СТРАСТНАЯ И СВЕТЛАЯ СЕДЬМИЦЫ в МОСКВЕ

Русские Цари всегда являли живой и яркий пример истинно-христианского благочестия. Ни одно важное дело не предпринималось ими без испрошения благословения Божия. Каждая мысль, Венценосца сливалась с многомиллионной народной стихией, могучими волнами подступавшей к вековым стенам Кремля, в сердце которого — под сенью московских святынь — горело неугасимой любовью сердце Земли Русской, воплощенное в ее Державном Хозяине.

Общение с народом, проявлявшееся в царских — больших, малых и тайных — выходах, непосредственное участие Государя в торжественных, освященных преданием обрядах — не только доставляли московскому люду счастье видеть пресветлый лик Самодержца, но и служили поводом к горячему проявлению нерушимого единения Царя и народа.

Первопрестольная столица ныне принимает Царское Семейство. 2 апреля совершился Высочайший выход к божественной литургии в Успенский собор. Сосредоточенная на совершающейся теперь в стенах Москвы мысль невольно переносится к далеким дням седой старины.

Седьмице Страстей Христовых предшествовал в старину на Москве Белокаменной торжественный обряд «шествия на осляти», знаменовавший воспоминание о евангельском событии — Входа Господня во Иерусалим. День, посвященный празднованию этого великого события, как и в настоящее время, носил на Руси название Вербного Воскресенья.

По свидетельству «Древней Вивлиофики», «Актов Арх. Экспедиции» и других исторических первоисточников, начало сведений о совершении названного обряда должно отнести к XVI столетию, времени — когда, под властной рукою царей, только что начала слагаться в стройный уклад самобытная жизнь московской Руси. Первоначально торжество происходило в стенах златоглавого Кремля; затем, по прошествии целого ряда десятилетий, оно, по словам И. К. Забелина, исследователя домашнего быта русских царей и цариц, начинаясь возле Успенского кремлевского собора, выходит — Спасскими воротами — за стены кремлевские, ко Входо-Иерусалимскому приделу Покровского собора (ныне храм Василия Блаженного).

Умилительное для русского сердца и поразительное для иноземных гостей зрелище представлял этот крестный ход во главе с патриархом, восседавшим на «осляти» (коне в белом суконном уборе), ведомом рукой Венценосного Богомольца — Царя-Государя всея Руси, возлагавшего на рамена свои вместе с бармами истинно-христианский подвиг смирения. Летописные сказания современников оставили нам яркую картину того, как совершался в XVII веке этот беспримерный торжественный обряд стародавних дней, отмененный в 1700 году одновременно с упразднением на Руси патриаршества.

Раным-рано начинал стекаться в Вербное Воскресенье к стенам Кремля златоглавого царелюбивый и богобоязненный московский люд: всякому хотелось протесниться поближе к Успенскому собору, дабы удостоиться «пресветлого царского лицезрения». Отстояв у себя на Верху (в своих палатах) раннюю обедню, шел Царь-Государь в этот храм Божий— в своем праздничном выходном наряде. Державного Хозяина земли Русской окружал многочисленный сонм бояр, шли о бок с ним окольничие и прочие чины.

Из соборных дверей, спустя некоторое время, показывались хоругви, кресты, рипиды и иконы; шли между ними, по двое и по трое в ряд, чернцы, диаконы и священники. Следом за соборными иконами выступали успенский с благовещенским протопопы, а за ними— певчие, поддьяки, ключари и, наконец, патриарх «в малом облачении». О бок с владыкой-святителем шли диаконы, неся— справа от него Святое Евангелие (большое, в ковчеге бархатном), слева —«на мисе крест золотой, жемчужный, большой да малое Евангелие».

Вся священнослужительствующая Москва шла в патриаршем крестном ходу, да н не только Москва, а и духовенство иных городов земли Русской: митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумны, протопопы, священники, диаконы, пестрота и блеск ярких цветных облачений придавало шествию необычайно оживленный вид.

Шествие царя-государя было не менее блестяще. Открывалось оно нижними чинами, за которыми выступали дьяки, дворяне, стряпчие, стольники, ближние и думные люди и окольничие. За последними шествовал сам Венценосный Богомолец—красное солнышко земли Русской. Замыкали ход бояре в богатых шубах и высоких горлатных шапках, ближайшие из ближних людей, гости, приказные, иных чинов люди и народ. Весь путь—с обоих боков—оберегали полковника стрелецкие в бархатных н объяринных ферезях и в турских кафтанах.

Возле них — также по обе стороны— шли стрельцы стремянного полку, «в один человек»: сотня с золочеными пищалями, да полусотня с батожками и прутьями. За стеной стрельцов были расставлены пестрые кадки с пучками вербы, предназначавшейся для раздачи народу московскому.

Оба шествия останавливались пред Покровским собором—«лицом к восходу солнечному». Царь со святатслем вступали во Входо-Иерусалимский придел в сопровождении и высших чинов государевых и духовенства. По обе стороны Лобного места становилась вся остальная свита Государева, со стольниками во главе. В соборном приделе между тем начиналось молебствие. Во время него облачался патриарх; Государь возлагал на себя большой наряд царский еще на паперти. Во храм Божий вступал Царь в царском «платье» из золотой ткани, отороченном жемчужным узорочьем, усыпанным каменьем самоцветным.

На главе Самодержца сверкал драгоценной осыпью—алмазами, изумрудами да яхонтами—венец царский, соболем опушенный. Рамена государевы были покрыты бармамм, именуемыми «диадимою»; на груди сиял Крест Животворящего Древа. Царский посох сменялся на златокованный жезл, изукрашенный богато, каменьями осыпанный. Лобное место к этому времени устилалось-убиралось бархатами да сукнами, да камкою.

На возвышавшемся на нем налое, укрытом пеленою впразелень, возлагалось Святое Евангелие, окружавшееся иконами Иоанна Предтечи и Крестителя Господня, св. Николая Чудотворца, Казанской Божией Матери. Путь отсюда к Спасским воротам кремлевским ограждался обитыми красным сукном «надолбами». Вся Кремлевская площадь представлялась морем голов и пестрела войском «стрелецкого и солдатского строю» и народом московским.

Церемония должна была, по чину, начинаться сигналами капитана солдатского строя, стоявшего на одной из кровель с так называемым «ясачным знаменем» в руках.

Взоры всего собравшегося на площади народа были устремлены на Лобное место, неподалеку от которого стоял конь, долженствовавший изображать «осла», окруженный пятью дьяками в золотых кафтанах под началом патриаршего боярина. Поблизости помещалась на обитой красным сукном и огороженной пестро расписанной решеткой колеснице праздничная нарядная «верба». Колесница звалась «санями» и была запряжена шестериком коней в цветных бархатных попонах и в «начолках» с развевавшимися перьями.

«Вербу» представляло большое дерево, изукрашенное искусно сделанной зеленью, расцвеченное искусственными цветами и увешанное яблоками, грушами, изюмом, финиками, винными ягодами, цареградскими стручками-рожками и орехами.

В «Дополнениях к актам истор.» сохранилось следующее описание вербы, устроенной в 1668 году:

«А верба была нынешнего году устроена по государеву указу благолепотно, первый год, а не тако просто, якож в минувших летех, токмо земный овощь имела: яблока, и ягоды, изюм, и винные, и рожцы, и орехи обешены. Ныне же вся зеленуется, якоже бы сейчас расцвела; листы сучинены зеленые и плоды видятся, якобы от земли возрасли, и яблока большие и средние, и завези малыя, и шипцы всякие различными виды видятся; и около вербы перила учинены, столбики писаны разными красками, и сукном одеяна, где годно, и шесть впряжено коретных добрых лошадей. Во время шествия под вербою стояли в белых одеждах мальчики — «певчие поддьяки меньших станиц» из патриаршего хора, которые пели «стихеры цветоносию».

Выходили Царь со святителем из Покровского собора; благословлял патриарх возвратиться всем крестам и образам в сватыню святынь московских— собор Успения Богоматери. Посде раздачи пальмовых ветвей и вербовых лоз государю, духовным и светском властям, а затем—одной вербы младшим государевым чинам и народу, — приступали и к самому действу.

Начиналось оно тем, что архидиакон, став лицом к закату солнечному, читал подобающие празднику страницы Евангелия. В то время, как он произносил слова «И посла два от ученик», соборный протопоп подходил с ключарем к патриарху под благословение—вместо двух учеников Христа «по осля идти». В XI кияге «ДревнеЙ Вивлиофики» так рассказывается об этом:

«...Приняв благословение, пойдут по осля ко уготованному месту, идеже привязана, и, пришед, отрешают е; причем боярин патриарший глаголет: что отрешаете осля сие? И ученицы глаголют: Господь требует. И поведут ученицы в обе стороны под устца, и приведут к патриарху к Лобному месту, а патриарши дьяки за ослятем несут сукна, красное да зеленое, и ковер»...

Затем, патриарх благословлял царя-государя и — с Евангелием в одной и Крестом в другой руке — садился на подведенного к нему «осля», покрытого красным сукном с головы, зеленым позади, и начиналось шествие, открывавшееся, по обычному чину, дьяками, дворянами, стряпчими и стольниками, за которыми везли на описанной выше колеснице вербу.

— «Осанна Сыну Давидову! благословен грядый во имя Господне!»

—раздавалось из-под ее ветвей и звенело, переливаясь тонкими голосами, умилительное пение малых певчих хора патриаршего. Шли следом чины духовные, неся оковы; за духовенством— ближние люди государевы, думные дьяки с окольничими — все с ваиями-вербами в руках. Наконец, шествовал, поддерживаемый двумя стольниками, государь, ведший «осля» за повод. Вместе с Венценосным Хозяином Земли Русской держали повод еще четверо: первостепенный боярин, государев да патриарший дьяк и патриарший конюший старец.

Пред государем несли его царский жезл златокованный, его государеву вербу, государеву свечу и царский плат. О бок выступал сонм бояр, окольничих и думных дворян с вербами в руках. Святитель осенял народ крестом во все время шествия. За патриархом двигалось духовенство в богатейшем праздничном облачении.

Медленно-медленно подвигалось шествие на осляти от Лобного места — чрез Спасские ворота—к собору Успенскому. Весь путь государев и патриарший устилали стрелецкие дети красным да зеленым сукном; по сукну другие мальчики растилали однорядки цветные, пестревшие всеми цветами радуги.

Число мальчиков, участвовавших в шествие, сначала ограничивавшееся (при Царе Михаиле Феодоровиче) сотнею, впоследствии простиралось от 800 до 1,000 человек; разстилаемые сукна и кафтаны переходили потом в их собственность, иногда выдавалось им еще по восьми алтын на брата.

Как только процессия вступала в Спасские (святые) ворота, над Кремлем раздавался с Ивана Великого гулкий благовест, подхватываемый всеми кремлевскими храмами, а затем—расплывавшийся по всем сорока-сорокам церквей московских. Плавными, стройными волнами гудел-разливался над Белокаменною могучий медный звон, усугубляя торжественность шествия. Затихали голоса колоколен только в ту минуту, когда вступали государь со святителем под сень Успенского собора.

Здесь соборный протодьякон дочитывал евангельскую повесть о великом празднуемом православной Церковью событии, патриарх принимал из царских рук вербу-ваию и, благословив государя, целовал его в правую руку. Царь возвращал целование и шествовал к себе во дворец, где—в одной из церквей на Верху—совершалась в это время божественная литургия. Действо заканчивалось.

Патриарх совершал литургию в Успенском соборе, а затем шел к поставленной у южных дверей храма колеснице с нарядной вербой, молитвословил пред нею и благословлял древо праздничное.

Соборные ключари, между тем, отрубали большой изукрашенный сук от вербы и несли его в алтарь, где обрезывали ветви, чтобы после отправить их на серебряных блюдах в государевы покои. Часть ветвей раздавалась также духовенству и боярам. Стрельцы и народ получали остатки древа со всеми украшениями и привесками.

Во дворец государев подавались в этот день особые, нарочито изукрашенные вербы: для самого царя-государя, для царицы, царевичей и царевен. Эти вербы были роскошно убраны, становились на маленькие санки, обитые червчатым атласом с галуном золотым. Бумажные листья, бархатные и шелковые цветы, разные плоды, ягоды, овощи и пряники в изобилии вешались на эти деревца праздничные.

У патриарха, в его Крестовой палате, были на Вербное Воскресенье праздничные столы для многочисленного духовенства всяческого чина, а также для особо приглашавшихся бояр, окольничих, думного дьяка (ведшего «осла»), голов и полуголов стрелецких (принимавших участие в шествии) и других чинов. Щедро уставлялись за этими столами поставцы с винами заморскими да с медами стоялыми; за «патриаршим» поставцом сидел, чиня распорядки по угощению, стольник владычний, за «боярским» и «властелинским» — патриаршие дьяки разрядные. Стольники патриаршие и дети боярские следили за тем, чтобы никто не был обнесен ни яствами, ни питиями в этот день разрешения вина, елея и рыбных снедей. Столы завершались государевой да патриаршей заздравными чашами.

Святитель одаривал бояр и дьяка, лицедействовавших на шествии (дарил серебряными кубками, бархатом, атласом и соболями) и, благословив их святыми иконами, отпускал с миром. Полное звено яств и питий, бывших за столами, посылалось еще с самого начала к государю и всему семейству царскому: несли их патриаршие стольники в сопровождении патриаршего боярина и разрядного дьяка. Принимал царь присланные «столы», жаловал патриаршего боярина двумя подачами, от этих «столов» с кубками; получал из рук царских и раздрядный дьяк одну подачу и «достакан романеи».

А у папертей многих храмов Божиих на Москве раздавался в это время протяжный, проникавший до сердца благочестивых слушателей напев странников — калек-перехожих, слепцов убогих, и до наших дней разносящих по народной Руси свои неведомо когда и где сложившиеся песенные сказания:

„Радуйся зело, дщи Сионя:
Се Царь твой, восседый на коня...
.............................
Во Иерусалим входящу,
На жребяти седящу
„Осанна,
Осанна в вышних", дети вопиют,
Младенцы сладчайше глаголют.
............................
Благословен сый грядый,
В Ерусалим пришедый
Спасти мир!
Ризы постилаху,
Пути укрешаху
Во граде сретаху,
Радостию пояху:
„Осанна!"

Так готовилась старая Москва благоговейно встретить великую седьмицу страданий вошедшего в Иерусалим Спасителя мира, Царя царей и Владыки владык земных.

(П. В.).

Московский листок (большая политическая внепартийная газета) № 95, 4 апреля 1900 г.