Прославившийся своими боевыми героическими полетами под французскими небесами русский доброволец Виктор Георгиевич Федоров—исключительная личность. Корреспондент «Русского Слова», талантливый поэт П. Потемкин, рисует яркими красками его боевую карьеру.

Политический эмигрант, В. Г. Федоров с 1908 года жил в русской колонии Парижа и вместе с другими русскими в день объявления войны пел «Боже, Царя храни» и марсельезу на дворе русского посольства.
Когда образовался русский батальон во Франции, он, в числе других эмигрантов, записался в его ряды.
21-го августа он был принят, а 2б-го октября 1914 года уже был в траншеях. Через месяц он был произведен в капралы пулеметной секции, где и оставался до 23-го февраля 1915 года. В этот день его ранило осколком снаряда в голову и в ногу, и, выбыв из строя, он пролежал в госпитале до 1-го июня.
Выписавшись из госпиталя, он вступил в одну из авиационных групп в Дижоне. Четыре месяца ушло на изучение авиации, и 10-го ноября Федоров получил звание военного пилота.

Сначала новый пилот нес тыловую службу, так сказать, воздушно-обозную (есть и такая у наших союзников), доставлял на фронт аппараты по воздуху, испытывал их, был воздушным почтальоном иногда. Затем с 20-го января 1916 года попал на фронт, в самую кашу под В.

Ему пришлось выдержать за два месяца боев с немцами, при чем всегда сражаться одному против трех-четырех противников.

Особенно жарко пришлось ему за время с 14-го марта по 2-е апреля. В эти 19 дней у него было 9 боев, при чем ему удалось сбить 8 немецких аэропланов и заслужить военный крест со звездой и пальмой и высшую награду французской армии—военную медаль.

Вот что пишет генералиссимус Жоффр в своем приказе о награждении Федорова медалью:

«Сержант пилот Виктор Федоров—пилот, полный энергии и смелости, никогда не упускал случая атаковать неприятельские аэропланы. 14-го марта 1916 года он сбил немецкий аэроплан в районе вражеского расположения. 19-го марта выдержал два боя, каждый раз один атакуя три неприятельских аэроплана. 21-го марта сбил неприятельский аэроплан, упавший в наших линиях».

Последний бой Федорова был 2-го апреля 1916 г. В этом бою опять-таки с тремя аэропланами он был тяжело ранен в ногу и едва смог спуститься к своим. Ранение было настолько серьезно, что пришлось вылущить бабки, и сустав ноги погиб. С той поры кончилась его служба во французской армии.
П. Потемкин приводить из письма В. Г. Федорова на родину интересное описание его последнего воздушного боя.

«1-го апреля сталкиваюсь с немцем один-на-один. В несколько мгновений я его расстрелял, и он камнем полетел вниз. Я следил за его падением, медленно поворачивая в сторону наших линий. Вдруг затрещали в аппарат пули: та-та-та... Я еще не вполне понял, в чем дело, когда один из резервуаров бензина был пробит, руль наполовину сорван, несколько перекладин перебито. Оказалось, что маленький фоккер напал на меня сзади, пока я зазевался на сбитого немца, и отделал меня. Я стал от него отбиваться, но он скрылся так же скоро, как появился.

Несмотря на все эти, в высшей степени серьезные, повреждения, я смог вернуться на наше авиационное поле с уцелевшим мотором, но аппарат уже никуда не годился. Тогда наш капитан, который вообще очень мало летает, предложил мне свой почти новый, но уже пострадавший аппарат. Мне отказываться не приходилось. И вот на следующий день я отправляюсь в свой обычный воздушный патруль с аппаратом значительно менее быстроходным, неповоротливым, тяжелым на подъем.

Через полчаса патрулирования я натолкнулся на немца, который приблизился несколько к фронту. Я его атаковал и обратил в бегство. Еще через полчаса на том же месте появились два великолепных I. V. G. (немецкая марка), но держались они на более почтительном расстоянии, чем первый. Прошло с четверть часа. Наконец они, видимо, решились, и один за другим стали систематически приближаться к фронту. Я стал подниматься, чтобы в удобный момент упасть на них камнем сверху. Наконец вот он, удобный момент. Я падаю на первого, расстреливаю его, делаю поворот, чтобы взять второго, но аппарат не слушает. Тем временем немец преспокойно расстреливает меня. К этому времени появился, не знаю откуда, третий немец. Я—ранен. Дело проиграно. Надо спасаться.

К несчастью, мой механик потерял голову и не стал почему-то стрелять в одного из немцев, подвернувшегося довольно близко. Надо было спасаться, но спасаться так, чтобы немцам не подать виду, что я задет. Между тем нога разбита, управлять аппаратом—немыслимо. Я делаю нечеловеческие усилия, чтобы не потерять сознания. Наконец вот я вне линий, надо выбрать место, чтобы опуститься. А местность холмистая, сплошь покрыта лесами. Наконец вижу маленькую плешь, опускаюсь с головокружительной быстротой. Вижу: плешь пересечена проволочными заграждениями, но другого выбора нет. И вот с искусством, которого я за собой совсем не подозревал, я опустился в месте, совершенно немыслимом, ничего не сломав, не разбившись. Быть может, это просто чудо. Я начинаю верят, что «смелым Бог владеет».

Теперь, после выздоровления,—наверняка и безнаказанно в Россию. Очень я уж здесь «выслужился»,—все военные награды французской армии получил в две недели. А у меня такое безумное желание послужить России,— там и умереть страшно не будет. Мне и здесь не страшно, но ведь не свой,—чужой я для них. И никогда я своим не буду. А в России... Ушел бы весь в разрушительную работу.

Бить, бить и бить немца».