В госпитале Красного Креста, помещающемся в ревельском эстонском театре, находятся спасшиеся с «Енисея» матросы. На черных дощечках у изголовья постелей белеются надписи:

«22-го мая 1915 года, с транспорта «Енисея», диагноз — общая простуда».

Такие надписи у большинства. Один из спасшихся матросов рассказал подробности этой тяжкой катастрофы, еще раз подчеркнувшей геройство наших моряков:

«В 5 часов утра ветер свежел. Мы шли полным ходом выполнить данную задачу. Солнце уже встало. Вокруг, кроме редких белых гребешков волн, ничего не было видно, ни одного дымка. Полоска берега терялась постепенно вдали. Шли по открытому морю. В бурный день трудно заметить перископ подводной лодки. Наши зорко следили за морской поверхностью.

Немцы, видимо, уже поджидали нас. В 10 часов утра один из дозорных заметил мину. Она шла прямо по направлению к судну. Закричал: «Мина идет!», но было уже поздно. Раздался толчок, взрыв, с кормы полетели обломки. Попадали люди. От взрыва рухнула задняя мачта и разрушила при падении беспроволочный телеграф и электрические провода во внутренних помещениях. Сразу погасло электричество. Сообщить о катастрофе мы не имели никакой возможности. Вблизи нас никого не было. Бросились первым делом подводить заплату под пробоину. Никто не растерялся. Наш командир отдавал приказания спокойно до последнего момента. Транспорт сразу дал крен на правый борт и стали почти вертикально. Ясно было, что спасти судно не было никакой возможности.

Скомандовали, чтобы спасался, кто как может. Транспорт через две минуты уже стал погружаться. С громким «ура», перекрестившись, стали все бросаться в воду. Успели спустить несколько шлюпок, но их захлестывало сильной волной. Из нижних помещений выбегали на палубу, кто мог. Прошло еще две-три минуты, и транспорт стал подниматься носом кверху. Я сбросил скорее сапоги, мешавшие мне, схватил свою койку-матрац, сделанный из толстой пробки, бросил ее в воду и, изловчившись, прыгнул за нею сам. В первый момент словно ошпарило холодной водой, даже сердце защемило. Я скорее, несколькими взмахами рук, подплыл к матрацу, и мне удалось обмотать его вокруг груди и живота. Плыть стало легче. Первой заботой было отплыть подальше от судна, чтобы не затянуло в водоворот.

Отплыв сажен на пять, я оглянулся. На судне никого не было. Нос «Енисея» подался вертикально кверху и начал моментально исчезать под водой. На месте транспорта взбурлил сильный водоворот. В эту минуту из бушующею моря понеслось громкое «ура». Большая часть команды еще держалась на воде. Меня стало затягивать в водоворот. Несколькими сильными движениями удались выплыть.

Я оглянулся вокруг; из-за волн видно было, как из воды вынырнула германская подводная лодка, потопившая нас, и стала полным ходом уходить, не обращая на нас никакого внимания. Водоворот понемногу начал расширяться широкими кругами, и море стало пустынным. То там, то здесь среди волн мелькали головы наших матросов, еще державшихся на воде. Рассчитывать на помощь было неоткуда. Мы приготовились к смерти. Большинство держалось совершенно спокойно, переговаривались, пели песни. Сбоку от меня перевернулся полузалитый водой баркас с несколькими матросами. Они пошли ко дну. Лодка поплыла килем кверху. К ней подплыли два матроса и уцепились. Так мы продержались более часа на воде.

Некоторые приуныли, крестились, держались из последних сил. Невдалеке от меня за буек держался молодой офицер-мичман. Он вел себя геройски до последней минуты. Заметив, что команда приуныла, собрал последние силы и крикнул: «Братцы, бодритесь, не унывать! Наши победили, потопили германский броненосец. Слышите «ура»?

Опять разнеслось «ура» над водой, но уже слабеющее. Более двух часов продержались мы на воде. Ни одной жалобы ни одного малодушного стона не слышал я. Нас, 32 человека, неожиданно подобрали подошедшие лодки со сторожевых пограничных постов. Закоченевших до потери способности двигаться, нас отвезли на берег. Отогретые, мы остались живы. Теперь поправляемся».

В дознании по поводу гибели транспорта «Енисей» выяснилось из допроса людей, которых удалось спасти, насколько выдающимся по доблести и самоотвержению было поведение личного состава погибшего судна.

По единогласному показанию спасшихся, командир, капитан 1-го ранга, Прохоров проявил исключительное хладнокровие и своими умелыми распоряжениями достиг того, что при катастрофе не только не было паники, но даже и ни малейшего замешательства.

Имея полную возможность лично спастись, герой-командир предпочел разделить участь своего корабля и погиб вместе с ним, до последнего момента оставаясь на мостике, озабоченный только тем, чтобы обеспечить возможность спастись как можно большему числу своих подчиненных.

По показанию нижних чинов, которые находились на мостике возле командира, последний все время приободрял команду и сохранял порядок при оставлении судна людьми. Зная, что он лично останется и неминуемо погибнет, капитан 1-го ранга Прохоров тем не менее все время имел спокойный, бодрый и даже веселый вид. Бывший по обязанностям службы при командире мичман Вольбек не покинул его и добровольно погиб вместе со своим начальником. Когда рулевой Мылов подбежал и предложил для спасания буек лейтенанту Матусевичу, то последний, занятый спусканием шлюпок, сказал ему: «Спасибо, братец, оставь себе буек и спасайся сам». После этого он до конца оставался на мостике, исполняя свое дело, и только когда на мостике стоять было уже нельзя, упал в воду и погиб.

Все остальные офицеры, насколько могли, были заняты спасанием людей и, очутившись в воде, ободряли их, пока, будучи контужены или ранены, не пошли ко дну. Мичман Печаткин за несколько минут до того, как, обессилев, утонул, кричал плававшей рядом с ним команде: «Не падайте духом, ребята, наш «Окунь» отомстил за нас!» Инженер-механик, капитан 2-го ранга Сачковский, держась в воде рядом с судовым врачом и лейтенантом Унтербергером, раненым и окровавленным, до самого того момента, когда оба они, выбившись из сил, пошли ко дну, старался подбодрить нижних чинов. Команда, сильная духом и вдохновленная примером своих начальников, проявила полное спокойствие, мужество и образцовую дисциплину. Тонувшие, окоченевшие в ледяной воде люди перед лицом смерти нашли в себе силы прокричать «ура!» в честь своего корабля в то мгновение, когда последний скрывался под поверхностью воды.

Низкий враг и честный противник

Вышеприведенные трогательные по своему героизму подробности гибели транспорта «Енисея» дали основание Льву Доличу, специалисту по вопросам морской войны, написать в «Новом Времени» блестящую отповедь германской лжи о беспорядках в нашем флоте, нарушениях дисциплины командным составом боевых судов.

«Если нам понадобятся фактические опровержения германской клеветы, то долго искать их не придется. Мы под рукой тут же найдем их, хотя бы в недавно опубликованном сообщении о гибели «Енисея». Взорванный, гибнет среди моря транспорт; в кучку людей, столпившихся на палубе тонущего судна, холодными тупыми очами уже вперилась смерть; пощады нет; еще несколько мгновений жизни, а затем ужасная агония в ледяной воде, судороги и мучительный конец. Но смотрите: к мостику, где стоит офицер, идет матрос, рулевой Мылов. У него в руках буек — единственная надежда. Он несет его к своему офицеру:

«Вот, ваше высокоблагородие, возьмите!»

— «Спасибо, братец, оставь себе буек и спасайся сам!»

И больше ничего. Офицер продолжает работу и затем гибнет. В этих простых словах рулевого и его начальника, — какая величественная картина самоотвержения, преданности и настоящего военного духа развертывается перед нами! И перед миром. Возможны ли мятежи там, где возможны такие отношения между командным составом и подчиненными! Впрочем, Бог с ним, с этим мифом, который слишком нелеп и бессмыслен, чтобы заставить кого-нибудь поверить в себя. Здесь не он, а другое останавливает наше внимание.

Один офицер, герой японской войны, возмущенный той отвратительной оргией лжи и клеветничества, которую устроили германцы над прахом покойного адмирала Эссена (будто бы умершего насильственной смертью), вспомнил в последнем своем письме к нам прошлую войну, прошлого противника и прошлый военный обычай. Когда убит был адмирал Макаров, то гибель вражеского вождя японцы почтили приказом императора, который предписал флоту траур и приостановку военных действий на один день. То был великолепный жесть. В этом трауре сказалась рыцарская душа наших бывших противников. Этого траура русский флот не забыл и никогда не забудет.

Никакого сравнения с этим честным противником не выдерживает наш низкий враг в нынешнюю войну. Смерть русского вождя германцы не нашлись ознаменовать ничем иным, как подлою, низкой клеветой на подавленных еще горем соратников и боевых товарищей покойного.

Что ж! Как видно, иногда бой вести приходится не только против рыцарей. Но пусть помнит Германия, что войны проходят, а слава и стыд остаются навеки».