По материалам периодической печати за ноябрь 1917 год.

Все даты по старому стилю.

ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА КЕРЕНСКОГО

Защитники 3имнего дворца были обезоружены и отпущены на „честное слово“... Члены Временного правительства, посаженные в казематы Петропавловки, в подобающую им компанию с отпетыми монархистами-заговорщиками, были через несколько дней освобождены... Произошло это не потому, что мы не понимали неизбежности красного террора.

Прекрасно понимали! Высказывали это. А. С. Бубнов на собрании Петроградского комитета 15 октября, например, заявлял: „Когда мы будем у власти, нам придется ввести массовый террор“.

Но стратегия Октября строилась на учете настроений основных масс, поднимавшихся в революции. Громадных миллионных масс. Они невыразимо устали от войны. Жаждали мира, земли, „хлеба“. Мечтали улучшить свою жизнь. Но в то же время стремились по возможности избежать ужасов борьбы.
Устранить с ровной дороги спокойным движением могучего плеча силы прошлого, такие ничтожные, трухлявые, вконец изжитые...

Борьба, жестокая, смертельная, вырастет неизбежно из сопротивления привилегированных классов.
Но надо, чтобы в сознании широчайших масс ярко, отчетливо предстала ответственность за эту борьбу привилегированных классов. И надо, конечно, на „провокацию 6орьбы“ ответить немедля сокрушающими ударами.

„Общенародной", с огромными глубинными корнями, приходила советская власть. Не захват власти кучкой решительных заговорщиков хотя бы и во имя блага передового класса.

„Баррикада—не правительство",—так справедливо говорилось о Парижской коммуне. Коммуна Октября—и баррикада и правительство. Она—положительное творчество, созидание.

Первые же декреты советской власти глубоко практичны, рассчитаны на творчество миллионных масс пестрого социального состава,—пролетариат, руководящий основными массами деревни, бедняцким и середняцким крестьянством.

Таковы декреты о мире и о земле. Таков подход и к вопросу об Учредительном собрании.

Переход власти к советам происходил с неотвратимой силой естественного процесса.

В Питере наши потери при захвате Зимнего были невелики. Пять матросов и один солдат убиты, много легко раненых; на стороне защитников правительства никто сколько-нибудь серьезно не пострадал.
Также сравнительно бескровно совершился переход власти в руки советов в Москве, в других центрах.
Но в ВРК мы знали, что Керенский выехал навстречу эшелонам, вызванным им с фронта. (Выехал под прикрытием американского флага в автомобиле посольства Соединенных штатов.)
Надо было тотчас же готовить отпор.

„Дыбенко — морское министерство, Крыленко— внешний фронт, Антонов—военное министерство и внутренний фронт“.

Владимир Ильич, делая нам это указание уже 26 октября, рекомендовал мне немедленно попытаться овладеть аппаратом военного округа, перебраться для этого из Смольного в помещение окружного штаба. Он проявил явное неудовольствие, когда, на вопрос: как думаю организовать руководство отпором контрреволюции, я ответил: „Создам тройку— с военной и Красной гвардией"...—Никакого расчленения руководства!! Сговорились, что привлеку в руководящий центр Чудновского и штабс-капитана Дзевалтовского, импонировавшего мне своим фронтовым чином.

— Но не переуступайте руководства!—настаивал Ленин.

Со штабом, сложенным мною еще в начале октябрьских дней, мы двинулись в военный окружной штаб. В каждый отдел окружного штаба направили по два комиссара... По внешности достигнута полная подчиненность, полное овладение аппаратом. На деле—малейшие наши распоряжения безнадежно застревали. Мы не сумели ни овладеть аппаратом окружного штаба, ни сохранить за собою аппарат Смольного. Мы оказались сразу оторванными и от „военки“, и от Красной гвардии, и от районов.

К утру пришло известно, что Гатчина занята Керенским— наш сводный отряд (кронштадтцы, рота семеновцев и рота измайловцев) сдались без боя. Противник угрожает Красному Селу.    

Докладываю подробно Ленину о положении на фронте. У Керенского сил немного. Казачья дивизия генерала Краснова. Пехоты незаметно. Но хороша артиллерия, бронепоезд. По слухам, ударники движутся через станцию Дно. С юго-западного фронта Керенским снята дивизия пехоты, но задержана в пути. На северном фронте латыши и сибиряки разогнали соглашательские комитеты, обещают поддержку. Из Финляндии к нам прибыл сводный отряд моряков—тысячи полторы. Отборный народ. Выборжцы обещают отряд с артиллерией. Им удалось удержать на месте Кубанскую казачью дивизию.

Против Керенского уже действуют рабочая гвардия, моряки, у Пулкова—стрелки, артиллерии почти нет. Остальные несут караулы, казаки-донцы 1-го, 4-го и 14-го полков сидят в казармах под неусыпным наблюдением. Наш правый фланг вполне прочен. Центр закреплен. Но левый участок весьма ненадежен: стрелки колеблются, офицерство предательствует. Здесь полная возможность для Краснова прорваться в город. Недостаточно обеспечена также безопасность Николаевской железной дороги: следует закрепить Колпино и прикрыть связь с Москвой. Этому мог бы содействовать бронепоезд, обещанный путиловцами,—точнее бронеплощадка с зенитными орудиями, да что-то все ее нет.

Громадные силы были введены в действие, особенно после того, как в дело вступил непосредственно Ленин и двинул па позицию петроградских рабочих, возбудив их массовый подъем. Загудели фабрично-заводские гудки, как это было уже не раз, как это было во время Корнилова,—и сразу все пришло в лихорадочное движение...

Перед ощетинившейся пролетарской столицей напор Краснова ничтожными силами, конечно, должен был выдохнуться. Решающий удар был ему нанесен моряками, которые выбили казаков из Царского Села, бросаясь безудержно на „ура“.

„31 октября, 17 час. 21 минута.

Царскосельская радиостанция. Центробалт.

Призываю всех товарищей к спокойствию. Час поражения врагов революции близок. Они отступили от Царского Села и преследуются нами. Доблестью товарищей матросов все восхищаются, и стоящие на позициях шлют привет всему Балтийскому флоту.

Нарком Дыбенко“.

А еще через несколько часов морской революционный комитет сообщает:

"В Петрограде все спокойно. Михаил Романов взят в плен вместе с отрядом и находится в Смольном.

Царское, Павловское и Гатчино взяты во время боев. Наши потери незначительны. Линия поведения железнодорожников неопределенная. Движение не прекращено. Каледин в Донецком бассейне расставляет своих эмиссаров, но среди казаков сильное колебание. Москва после жарких боев перешла в руки советов. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы братаются с кадетами и никакого согласия с большевиками иметь не желают. Все, что вами послано, мы получаем, за что спасибо. В отряде Керенского матросы отбили два вагона сушек и баранок и один вагон сахару. В составе войск Керенского находится много офицерства и юнкеров, там же находится Марков 2-ой. Ждем последних известий о ликвидации керенщины. Матросы завоевали всероссийскую славу революционных львов.

Морской революционный комитет".

Антонов-Овсеенко, Владимир Александрович. В семнадцатом году. Гос. изд-во художеств. лит., 1933.

Маски долой!

С того момента, как выяснилось что большинство второго съезда против политики соглашателей, последние поняли, что их дело в рядах революционной демократии проиграно. А когда съезд назначил рабочее и крестьянское правительство, ярость предателей революции не знала границ. В их газетах началась такая бешеная травля нового правительства и поддерживающих его партий, особенно большевиков что перед нею побледнели все черносотенные газетки времен царского самодержавия.

Каждое слово этих газет («Дело Народа», «Воля Народа», «Рабочая Газета», «Народное Слово», «Солдатский Крик» и пр.) написано слюною бешеной собаки. Нет такой низкой клеветы того грубого предательства, того гнусного измышления, которые эти озлобленные своей неудачей люди не пустили в ход против рабочих, крестьян, солдат и матросов, восставших на защиту народных прав. Читая эти грязные листки, с ужасом видишь, что нет пределов человеческой низости, и убеждаешься что корниловские тряпки вроде «Живого Слова» и «Новой Руси» были образцами благовоспитанности и политической честности в сравнении с постыдной прессой соглашателей.

Если бы большевики в действительности руководились фракционными соображениями, как об этом со всех крыш твердят их враги, а не интересами революции и народа, то после всех низостей, совершенных соглашателями, они не стали бы с ними разговаривать. Но большевики ставят на первый план дело. И они теперь определенно это доказали.    

Во время выборов в новый и Центральный Исполнительный Комитет Советов Р., С. и Кр. Депутатов, большевики в полном согласии со всеми другими партиями, признали, что правом пропорционального представительства в этом верховном (после съезда) органе революционной демократии пользуются также те фракции которые ушли со съезда. И если их до сих пор там нет, то это объясняется тем, что они предпочли действовать совместно не с рабочими, крестьянами и солдатами а с корниловцами Керенским, Савинковым и другими.

Такое же отношение к делу проявили большевики, когда Всероссийский Исполнительный Комитет Железнодорожного союза выступил со своим примирительным предложением относительно преобразования временного революционного правительства в смысле включения в него представителей всех партий, входящих в состав Советов. Большевистский Ц. К. а затем и Ц. И. К., в котором большевики располагают большинством, высказались в пользу этого предложения в интересах упрочения революции и ее завоеваний.

Можно было думать, что это предложение сделано было большевикам товарищами железнодорожниками не без ведома господ соглашателей. Таким образом казалось, что эти люди опомнились и поняли, какую контрреволюционную роль они играют в этот час трагической схватки между революционным народом и силами реакции, группирующимися вокруг изменника Керенского.

Ведь для всех было совершенно очевидно что победить пролетариат и революционных солдат можно только с помощью корниловцев и калединцев. А в случае победы эти несомненные царисты не остановились бы на полдороге. Если они сразу и не решились восстановить формально старый режим, то во всяком случае они завели бы такие порядки, что на деле с революцией было бы покончено. Рабочий класс был бы подавлен и перебит, солдатские организации разгромлены, права солдат и матросов отменены, крестьяне возвращены под прежнее иго помещиков и т. д.

Конечно, среди той разношерстной рати, которая сосредоточивается вокруг «Комитета спасения революции» (а не контрреволюции?) есть сторонники и полного восстановления старого порядка. «Но ведь те меньшевики и правые эсеры, которые сейчас играют жалкую роль подголосков корниловца Керенского, не к этому стремятся. Ведь они, ослепленные партийной ненавистью просто хотят «изничтожить» большевиков, отбивших и продолжающих отбивать у них сторонников, которым надоела и колеблющаяся и предательская политика вождей соглашательства. Они хотят уничтожить большевиков в буквальном смысле, перебить их разогнать, загнать в подполье, чтобы на развалинах партии пролетариата увековечить господство своих скомпрометированных группок и убрать с глаз неустанного обличителя всех их преступлений перед революцией.

Вот почему можно было надеяться, что соглашатели сознали тщету своих надежд справиться с рабочими и солдатами собственными силами, но вместе с тем не желая обеспечить своей поддержкой победу корниловцев и, таким образом погубить дело всей революции, признали свои ошибки и согласились восстановить против врагов революции единый фронт всей революционной демократии. Но оказалось, что мы были стишком хорошего мнения о соглашателях.

На совещании по поводу выдвинутого железнодорожниками плана соглашатели предложили оригинальный способ восстановления единого революционного фронта. Они предлагали не более не менее, как исключить из будущего правительства самую сильную партию пролетариата, большевиков, (под предлогом, что ее ненавидит мещанство, т. е. контрреволюционная мелкая буржуазия, отголоском которой соглашатели являются), но зато включить в состав однородного социалистического правительства, (не смейтесь, товарищи!) н. с. народных социалистов и трудовиков, т. е. кучку замаскированных кадетов, не имеющих никакой опоры и никакого влияния на трудящиеся массы.

Этого мало. Господа соглашатели имели наглость предложить, чтобы победоносно восставшие рабочие и солдаты отказались от сопротивления войскам изменника Керенского чтобы военно-революционный комитет был распущен, а гарнизон был передан в руки городского самоуправления, состоящего из правых эсеров и кадетов. За то они милостиво обещали исходатайствовать у Керенского чтобы он не применял репрессий к большевикам.

Таким образом, эти предатели революции сняли с себя маски. Они хотят взять революцию не мытьем, так катаньем. Не будучи в состоянии победить ее силой, они надеются взять ее хитростью. Они хотят разоружить рабочих, внести деморализацию (разложение) в гарнизон и расчистить путь для свирепых репрессий. Если даже жалкий Керенский дал слово соглашателям - что он будет «милостив» и «великодушен» и если бы он сам не хотел нарушить своего слова (чему раскусившие его рабочие и солдаты никогда не поверять), то ведь он не более как орудие в руках бандитов контрреволюции, которые давно уже ждут не дождутся, чтобы пустить кровь рабочим, солдатам, матросам и крестьянам. Таким же орудием в тех же кровавых руках являются и соглашатели. И все они вместе всей своей политикой готовят удушение народа и революции.

Теперь это начинают понимать те демократические элементы, которые вследствие неодобрения ими большевистской тактики, шли рука об руку с меньшевиками и правыми эсерами. Нет худа без добра. И мы надеемся, что после того как предатели революции разоблачились и нечаянно выдали свое тайное желание предать революцию на поток и разграбление Керенскому и стоящим за ним корниловцам, эти честные демократические элементы отшатнутся от соглашателей и поймут что их место в рядах борющегося народа.

Левые эсеры, объединенные с-д-интернационалисты, меньшевики-интернационалисты, железнодорожники, почтовики и другие представители трудящихся должны наконец убедиться, к чему толкают их мнимые «спасители революции» с Керенским и Калединым, и раз навсегда твердо сказать себе, что в час решительной схватки между революционным народом и реакцией их место по сю сторону баррикады вместе с рабочими солдатами и крестьянами против угнетателей и обманщиков всякого сорта.

Единый фронт революционной демократии, необходим теперь более, чем когда-либо. Но события последних дней показали, что сами поставили себя за пределами единой демократической семьи те, кто по партийной злобе готов предать трудящихся связанными в руки их злейших врагов и объединиться с бонапартистскими заговорщиками, с казацкой старшиной с реакционным генералитетом, с корниловцами всяких рангов для удушения революции, неизбежности которого в случае победы Керенского они не могут не предвидеть.

Известия, 31 окт.