Материал из периодической печати за 1916 год.

Письмо из Франции Карен Брамсон. Авторизованный перевод с датского Анны Ганзен

Автором „Женщины" (письма из Франции) является известная датская писательница-беллетристка и драматург Карен Брамсон. Оригинал письма появился недавно в одной из самых распространенных датских газет «Роlitiken», постоянной сотрудницей которого состоит талантливая писательница. Французский перевод письма помещен в „Фигаро" под заглавием „Откуда идет сила?" с очень лестным для автора предисловием. Французов поражает проявленное скандинавской писательницей тонкое понимание особенностей французской души.

Франция, впрочем, является для Карен Брамсон второю родиною, и в одном из наиболее ярких своих беллетристических произведений «Дело доктора Мореля" она дала еще более замечательный образец своего проникновении в тайники французской души и глубокого знания французского быта. Как это произведение, так и многие другие переведены на французский язык, а принадлежащая перу датской писательницы оригинальная и глубокая драма „Трагедия власти"  даже удостоилась редкой для иностранных произведений чести быть поставленной в Париже на сцене театра и имела крупный успех. У нас, в России, знакомы с датской писательницей по двум вышеупомянутым произведениям, переводы которых помещены в 11-м и 13-м сборниках „Фиордов", и по пьесе „Счастье", недавно с большим успехом поставленной на сцене московского Императорского Малого театра.
Карен Бримсон очень интересуется Россией, изучает русский язык и прошлою весною провела некоторое время в Петрограде.

Недавно я слышала, что один известный немецкий деятель публично высказал, будто сила Германии в том, что... немецкая женщина вообще некрасива,—в противоположность опасности, которую представляет для своей нации французская женщина.

Твердая, с железной дисциплиной Германия противопоставляется шаткой, легковесной Франции, и глубочайшей причиной этой разницы между ними признается—женщина.

Что касается силы Германии, то, может быть, сей немецкий муж прав. Мы должны ему верить. Он говорит по опыту. Ему известно, что женщина с самого сотворения своего представляла величайшую опасность для мужчины, мучительную и неотвратимую опасность, вечно витавшую над его головой, как в силу его природного влечения, так и в силу интересов государства, требовавших потомства.

И не только Библия, история и мировая литература, но и ежедневные газетные сообщения о растратах, драмах ревности и проч., а, может быть, даже и личные слабые искушения научили его понимать, какое безграничное разрушающее влияние может иметь близкая к нему красивая и соблазнительная женщина. Она ведь каждую минуту может затуманить в нем чувство долга, ослабить его силу, расстроить его денежные дела!

В качестве верного своему долгу гражданина или составной частицы общественного механизма, стремящегося к прогрессу, он обязан поставить свою эмоциональную жизнь так, чтобы его тянуло только к женщине, которая терпеливо и аккуратно будет рожать и кормить его детей, вести его хозяйство и помогать ему улучшать свое экономическое положение. Ведь только таким путем он может оставаться твердым и непоколебимым, копить деньги для себя и своих, прибавить удар и своего молоточка к работе в великой общественной кузнице.

Для выполнения же столь элементарных обязанностей то обстоятельство, что у подруги его жизни жесткие волосы, или шершавая кожа, или расплывчатые формы, не представит существенного значения.

Отсутствие красоты в женщине не может претить такому немцу. Напротив, оно ему даже по вкусу, так как выгодно,— отстраняет от него всякую опасность.

Кроме того он знает, что привыкнуть можно ко всему - если это нужно, даже к безобразию. И самая привычка имеет свою ценность! Любовное сожительство, основанное на чувстве привычки, наиболее желательно с точки зрения интересов государства, так как привычку легко урегулировать, она охотно поддается дисциплине и механизированию жизни, тогда как пожирающая страсть или пылкая нежность открывают такие бездны, над которыми обязанности человека к обществу и отечеству повисают как бы на тонкой паутинке.

Поэтому неудивительно, что немец, быть может, на лету отведавший кружащих голову чар француженки и счастливо избавившийся от опасного плена, чтобы вернуться спокойно домой, к своей флегматичной супруге, может дойти до вышеупомянутого заключения, что отсутствие красоты у немок—национальное преимущество!

Зато, если он укажет на француженку, как на причину расслабления ее нации, мы с ним не согласимся.

Разве Франция вообще проявила слабость?
Правда, она оказалась неподготовленной к войне. Но разве такая неготовность непременно означает слабость? Не приходится ли скорее, рассуждая по-человечески, назвать это добродетелью?

Разве каждая из воюющих стран, напрягая в борьбе все свои силы до крайнего предела, не вопиет, что приносит эти ужасные жертвы, дабы поразить на смерть чудовище войны— отвратительную человеческую жажду убийства и завоеваний? Иначе говоря: высшая цель нынешней войны—уничтожение возможности войны в будущем.

Но в таком случае, нации, меньше всех готовившиеся к человекоизбиению и тем заранее доказавшие свое благоразумное отвращение к нему, разве не стоят, рассуждая по-человечески, выше всех?

Казалось бы, это настолько очевидно, что не стоило бы и повторять, если бы война, ея возникновение, способы ее ведения и достигнутые ею доселе результаты не переполнили бесчисленные умы ложными представлениями о том, в чем сила и в чем достоинство нации.

И, ясно, что — поскольку дело касается Франции - женщина сыграла свою роль в явном нерасположении страны к войне.

Сила же и готовность германской нации обусловливались общим могучим стремлением шагнуть вперед и раздаться вширь.
Германия, как государство, требовала от каждого немецкого гражданина строго определенного и точно высчитанного количества самоотречения и участия в совместной работе на пользу общую. И гражданин, послушный, исполненный чаяний и понимания, повиновался. Этим объясняется невероятная способность немцев просачиваться во все страны и народы, при чем оплотом и центром всех их интересов остается родная страна, даже если с нею не сохраняется никакой видимой связи. Коллективизм в самой чистой форме! Чудовищная сила муравьиной кучи! Способность подкапываться. Возможность постоянного обновления. Перережут одну нить там,—сейчас же прикрепляется двойной крепости другая тут!..

И сознание этого блестяще разработанного плана охватить немецким кольцом всю землю вызывало ощущение силы, высокомерное пожимание плечами по адресу тех, которых сжимали в тисках, как партизанов, вызываю желание показать свою силу, раздавить, стать господами!

Француз, напротив, желает иметь свой собственный мирок для себя. Для него условием жизни является свобода. Мечты о расширении территории, усилении политической мощи не входят в число его исконных стремлений. Его гордость процветает без них. Он гордится своей страной, какова она есть, ея историей, ея красотой. И прежде всего гордится той женщиной, которую любит... французской женщиной. Она мешает развиться в нем чувству коллективизма, потому что все его интересы сосредоточены на ней. Она составляет радость его жизни, она наполняет содержанием его существование, дает цель его работе. Лучшие его способности развиваются под влиянием его чувства к ней, поэтому он и не борется с влечением к ней, но радостно отдается своему чувству. Он всегда остается рыцарем, стремящимся сложить добытые лавры у ее ног, кто бы он ни был сам по себе—рабочий, который добивается прибавки заработной платы, или поэт, который добивается стать лауреатом академии.

Она - высшая цель его стремлений. Он знает, что женщины всех цивилизованных стран тщетно стараются перенять очарование француженки. Какая другая женщина в состоянии так полно удовлетворить самый изысканный вкус, так воспламенять жажду красоты, поклонение искусству, стремление к утонченности форм жизни? Французская женщина в глазах Француза - идеал нежности и пылкости, понимания и преданности. Важнее же всего, пожалуй, для француза то, что никакая другая женщина, кроме француженки, не умеет так искусно давать мужчине чувствовать себя господином.

Она еще соглашается покоряться. Принимать, как дар, то, что, в сущности, составляет „ее право".

Это маленькое женское лукавство глубоко заложено в ее натуре: она предпочитает добиваться, чего ей хочется, пуская в ход свое женское обаяние, нежели давая мужчине почувствовать на себе рабские цепи; предпочитает разжигать в нем жажду обладания и щадить его чувство независимости, нежели требовать себе прав с помощью женских организаций и новых законопроектов.
О, она умна и знает, как браться за него! Он вполне у нее в руках, но воображает себя ее господином.

Вместе с тем она ему лучший товарищ. Все ее дела и мысли постоянно вращаются около его будущего, справедливой оценки его достоинств, другими достижения им „своего".

Вдвоем они составляют свой особый мир. Во взаимном чувстве они почерпают силу и стойкость.

Разразилась война. Оба они ненавидят войну всей душой. В настоящих своих формах война возбуждает их ужас и гнев. Кроме того, война отрывает их друг от друга. Но они не выдают друг другу своего страха и ужаса.

Он, самоуверенно тряхнув годовой, заявляет: „будь спокойна, опасности нет!" А сам трепещет при мысли о ее судьбе в случае поражения...

И она улыбается ему, пряча слезы, делает вид, будто „уверена, что он вернется!"

Сколько раз я видела эти тайные слезы, — самую дорогую жертву француженки на алтарь войны-невыплаканные слезы!
В последний раз я наблюдала их на днях при отходе воинского поезда. Перрон был перегорожен!.. За загородку пускали только солдат. Провожавшие толпились по ту сторону загородки.

Рядом со мной стояла маленькая женщина с двумя девочками и, улыбаясь, кивала своему "poilu". А он глаз не мог оторвать от нее, шел к своему вагону почти задом, чтобы не упустить ни единого ее взгляда.

Толпа разделила их, и они могли видеть друг друга лишь урывками, на короткие мгновения. Лицо ея сразу изменилось. Улыбка сменилась отчаянием, а глаза, налитые слезами, упорно искали его в толпе. Сколько мольбы было в ее взгляде, мольбы к небесам: верните мне его, верните!

Еще раз, вытянув шею и привстав на цыпочки, он уловил в последний раз дорогое лицо. И она вновь улыбнулась, весело замахала ему рукою.
И кончено. Он скрылся. Дверь вагона захлопнулась...

С минуту слышала я ее глухое рыдание, которое как-то вдруг оборвалось, перешло в странное покашливание — ради детей: малютки с таким испугом глядели на мать!..

Один случай из миллиона подобных.
Разве это слабость? Разве признак слабости сохранять чувство любви, эротическую симпатию, этот сильнейший человеческий инстинкт, во всей его первобытной силе, сохранять за ним высшее значение в жизни?

Ведь честолюбивое стремление "шагнуть вперед" и "раздаться вширь" более позднего происхождения.

Немец скажет: "да, это слабость, потому что это эгоизм, поглощающий чувство коллективизма. У человека не должно оставаться и мысли о себе и своих, когда он борется за свою страну".

Результаты как будто доказывают противное. Именно привязанность к "своему собственному мирку" и обусловливает лучшие качества французского солдата. Безропотно переносит он всякие лишения и страдания, потому что страдает ради нее.
И свойственное ему чувство независимости также является весьма ценным. Он никогда не позволит выбить у себя из головы способности проявлять инициативу, превратить себя в бездушный винтик гигантского механизма. Даже под командой он мыслит и действует самостоятельно, чуть только представится случай.

Вряд ли в самом деле правильно утверждение, будто идеально дисциплинированное войско должно состоять из „не рассуждающих" солдат. Отряд мыслящих, деятельных солдат должен представлять большую ценность, нежели масса, движимая механически лишь командой начальника. В бою всегда открываются тысячи возможностей получить преимущество, мгновенно сообразив положение, — надежно укрыться или, напротив, с выгодой кинуться вперед. Французский солдат—мастер учитывать такие возможности, чрезвычайно сообразителен и находчив.

Он даже приспособился теперь к штыковому бою. Многие не в силах преодолеть чувства ужаса, когда длинный острый штык глубоко вонзается в живое человеческое тело... Но, раз увидав в нападающем противнике чудовище, которое хочет сразить его, чтобы затем обрушиться на его жену и детей, французский солдат выучился кидаться и в штыки.
Его выучили этому рассказы об ужасах, творившихся в Бельгии и северной Франции!

И характерно: сила французского солдата — в войне оборонительной. В ней его никому не превзойти. Он не отступает даже перед впятеро сильнейшим врагом. Скорее падет на месте. Он ведь ни на секунду не забывает, что защищает ее.

А бывает ли когда мужчина сильнее, чем в ту минуту, когда защищает любимую женщину?
Так мудрено ли, что самые ожесточенные атаки, подкрепленные ураганным огнем, чудовищные лавины неприятельских войск, вооруженных самыми смертоносными изобретениями самого ада, мечущих потоки огня и удушливых газов, раз за разом разбиваются о неприступную твердыню французских солдат!

Атаки против Вердена могут подтвердить это.
Представьте себе встречу этих двух: немца, лезущего по команде вперед к общей цели— крупной добыче, и француза, который только хочет защитить своих.

Вот они сошлись лицом к лицу, оба заносят штыки, и взгляды их скрещиваются... взаимно впиваются, как бы спрашивая: „чья рука должна дрогнуть? Чья осилить?" — если только сохраняется в них в этот момент искра человеческого сознания.
О, да, поле битвы полно мистики. Почему вдруг полная вероятность, точный расчет терпят крушение, безусловное превосходство сил оказывается бесполезным? Никто не знает.

Люди никогда не становятся вполне машинами. Чувство всегда играет роль. Вот, вероятно, и причина.
А на чем зиждется нравственная сила войск? Разве не на чувстве?
И французскими солдатами прежде всего движет чувство к ней, к тем, кто остался дома.
Стало быть, кто же вдохновляет дивных защитников Франции, кто дает им силу? Французская женщина.

О ней мало слышно это время. Ее работа идет в тиши. Но мир ей обязан. Она доказала ошибочность грубых механических расчетов, доказала, что не одна внешняя мощь имеет силу, что сила—еще не право и не залог победы.
Имеет силу внутреннее чувство, в нем главная сила!..

Удивительно, но теперь уже несомненно, что воля способна в иные минуты укротить бушующее пламя, согнуть железо.

Женский труд

Смешанная комиссия департамента Сены, принимая во внимание создавшееся, благодаря войне, положение: недостаток мужских рабочих рук в совокупности с неотложным требованием данного момента—усиленным изготовлением боевых припасов, — объявила, что с ее стороны не имеется никаких препятствий к допущению женщин на заводы, работающие на оборону.

В то же время означенная комиссия, считая, что введение в состав заводских рабочих значительного количества женского элемента непосредственно влечет за собою требование самого строгого применения правил защиты, оздоровления и гигиены работающих женщин, высказывает нижеследующие пожелания:

а)    Чтобы все заводы, на которых работают женщины, были снабжены предохранительными приборами и чтобы все требования гигиены тщательно исполнялись согласно правилам и законам.

б)    Чтобы употребление усовершенствованных приборов для изготовления пороха и химических веществ было запрещено.

в)    Чтобы на всех заводах и в арсеналах были отведены, устроенные сообразно с требованиями времен года, специальные комнаты для отдыха, в которых женщины могли бы отдыхать во время перерыва ночных работ.

г)    Чтобы рукомойники находились в наиболее близком расстоянии от мастерских, способствуя этим поддержанию и развитию чистоты и гигиены.

д)    Чтобы во всех случаях применения женского труда, применялось также и правило: равноправие труда, — равноправие заработка.

е)    Чтобы правительство, департаменты и общины позаботились о своевременной постройке в каждом промышленном центре, вблизи заводов, ясель и дневных приютов для малолетних детей.

Еще по теме