Положение обостряется (16 октября 1917 г.) - 30 Октября 2017 - Дневник

Что принесла с собою революция, помимо торжества чисто отрицательных и разрушительных начал? Только одно: торжество узко-бюрократического начала решительно повсюду и во всем. Русскую жизнь заел чиновник. Не все ли равно, что он сейчас ходит с красным бантом и уверяет, будто он правовернейший революционер? Важно то, что сущность его осталась не только прежнею, но даже гораздо хуже прежней. Чиновники революционного строя заменили собою чиновников режима монархического—вот и все.

В новом революционном чиновничестве прежде всего сохранился старый взгляд на службу, как на „доходное место". Это, была какая-то неудержимая тяга ко всем тепленьким и прибыльным местечкам.

Господа революционеры не стеснялись: они прежде всего во много раз увеличили прежние основные оклады, поназначали себе всякие суточные, квартирные, подъемные, прогонные, прибавки на дороговизну в таком размере, какого и не снилось их предшественникам. Государственное Казначейство затрещало по всем швам от требовательных различных ведомостей новых и обновленных учреждений. Тут своя рука—владыка.

Всевозможные комиссары и комиссариаты обставили себя в материальном отношении, если не по-царски, то по-княжески. Особенно хорошо устроились разные революционные генералы: если до переворота на их посту получали, скажем, шест тысяч и сидели в правлении часов шесть—семь, не считая домашней работы, то теперь получают тысяч десять-двенадцать и заходят в правление на один час, чтобы сказать а lа Хлестаков: это так, а это вот так—и, конечно, вне службы о вверенном им учреждении и не помышляют.

Словом, культ двадцатого числа не только сохраняется, но приобрел новый блеск и новое значение.
Презрение ко всякому просителю, ко всякому человеку, пришедшему за делом в какой-нибудь комиссариат, увеличилось сравнительно со старым в геометрической прогрессии. Революционно-бюрократические Юпитеры прониклись величием прямо-таки нестерпимым. Вообще революционный „генералик" оказался вещью прямо-таки терпкою: распечь, оборвать, „поставить на место" человека—это самые заурядные случаи.

Генерал Верховский в бытность свою полковником и командующим Московским военным округом не раз делал окрики на заслуженных почтенных генералов, чтобы дать им понять, с кем они имеют дело. Положим, всем давал тон сам Керенский, который, как с писанной торбой, носился и носится со своими титулами, повторяя: „я, как генерал-прокурор", "я, как военный министр", „я, как верховный главнокомандующий", и т. д.

Но это бы все с полбеды, если бы над всяким, кто обращается к революционной власти, не висел свинцовым гнетом самый невозможный, самый безобразный формализм. Законов у нас нет, зато форма торжествует вовсю. Просителя замучат придирками к букве. Особенно это сказывается в военном ведомстве. И офицеры, и близкие к ним люди прямо стонут от этой мелочности, от этой скрупулезной придирчивости—особенно когда дело касается какого нибудь грошевого пособия, каких-нибудь денег, которые нужно получить с военного ведомства. Такой же бездушный формализм господствует и в комиссариатах, несущих полицейские обязанности. Это—хождение по мытарствам, это—какое то рассчитанное и злое издевательство над человеком.

За то какое неимоверное количество тратится теперь бумаги, этого и представить себе нельзя. Переписка во всех учреждениях и опять-таки в военном ведомстве, увеличилась в двадцать раз сравнительно с прежним. Вы знаете, что на фронте офицеры не столько страдают от немцев, сколько от бестолковой и нелепой канцелярщины, особенно, если присоединить сюда всякого рода воззвания, прокламации, уговаривания—одно другого глупее, которые сплошь да рядом приходится отдавать в приказах. Люди завалены ненужной бессмысленной работой, несут этот каторжный труд с проклятием, а выигрывают от этого только одни бумажные фабриканты.

Но наряду с этим увеличивается в чиновничестве и злоупотребление. Воруют, как никогда, а принцип „барашка в бумажке" остается незыблемым. Взяточничество процветает повсюду и процветает нагло и открыто. Берут, чем только можно. Недаром говорят, что у нас за деньги всего можно добиться. Словом, это вакханалия революционных Юсовых и Белогубовых, носящих теперь громкое название „комиссаров".

Вот что дала революция. Революционное чиновничество процветает, но оно неприкосновенно, так как оно революционно. Теперь честность и ум ничего не значат, как это установил наш военный министр, значат только убеждения. Вот под покровом этих убеждений и разгулялся старый гоголевский городничий, знающий, что до него теперь никакой ревизор не посмеет коснуться.

Гуляй, душа!

"Московские Ведомости", № 229, 17 (30) октября 1917 г.

„Манифест" большевиков

В военное министерство доставлен из Стокгольма корректурный оттиск издания заграничного представительства ц. к. российской социал-демократической рабочей партии "Манифест", направленный против союзников, буржуев, с.-р. и меньшевиков, „одобряющих ведение военных действий и предающих революцию противодействием перехода власти в руки Советов Р. и С. Д.“.

„Но контрреволюция, — говорится в манифесте, — рано торжествует свою победу. Предстоит схватка. В эту схватку наша партия идет с развернутыми знаменами.

Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи. Только мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию. Копите силы, стройтесь в боевые колонны. Под знамена партии пролетарии и солдаты! Под наше знамя угнетенные деревни"!

Текст манифеста, призывающего к вооруженному выступлению, резкость его тона, издание его во время подготовки операций неприятельской армии, заставляет усомниться в авторстве идейных большевиков и подозревать наличие немецкого творчества.

Совет контрреволюции

Заседание его происходит теперь в Москве. Он объединяет «всех, кроме тех, кого называют «товарищами».

Так буквально заявил в своей речи А. С. Белоусов.

Тот же оратор следующими словами охарактеризовал участников совета:

— Пусть нас называют реакционерами и корниловцами!

А приват-доцент И. А. Ильин воскликнул:

— Пришло время отрыто сказать, что мы ныне контрреволюционеры. Мы—корниловцы и контрреволюционеры!

Под гром аплодисментов ученый-корниловец далее сказал:

— Партия развала имеет своего вождя—А. Ф. Керенского.

Тут же казак Орлов дорисовал картину: он утверждал, что виной разложения России являются немецкие агенты и евреи. Во главе последних стоит «чистокровный или полукровный еврей Керенский».
Этого оратора не выгнали из зала совещания, от него только «отмежевались».

Таковы данные. Они подводят итог тому, что происходит теперь в Москве под вывеской «совещания общественных деятелей».

Там собрались генералы (бывший военный министр Поливанов требовал восстановления Корнилова в должности главнокомандующего), члены распущенной Думы во главе с камергером Родзянко, московский митрополит, протопресвитер Шавельский, профессора-идеалисты и философы кн. Трубецкой, Новгородцев и, наконец,—как последний штрих картины,— случайная фигура революции, матрос Баткин.

Итак, вызов брошен.

Минины и Пожарские, по характеристике кн. Трубецкого, собрались в Москве, чтобы осуществит принципы Корнилова.

Они знают, как встретила революционная Россия в тылу и на фронте заговор ставки, как близки мы были к братоубийственной бойне. И, несмотря на это,—а, может быть, именно поэтому—они выставляют Корнилова как своего вождя, а его «принципы», как свое знамя.

Они ищут повод для разжигания непримиримых страстей, они, спасатели отечества в грозный час его истории - пред лицом внешнего врага провоцируют внутреннюю кровавую схватку. Им нужна кровь, им нужно всеобщее помрачение, чтобы в общем озлоблении, в отвлечении от основных целей революции смять, задушить, истребить ее существо.

Дело идет все о том же.

О «самочинных организациях», т. е. об органах выражения воли революционной демократии, о порабощении рабочего класса, о смертной казни в тылу и, наконец, о том, чтобы крестьяне забыли свои мечты о земле.

И вот почему на совете контрреволюции так трогательно объединились профессора-идеалисты, генералы, митрополиты, темные личности и погромщики.

Их спаяли ненависть к революции и страх пред грядущим Учредительным Собранием.

И в своем классовом озлоблении они раскрывают карты своих петроградских союзников: дипломатическая речь кадета Аджемова в Совете Республики имела тот же источник и преследовала те же задачи:

— Долой Керенского, и да здравствует Корнилов!

Неужто они и вправду думают, что от конца августа до конца октября положение изменилось в их пользу?
Или им не терпится? Или в азарте проигравшихся игроков они бросают на карту последнюю ставку— ставку крови?

Шутки с огнем опасны для тех, кто его зажигает...

Дело народа 1917, № 181 (15 окт.)

Еще по теме