I.

Среди морского простора, среди водной безбрежной пустыни, гуськом вытянулись, идя в кильватерном строе друг за другом, корабли Черноморской эскадры. Дым от них черными полосами стелется над волнующейся, бурлящей : темно-зеленой морской пучиной. На небе изредка появляются лохматые дождевые тучи, и когда они закрывают собою солнце, поверхность моря потухает, перестает цвести и искриться.

Адмирал Эбергард, командующий морскими силами Чёрного моря

Контр-адмирал Плансон, начальник штаба командующего морскими силами Чёрного моря

Корабли всей своей громадой вдавливаются в широкую могучую грудь лежащего перед ними титана, и тот, покорно расступаясь, беспрестанно пропускает русских бронированных витязей, держащих путь к Царьграду.

Кругом, насколько хватает взор, с борта кораблей не видно ничего, кроме беспредельного царства воды и неба—царства двух диаметрально противоположных, не похожих друг на друга, но одинаково полных неразгаданной тайны миров.
И как невыразимо красиво царство воды и неба!

Но сейчас его красота не вызывает обычного восторга в тех, кто находится на кораблях. Обветренные, суровые и сумрачные лица моряков хранят полное, граничащее с презрением, равнодушие к чарам морского простора, которому, кажется, нет ни конца ни края, но в котором их подстерегают смертельные опасности, и это зеленое чудовище, что плещется под ними и вокруг них, может во всякую минуту отправить в свое ненасытное чрево любого подводного гиганта, любую плавучую крепость.

Но опасливое чувство не подсказано морякам боязнью за собственную жизнь,—о, нет! о самих себе они беспокоятся меньше всего. Напротив, они, не задумываясь, отдадут свою жизнь, если она обеспечит безопасность флоту, целость которого в их глазах важнее и дороже их жизни.

Вот поэтому-то люди на кораблях остаются глухи и слепы к разлитой вокруг их красоте. Их глаза скользят мимо, всего того, что в другое время наполнило бы их душу сладкими мечтами и грезами, гордым и радостным сознанием бытия. Теперь же все это они гонят от себя прочь, как нечто преступное, мешающее и отвлекающее их от дела, от цели. А дело и цель, это—во-первых, зорко следить за горизонтом, не покажется ли там где-либо дымок, или не обрисуется ли контур сливающегося с лазурной далью вражеского судна, и, во-вторых, еще с большею зоркостью и пытливостью всматриваться в глубь предательской морской пучины, ибо там, в ее недрах, могут оказаться самые опасные чудовища—вражеские подводные лодки и мины.

II.

В ясный солнечный день, когда горизонт виден во все стороны на десятки верст, идти кораблям хорошо: враг не может ни появиться, ни напасть внезапно. Но вот, когда море начнет выделять из себя „молочную сыворотку", т.-е. туман, и обволакивать им, как непроницаемым панцирем, все видимое пространство и закрывать солнце, подобно вуали или чадре, скрывающей лицо магометанки, когда, благодаря разлитому в воздухе "молоку", бывает абсолютно ничего не видно не только в нескольких саженях от судна, но и на самом судне не разберешь толком, что делается, или кто стоить в 5—10 шагах от тебя, — тогда среди белого дня можно столкнуться грудь с грудью с врагом, или же пройти бок-о-бок и не заметить друг друга. Но страшнее всего то, что в этом „молоке" легко можно принять своего за врага и пустить его ко дну, или, наоборот—врага за своего, и он отправит тебя „раков ловить".

Именно в один из таких предательских „молочных" дней и произошла внезапная встреча, а затем последовал и бой Черноморской эскадры с немецким дредноутом „Гебеном" близ Севастополя. При подходе наших кораблей к своей базе туман,- точно по сигналу, вдруг рассеялся и с головою выдал скрывавшегося в нем неприятеля.

К счастью, эта неожиданная, явившаяся полным сюрпризом для обеих сторон, встреча окончилась для нашего флота, в смысле боевого состояния его судов, вполне благополучно. Зато для „Гебена" она имела весьма трагические последствия: у него, не считая других серьезных повреждений, была сбита снарядом с „Евстафия" одна из кормовых башен. Кроме того, на „немце" от удачных попаданий в его корпус вспыхнул ряд пожаров, и он избежал окончательной гибели в этом бою только благодаря своему громадному превосходству в скорости хода, давшему ему возможность во время выйти из сферы огня и скрыться от преследования.

По этому случаю можно судить о том, насколько действительно опасна „молочная вуаль" даже днем, не говоря уже о ночном времени. Впрочем, темные ночи и без „молока" чрезвычайно опасны, куда опаснее „дня с молоком". Ибо в такие ночи возможны с кораблями всякие несчастья и катастрофы, так как все суда ночью идут без огней, при чем никакая видимая сигнализация не полагается. Ориентироваться и опознавать друг друга кораблям среди непроглядного ночного мрака страшно трудно. Идти приходится буквально ощупью, руководствуясь чутьем, опытом и компасом. Связь между кораблями поддерживается исключительно с помощью радиотелеграфа. И если при таких тяжелых условиях плавания в ночное время не происходит тех или иных крупных несчастий, то это следует,—да оно так и есть на самом деле,—приписать исключительно высоким личным достоинствам и качествам командного состава эскадры.

Темной ночью усмотреть и опознать вражеский корабль очень трудно. Освещать же прожекторами встреченное ночью неприятельское военное судно чрезвычайно опасно и рискованно, так как, с одной стороны, свет прожектора послужит врагу верной точкой для прицела, а с другой — этот же свет облегчит задачу вражеской минной флотилии в отыскании объекта для атаки и посылки мин в него.

„Бреслау", дерзнувший осветить обнаружившие его и открывшие по нем огонь наши суда поплатился за эту оплошность тем, что наши артиллеристы удачным залпом „потушили" его прожектор.

Морской бой вообще является чрезвычайно красивым и эффектным зрелищем. Но ночью он воистину „страшен и велик". И чем больше кораблей и пушек участвует в ночном бою, тем картина ярче, грознее и величественнее. Кто видел такой бой хотя раз в жизни, тот и иногда не забудет ни страшного рева стальных чудовищ, ни рвущего ночную тьму в клочья белого молниеносного пламени, ни ужасного свиста летающей „смерти", ни грандиозных водяных столбов, поднимаемых из недр моря взрывами падающих туда снарядов.
Впечатление от такого зрелища, полного красоты и ужаса, нельзя ни изжить ни вытравить из своей памяти: оно умрет вместе с тем, в кого вошло, и чья душа его восприняла.

III

Ко всем тяготам и тревогам морского похода прибавляется еще шторм. Дело в том, что главный груз военных судов — башни и пушки — находится не внутри корпуса, не в трюмах, что делает суда более устойчивыми, а наверху, на палубе. Поэтому военные корабли старого типа, корпус которых высоко громоздится над водою, во время шторма „мотает", т.-е. качает из стороны в сторону.
И это, заметьте, на больших кораблях.
Но что делается во время шторма на мелких судах, т.-е. на миноносцах!

Можно только сказать, что эти суда буквально, как щепки, швыряет во все стороны так, что из морской пучины видны бывают только их „волосы", т.-е. дымящиеся трубы и мачты.
Вообще говоря, командам миноносцев, вследствие тесноты помещения и малого штата, в походе бывает очень трудно, а во время штормов им приходится напрягать все свои физические и духовные силы.

Миноносцы—это морские кавалеристы, казаки, несущие разведочную, сторожевую и арьергардную службу. Обладая сорокаузловой скоростью хода, они стрелою носятся по водной пустыне, совершая внезапные налеты на турецкое побережье, где то обстреляют вражескую батарею, то настигнут и пустят ко дну вражеского „коммерсанта", то уничтожат огнем караван фелюг, мобилизованных турецким правительством для перевозки морем провианта и предметов снаряжения для войск Зачорохского края.

Эти операции для миноносцев, конечно, являются второстепенными и выполняются ими, между прочим, так сказать, мимоходом, и поэтому нисколько не отвлекают их от прямого назначения, не идут в ущерб задачам минного флота, составляя в то же время существенный плюс в общей сумме заслуг и успехов Черноморской эскадры.

IV

Неутомимым крейсированием у неприятельских берегов Черноморского флота вообще и отважными действиями его лихих кавалеристов в частности достигнуто прежде всего то, что турки потеряли почти весь свой коммерческий флот, часть которого перехвачена и потоплена в открытом море между Константинополем и портами Анатолии, а другая часть, более значительная, накрыта и уничтожена нашими судами в бухтах их же собственного побережья.

Так, например, в декабре прошлого года в бухте Сурмине в один день подверглось истреблению свыше 50 штук больших турецких шхун. Эти суда были сожжены. Факт их истребления является выдающимся. Разведенный из них костер представлял собою целое море огня и дыма и был виден на десятки верст в окружности. На тамошних жителей, которых турецкое правительство заверило перед этим в господстве своего флота на Черном море, он произвел должное впечатление, и те в паническом ужасе разбежались по горным ущельям.

Уничтожение коммерческого флота турок имеет огромное, неподдающееся учету, значение, ибо с его потерей турецкое правительство лишилось возможности подвозить морем все необходимое для своих войск. А так как сухим путем в зимнее время доставить через горы абсолютно ничего нельзя, то турецкая армия, наступавшая на нас из Зачорохского края, была поставлена почти в безвыходное положение, ибо у нее не было достаточного количества боевых припасов, ни провианта, ни амуниции, ни даже пушек.

Естественно, что все это значительно умалило боеспособность неприятельской армии, внесло дух уныния, неудовольствия и ропота в ее ряды, дав возможность нашим доблестным кавказским войскам с меньшей затратой сил и жертв одержать ряд блестящих побед над многочисленным врагом.

Таким образом, уничтожив турецкую транспортную флотилию, Черноморская эскадра тем самым нанесла оттоманской армии бескровный, но весьма болезненный удар, в корне подломивший ее силы и облегчивший нанесение ей решительного удара с суши.

Но главная задача нашей эскадры состояла и состоит, конечно, не в этом только, а в уничтожении ее прямого врага—турецкого флота. И если эта основная задача пока не вполне удалась ей, то во всяком случае она настолько успела обессилить и обезвредить своего противника, что значение последнего в Черном море сейчас равносильно нулю. Ибо те турецкие корабли, которые еще не совсем выведены из строя, если и решаются иногда выползать из Босфора в Черное море, то пробираются они туда и обратно украдкой, как ночные тати, и гибнут, попав на мину, как это случилось с турецким броненосцем „Меджидие", готовившим разбойничий набег на мирную Одессу.

Да, наш и только наш флот в данный момент может считать себя хозяином Черного моря. Только он в состоянии свободно ходить по нему в любое время и в любом направлении. И благодаря лишь этому исключительному положению на море, его суда неоднократно оказывали активную помощь нашей кавказской армии, своим метким огнем сметая с неприступных горных высот турецкие войска и изгоняя их из глубоких ущелий.

Такая помощь, между прочим, была оказана флотом при занятии Хопы, откуда турки были выбиты лишь после того, как Хопа подверглась самой основательной бомбардировке с моря.

Днем или двумя раньше одно наше военное судно с 20-верстнаго расстояния в районе Хопы успешно обстреляло перекидным огнем турецкие позиции, заслоненные со стороны моря горами, достигающими трех верст высоты, и покрытыми вечными снегами.
Огонь с этого корабля направлялся согласно указаниям, исходившим от наших войск. Действие его было ужасно. Турки частью погибли, частью разбежались, частью были взяты в плен пришедшими нашими солдатами.

V

Нашему флоту, если бы он желал следовать пиратскому примеру своих врагов, конечно, ничего не стоило бы разнести в любой момент все турецкое побережье.

В действиях Черноморского флота не было никакой погрешности против гуманности, и указание на то, что нашим морякам при обстреле Трапезунда пришлось отодвинуть на второй план гуманные соображения, доказывает лишь их повышенно рыцарскую щепетильность к интересам мирного населения обстрелянного ими вражеского города.

Дело в том, что Трапезунд имеет определенное значение в военном отношении, так как туда морем шел военный груз, переправлявшийся дальше сухим путем в Эрзерум — главную базу турецкой малоазиатской армии. Кроме того, Трапезунд защищен береговыми батареями. Следовательно, его обстрел ни с какой стороны не противоречит общепринятой международной этике и правилам ведения войны культурными народами и поэтому имеет себе полное оправдание.

Между тем обстрел нашей Ялты, которая всему миру известна, как курорт, как убежище больных и слабых, является ничем не оправдываемой, ничем не вызываемой жестокостью, т.-е. варварством ради варварства. И этим немцы лишний раз „приложили руку" к своему отречению от принадлежности к культурным и цивилизованным народам обеих частей света.

VI

Деятельность нашего флота вообще и Черноморской эскадры в частности в нынешнюю войну не отличается с внешней стороны ни эффектностью ни фееричностью своего проявления, и вообще в ней отсутствует всякое стремление к яркой эпизодичности, к рискованной, но „выигрышной" позе. Но именно благодаря своей интенсивности и энергии наш флот и обеспечил себе господство в Черном море.

О том, насколько энергично действует Черноморский флот, и что он действительно, а не на словах только, является хозяином положения, лучше всего известно адмиралу Сушону и его сподвижникам с подбитых и подорванных немецко-турецких кораблей.
России еще не настало время узнать все то, что сделано Черноморским флотом для ее блага и пользы: она узнает об этом потом и тогда оценит его заслуги. Теперь же ей достаточно быть уверенной, что ее Черноморские бронированные витязи не дремлют на своем ответственном посту, чему самое осязательное и убедительное доказательство - их целость и невредимость, несмотря на уловки и козни врага.

Черноморский флот сумел,— и в этом его великая заслуга перед родиной, — полностью сберечь себя, свои силы, необходимые России для нанесения последнего и самого решительного удара, который должен навсегда устранить все преграды, веками лежавшие на ее пути к Царьграду.

15-го марта Черноморский флот приступил к форсированию Босфора и разрушению его фортов, т.-е. к осуществлению той главнейшей задачи, для которой он сберег свои силы. Пожелаем же, чтоб Господь сохранил его силы до победоносного конца, как хранил Он их до сих пор.

Бог в помощь вам, доблестные Черноморцы!

Еще по теме