Заметка из газеты "Сибирская жизнь" за апрель 1916 года.

Московские настроения

Ласковая весенняя ночь, улицы Москвы как в эту ночь, так и в предыдущие освещены очень скупо, и все городские площади повергнуты во мрак. Сначала нас это обстоятельство крайне удивило: Москва, столица России, освещается скуднее нашего Томска; но после мы узнали, что Москва как в расходовании световой энергии, так и во всем теперь экономит. Экономит не потому, чтобы всего было мало, а потому, что все сбереженное пойдет на великое дело, на достижение одной цели - одоления врага. Все для будущего, а это будущее туманно, далеко и скупо обнажает то, что несет с собой.

Так думает Москва и до мелочей экономит свою силу, свою энергию... Она хочет хорошего будущего...

В эту пасхальную ночь по улицам, ведущим к Кремлю, уже с 8 ч. вечера замечается усиленное движение экипажей, автомобилей и пешеходов. Но движение молчаливое, без сутолоки, и тишину нарушают только резкие, на разные лады, рожки автомобилей. Около 10 ч. вечера направляемся и мы в Кремль, в Успенский собор, где служба сегодня будет совершаться при участии митрополита Макария. Идя в Кремль, мы ожидали здесь встретить залитую светом площадь, церкви, красиво иллюминованные, и праздничную толпу москвичей. Такой нам представлялась Москва, которая всей душей любит и торжественно встречает весенний праздник. Так оно и было раньше, как нам говорили. Но на этот раз наши ожидания не оправдались: Москва была верна общему настроению родины.

Кремлевскую площадь с многотысячной толпой цепко охватил весенний мрак, слабо разгоняемый редкими калильными фонарями.

Вот куранты мелодично пробили одиннадцать часов, половину двенадцатого, а потом и двенадцать. Сурово нарушил тишину ночи колокол Ивана Великого, к его мощному гулу присоединились жиденькие голоса колоколов других церквей.

Пробираясь кое как через толпу подростков, женщин и солдат (мужчин в штатском было мало) к Успенскому собору, мы неожиданно натолкнулись на холеный круп лошади, на которой браво, весь в медалях сидел дородный городовой. Намереваемся его миновать, но городовой нас заметил.

—    Так что, г.г. офицеры, пустить не могу, никак нельзя... Там полно, высшее начальство и опять же по билетам... Извиняюсь, но нельзя...

—    Тут все равны, Бог для всех, и всем охота... бросает кто-то угрюмо из плотной толпы штатских, но «кавалер» неумолим и бесцеремонно «осаживает» толпу своим конем, а женщинам грозит.

—    Осади, куда лезешь,—прикрикивает городовой на простую женщину, которая рискнула было проскользнуть к близкому храму.

—    Больше ничего здесь не будет. Идите, господа, по домам,—авторитетно объявил толпе один из подъехавших «кавалеров» и начал энергично, помогая товарищу,«осаживать»толпу.

Народ мало помалу стал расходиться, потянувшись к кремлевским воротам по всем направлениям. Подул из Замоскворечья сырой и довольно холодный ветер, погасив остальные плошки на колокольне Ивана Великого. Колокола благовестили как-то вяло, не было обычного веселого праздничного звона.

Вслед за толпой, молчаливо во тьме шуршавшей по мостовым и тротуарам, пошли и мы домой, унося с собой какое-то чувство неудовлетворенности.

Было грустно, но было понятно и ясно, что теперь не время для веселья и торжества и что во всем должна быть мудрая экономия, даже и в душевных переживаниях, ибо слишком серьезен переживаемый грозный момент и на каждом лежит ответственная задача.

Москва, искони являясь пульсом России и выразительницей ее настроений, и на этот раз ярко отразила своим поведением переживание всей родины.

Не отчаяние нахмурило обычно светлое и радостное лицо мудрой старухи, нет, далеко нет, но сосредоточенная дума, крепкая забота об одолении врага. Откинув веселье, экономить во всем свою исполинскую силу и, не покладая рук, твердо делает великое дело. Что дело будет доведено до благоприятного конца—Москва наглядное тому ручательство. Она учит верить, надеяться и... делать.

Москва, 10 апреля.

Гр. Крекнин

В НОЧЬ СВЯТУЮ...

В ночь святую звезд алмазных так
таинственно мерцанье,
В небе темном чьих-то крыльев чуть
заметно трепетанье,
Точно хоры серафимов в облаках
сплелись незримо,
И земля им чутко внемлет, древней
верою хранима.

В ночь святую загорелись над  заснувшими полями
Купола церквей высоких, опоясанных огнями...
И дворы, сады и башни, и лачужки на окрайне
Затаились и чуть шепчут о грядущей дивной тайне...

В ночь святую все молитвы, вместе с звоном возлетая,
Унесутся к звездам синим, к воротам лучистым рая...
И воскреснет в мире черном, истомившемся в крови.
Светлый Образ Бога правды, всепрощенья и любви.

А. Князева.