Омск
Официально объявленное падение Омска отодвигает на второй план временно все остальные вопросы. В особенности потрясающе действует это известие после неоднократных заявлений, что Омск будет обороняться, что он сдан не будет.
Но так или иначе—печальный факт перед нами. Не скрывая его важности, отдавая себе полный отчет в новых, возникающих в связи с оставлением Омска затруднениях,—мы вынуждены отнестись —в видах личных интересов—к этому факту с возможным спокойствием, дать ему надлежащую оценку.
Почему оставлен Омск—нам неизвестно: вероятно, у высшего командования были свои соображения, на что и указывается в извещающей об оставлении города телеграмме. Не касаясь военной стороны дела, попробуем остановиться на так называемой моральной стороне его.
Несомненно, что взятие Омска будет истолковано нашими врагами, как крупный успех. Взята какая ни на есть, пусть временная, но столица враждебного государства, правительственный центр.
Конечно, этот факт вольет в душу коммунистов новую энергию— мы не говорим о главарях, которым известно общее положение дела, а о рядовых коммунистах. Также несомненно, что на нашей стороне падение Омска вызовет уныние, усилит уже и до того существовавшую панику.
Со всем этим считаться надо — и нелепо бы было утешать себя и других, поступать подобно страусу, прячущему со страха голову в песок. Но и предаваться страху,—это значит играть на руку врагу и своей гибели.
Нам нужно еще и еще раз—в который?—собрать свое гражданское мужество. Еще раз надо помнить, что выход возможен из всякого положения, что и наши враги спят не на розах. Правда, не раз уже подвергалось испытанию наше спокойствие и мужество; но мы не должны скрывать от себя, что оно и еще не раз подвергнется таким испытаниям.
Слишком глубока пропасть вырытая нашим безумием; слишком велик был угол нашего падения, потому таким же должен быть и угол отражения.
Ведь все, что мы переживаем теперь, что переживем еще—это дело наших рук. Делом наших рук должно быть и наше спасение.
Юг России знал такие же испытания, но вышел из них победоносно. Его пример должен постоянно стоять у нас перед глазами. Правда, наше зло в том, что коренное сибирское население еще не поняло на собственном опыте, что такое коммунизм и большевики; но оно теперь проходит эту школу и, несомненно, к весне пройдет полный курс.
Можно, конечно, говорить, что такого наглядного обучения при более внимательном отношении можно бы было избежать.
Но стоит ли ныне искать виноватых, имеем ли мы возможность тратить на это время?
Но, возлагая тяжкие обязанности на население, обстоятельства еще более обязывают власть.
Все происшедшее в значительной мере ложится на правительственный аппарат. Можно упрекать тыл, можно про него говорить и то, и другое, и третье, но сваливать вину исключительно на него, на население—является совершенно неправильным.
Власти надо оглянуться и подтянуться. Мы не сторонники перемен в правительстве, хотя бы и потому, что людей у нас нет, но и наличный состав правительства мог бы сделать больше, чем сделано.
Легко ругать и легко петь дифирамбы власти. Мы не хотим, делать ни того, ни другого. Но обращать внимание на недостатки, на законные требования людей „управляемых" это не только наше право, но и наша первая обязанность.
В нашем распоряжении пространство, время и даже люди. Дело за там, чтобы целесообразно использовать все это.
А это возможно лишь тогда, когда исчезнет деление на „власть" и „народ", когда и то и другое будет, как сказано в писании, "плоть едина" и один, добавим мы, дух.
Сибирская жизнь 1919 № 247 (20 ноября)
Еще по теме
|