительности по отношению к полякам. Это и поведет к энергическому подавлению, их мятежа".

Серьезным противником всех происков Бисмарка против освобождения Польши был тогдашний английский посол, который многократно настаивал на выполнении наших давних обязательств к Польше. Бисмарк выходил из себя:

„И почему это Англия так рьяно противится нам? Должно быть, по невежеству в делах континентальной политики. Ведь независимая Польша для нас то же самое, что большая французская армия на берегах Вислы: всякие осложнения в Польше сближают Россию с Францией. Можем ли мы удержаться на Рейне, если у нас за спиной будет независимая, свободная Польша!"

Бисмарк так и заявил тогдашнему британскому послу сэру Эндрью Бьюкенену, отцу нынешнего посла, сэра Джорджа, что Пруссия никогда не потерпит у себя по соседству свободной, самостоятельной Польши:

„Если бы даже польским повстанцам и удалось одолеть русские войска, Пруссия не преминула бы тотчас же занять королевство".

Свобода Польши—для Пруссии гибель, такова была постоянная формула германского железного канцлера.

„Изменились ли с этой поры отношения Пруссии к Польше?"— спрашивает в своей статье «Моrning Роst».

Нисколько: Бетман-Гольвег точно так же уверен, что

„Пруссия не потерпит у себя по соседству вольной, независимой Польши".

Потому-то он и жаждет присоединить ее к Пруссии.