В предыдущем материале я привел статью Е. Кривцова, посвященную роли женщины на войне из №№ 67 и 68 газеты "Русский Инвалид" за 1915 г..
Сегодня отклик на эту статью из журнала "Разведчик".
Женщина на войне
В деле войны — прежде всего соображения о пользе, а не об этике явлений.
Как и вопрос о панцирях, вопрос о «Женщине на войне» (№№ 67 и 68 "Русск. Инв." 1915 г.) г. Кривцов рассматривает не с деловой, а с эстетической и с этической точки зрения.
Причем—этика односторонняя, которая подразумевает в женщине прежде всего не человека, а, так сказать, средство для человека; по этой этике под словом человек понимается мужчина, «Адам», женщина же, конечно, не человек, а жена человека; дополнение к человеку (хотя впоследствии из галантности женщин стали называть «прекрасной половиной»); и эта жена, «Ева», сотворена была потому, что «скучно было человеку одному», т. е. женщина явилась дополнением, развлечением, любовью, средством для продолжения рода, самое большее—подругой, но никак не человеком, каковое звание по смыслу Ветхого Завета и до сего времени принадлежит в полной мере лишь мужчине.
Говоря о каком-нибудь животном, мы понимаем одинаково как самца, так и самку, напр., под волком, обезьяной и др. мы понимаем одинаково оба пола, но при слове: человек, мы представляем только мужчину. Под «человеческою деятельностью» понимается деятельность мужчины. Женщине, по мнению такой установившейся односторонней этики, «человеческая» деятельность будто бы не подходит во всех смыслах; это будто бы доказывается физиологическими и психическими особенностями женского организма (как будто не человеческого). И вот последнее, слово такой односторонней этики, что роль и деятельность женщины в развитии человечества—усовершенствование в подчеркивании своего пола для удовольствия, «отдыха», развлечения или просто утехи самого «человека»; в лучшем случае—подготовка для продолжения его рода. Но конечно это только самцовая этика, выработавшая даже особый критерий для суждения о соответствии поступков и деятельности женщины: «женственность». Отсюда — если женщина посягает или «претендует» на деятельность просто человеческую, т. е.—как раньше было сказано — мужскую, то она поступает не женственно; значит — не этично.
Но принимая такой взгляд на деятельность женщины за очевидную истину, г. Кривцов основывает на нем все свои рассуждения и выводы — надо отдать справедливость — кажущиеся очень убедительными, если не иметь в виду перед этим сказанного и совершенно не касаться деловой или практической стороны участия на войне человека женскаго пола (не правда ли, странно звучит: «человек женского пола»). А эта сторона, как я уже сказал, у г. Кривцова совершенно отсутствует, да он и не мог ее коснуться, так как видимо не может себе представить женщину просто человеком, гражданином; он называет «претензиями» ее стремления к общечеловеческой деятельности и вообще не признает за ней даже права выходить из отведенных ей «человеком» рамок «женственности», чисто женской деятельности; автор хотя как будто и снисходит к ее «претензиям», но тут же доказывает несостоятельность их и указывает, что законодатель, «эмансипируя нашу подругу, в ущерб ее свободе, должен будет неминуемо поставить рамки последней, ограничив эмансипацию трудом, безвредным для женского организма в самом широком значении этого слова».
«Охранение материнства и воспитания, культивировка лучших черт женской природы» (для удовольствия и очарования человека?), «забота о физическом развитии работницы несравненно выше самых демократических конституций, и даже социализм в его крайних проблемах не посягает на эти тенденции»... А все-таки автор признал их «тенденциями», и эти тенденции, очевидно, мужского происхождения.
Вопрос об уместности женщины на войне г. Кривцов решает круто с самого начала статьи, предпослав эпиграфом утверждение австрийского фельдмаршала Монтекукули, что «женщина на войне или развратница, или авантюристка». «Но если выделить—заявляет г. Кривцов— из тысяч представительниц прекрасного пола, делящих ныне с нами труды и опасности военной жизни, скромных подвижниц «Краснаго Креста», то для остальных мой эпиграф строгая критика может, пожалуй, упрекнуть в резкости образа, но никак не в логичности вывода:
— «женщине на войне—не место».
Самая формулировка этого вывода указывает исключительно этическую точку зрения, так как при деловой точке зрения говорилось бы не о неуместности женщины на войне, а о пользе или вреде соучастия на войне лиц другого пола.
С точки зрения этики г. Кривцов глубоко прав, что женщине — как женщине в принятом смысле этого слова, т. е. такой, которая идет на войну именно как женщина — на войне действительно не место. Как женщины, все особы женского пола, не исключая жен, и с точки зрения пользы дела не только отрицательная величина, но вредны. На время войны бойцы не имеют права не отрешаться от семей.
Но можно ли отрицать, особенно после многих ярких живых примеров, факты наличия в некоторых лицах женского пола влечения и даже призвания к боевой жизни и деятельности? Это обыкновенно характеризуется тем, что лица женского пола идут в ряды армии как воины, скрывая свой пол. А если нельзя отрицать факта, что многие женщины идут на воину не как женщины, а как воины и не по мотивам «женским», а человеческим, то нельзя отрицать и того, что для дела войны такие воины женского или не женского пола в высшей степени полезны. Во всяком случае полезнее таких воинов, которые совсем не чувствуют призвания к войне или если и чувствуют призвание, то... к получаемым на войне орденам и чинам...
Г. Кривцов перечисляет разные мотивы «в стремлениях наших воительниц», но о призвании—умалчивает, видимо не считая этих воительниц в праве иметь призвание к войне. Он допускает какие угодно мотивы, даже свойственные только воителям, но только не призвание. По его мнению Надежда Дурова—оригинальничала, других—толкает на войну тщеславие, иные идут как авантюристки, иные—развратницы, иные идут на войну из-за любви к мужу или сыну. Все эти мотивы г. Кривцов справедливо находит не похвальными, причем достается мужьям, обществу, прессе, и заканчивая такими строчками: «Место женщины на войне только одно — жрицы милосердия и любви к страдающему человечеству. Кто может и в силах—бери на себя этот крест; слабых и связанных никто винить не смеет, им найдется, при добром желании, всегда работа дома. А доморощенные Жанны д'Арк—если не нравственные уроды, то, в лучшем случае, жертвы заблуждения. И дай нам Бог их поменьше».
Перед этим г. Кривцов высказал: будто «русская история и русская литература не знают типов воинственных женщин; будто наш народ не любит оружия в руке носительницы своих идеалов»...
Все это указывает, что г. Кривцов исследует и разбирает вопрос не по природе вещей, а пригонкой к шаблонам и рамкам человеческой этики. И действительно, природа никогда и нигде не обобщает, и никогда и нигде не создает предметов по одному и тому же шаблону. Уже по этому одному не могут быть правильными обобщения, подобные данному — будто воинственность, присущая природе человека вообще, не присуща женщине вообще.
Есть женщина и женщина, как есть мужчина и мужчина—по степени воинственности. Это мы или наша общественная этика всячески добивается сделать женщин «женственными», понимая под этим, между прочим, и крайнюю боязливость; но несмотря на все наши старания все-таки мы не можем теперь, да и не сможем никогда с уверенностью сказать, что не только мужчина вообще воинственнее женщины, но что данный мужчина воинственнее данной женщины, что каждый муж воинственнее, храбрее своей жены.
Ведь не всякий воин делает и сможет сделать то, что сделала героиня Римма Иванова.
А потому такое решение вопроса, что женщине вообще не место на войне, нельзя назвать ни научно, ни практически обоснованным. И такая сортировка для войны, т. е. все мужчины отбираются для войны, а все женщины бракуются—вряд ли разумна. Разумнее и для дела целесообразнее сортировать не по полу, а по соответствию с жизнью на войне душевных качеств. Конечно нет нужды всем женщинах идти в ряды армии, но к чему препятствовать из-за обобщений тем, кто чувствует влечение к боевой жизни в качестве воина, игнорируя свой пол.
Доказывать же пользу воинов по призванию хотя бы женского пола, очевидно, нечего. Слишком живы и ярки примеры даже последней войны.
Римма Иванова, затем женщина-прапорщик Александра Ефимовна Лагерева (Александр Ефимович Лагерь), произведенная в прапорщики за легендарно-отчаянное дело во главе разведочного отряда. Г-жа Лагерь с самого начала воины вместе с 17-ю молодыми девушками несла службу разведки в казачьей сотне. («Витязь», № 420, 1915 г.).
И эти примеры столь же ярко опровергают г. Кривцова в том, что будто мотивы—оригинальничанье или тщеславие.
Впрочем, если бы даже мотивом было тщеславие, то и это свидетельствовало бы, что по душевным качествам пошедшие на войну перестали быть женщинами, так как тщеславие воинскими делами, похождениями, успехом на ратном поле- слабость мужчины; женское тщеславие имеет другой обект: успех женского очарования...
Русская история, пожалуй, действительно не знает воинственных женщин; но это не доказательство, будто по самой природе своей русская женщина менее героична и воинственна, чем русский мужчина. Выяснила же история, что амазонки—наши прародительницы, боевые подруги своих мужей—скифов.
Писательский талант—обоюдоострая вещь. И да простит мне г. Кривцов, если я позволю обратить его внимание на неосторожное пользование талантом при своих выступлениях по вопросам военного дела и этики. Особенно не приличествует художнику заниматься обличением за несоответствие с шаблоном, да еще им самим вопреки природе созданным. Зачем связывать дело и жизнь такими обобщенными шаблонами, как: «женщине на войне не место, офицеру стыдно надевать панцирь» и др. Надо исследовать законы жизни, природы данного дела, а не предписывать им свои шаблоны.
А. Дмитревский.
Еще по теме:
Первая мировая война. Русская женщина и война
Первая мировая война. Женщина на войне
Первая мировая война. Женщина на войне. Часть 2
Первая мировая война. Крестьянская женщина и война
Первая мировая война. Женщина-героиня Иванова Софья Михайловна
|
