Пятидесятилетие Парижской Коммуны

Французские коммунисты воспользовались пятидесятилетней годовщиной 29 мая 1871 г., т. е. дня подавления Версальскими войсками восстания Парижской Коммуны для того, чтобы устроить новую демонстрацию в пользу Советской России.

«Да здравствует Коммуна и «да здравствует советская Республика», пишет «Нumanite», — это тождественные восклицания... У них (парижских коммунаров) учились русские революционеры, которые через 46 лет после 1871 г. создали Коммуну гигантских размеров, покрывающую своим красным знаменем огромные территории и целые народы».

Таким образом получается представление, что советский строй есть именно тот идеал, к которому стремилась Парижская Коммуна.

В действительности между революционной коммуной в Париже 1871 г. и строем созданным большевиками в России сущего чрезвычайно мало общего.

Прежде всего в Парижской Коммуне лишь с величайшей натяжкой можно видеть попытку произвести социальную революцию, стремление создать новый социальный строй, основанный на уничтожении частной собственности, в чем заключалась задача большевиков.

За весь период деятельности коммуны (18 марта — 20 мая 1871 г.) правительством Парижской Коммуны почти ничего не было сделано такого, что носило бы характер нарушения прав частной собственности, даже почти ничего в области того, что принято называть социальным законодательством. Французский банк коммунарами не только не был  национализован, но, наоборот тщательно охранялся ими.

В документе, который часто называется завещанием Парижской коммуны, т. е. в воззвании правительства коммуны к французскому народу, опубликованном 19 апреля, в котором заключается попытка разъяснить Франции цели революции, говорится очень подробно о признании и упрочении республиканского строя, об осуществлении в полной мере автономии отдельных коммун во всей Франции, единственным ограничением, которой может быть только соблюдение автономных прав других коммун.

Идеалом государственного строя Франции рисуются федерации отдельных автономных коммун. Революция 18 марта, т. е. первого дня коммуны, должна привести к упразднению милитаризма, бюрократического строя, вообще старого и клерикального государственного порядка, эксплуатации и всех зол, являющихся причинами рабства пролетариата и поражения Франции. В этом документе отсутствует почти все то, что характерно для современного социализма.

Нельзя было назвать и рабочим правительство коммуны, в котором из 80 человек было всего 25 рабочих, остальные же принадлежали к различным группам буржуазии: мелкой, средней и даже крупной, и к интеллигенции. Число социалистов было среди них очень незначительно. Большей же частью это были мелкобуржуазные революционеры, из которых некоторые находились под влиянием идей 48 года, другие же старались копировать якобинцев Великой Революции.

У парижской коммуны поэтому не было ясной социальной или политической программы и во всей истории XIX века было мало таких полных противоречий и сумбурных народных движений.

Рисуя настроение парижского населения перед началом коммуны, один из членов правительства Тьера, Жюль Симон, говорит, что тогда в Париже все боялись потерять в случае распущения национальной гвардии жалование в полтора франка, которое получали национальные гвардейцы во время осады Парижа, и которые, при общей безработице, были единственным источником их существования.

Квартиронаниматели, которым Национальное собрание отказало в отсрочке  взноса квартирной платы, боялись оказаться на улице, а негоцианты, которым было отказало в продлении моратория по векселям, истекавшего 13 марта 1871 г., опасались оказаться банкротами.

Почва же, на которой сошлись разношерстные элементы, образовавшие парижскую коммуну, была прямо противоположна социалистическо-интернационалистической, на которой теперь стоят большевики. Озлобленные проигранной войной, лишениями периода осады Парижа и всем позором, связанным с продиктованными Франции Бисмарком мирными условиями, массы видели в правительстве Тьера изменников, продавших родину и сдавших врагу Париж.

Рабочие массы Парижа не отдавали себе отчета в полной безнадежности дальнейшего сопротивления. В нем твердо сидела вера, что «лавинообразная вылазка» парижского гарнизона в состоянии освободить Париж и заставить прусские войска снять осаду и отступить.

Когда же «правительство национальной обороны» этого не сделало и заключило перемирие на очень тяжелых для Франции условиях, то это правительство в глазах народа стало правительством государстивенной измены и предателей. У коммунаров наиболее употребительное для версальского правительства обозначение было «capitulards». Многое в истории парижской коммуны становится понятным только, если иметь в виду это патриотическое настроение раздраженных масс.

Версальское правительство вызывало злобу не только потому, что его подозревали в реакционности, желании сохранить монархию, и. что оно не умело разрешить такие вопросы, как вопрос о квартирной плате и моратории, имевших огромное значение для сотен тысяч парижских жителей. Решающим моментом было то, что правительство не было в состоянии спасти Францию от окончательного разгрома.

Нет поэтому ничего более неправильного сравнения большевиков, дебютировавших «похабным» Брест-литовским миром и низвергшими временное правительство за то, что оно стремилось все-таки добиться победы России, с глубоко патриотическим в свой основе движением парижской коммуны.

Кроме случайного созвучия слов: коммунизм и коммуны у этих двух революционных периодов общего весьма мало, за исключением таких явлений, как расстрелы заложников или закрытие оппозиционных органов печати, которыми себя парижская коммуна опозорила в не меньшей мере, чем советская Россия.    

Известна жестокость, с которой расправилось версальское правительство с парижскими коммунарами. По самым скромным расчетам число погибших в дни 21—28 мая, когда войска правительства Тьера взяли Париж, было, не меньше 6-ти тысяч. Военные суды вынесли около 9 000 обвинительных приговоров и 7500 участников коммуны были сосланы в Нов. Каледонию.

Энгельс по этому поводу писал в предисловии к 3-му изданию «Гражданской войны во Франции» К. Маркса, что историческая стена на кладбище Пер-Лашез служит

«немым свидетелем, до какого бешенства может доходить правящий класс тогда, когда пролетариат осмеливается добиваться своих прав».

Читая теперь эти слова, поневоле приходится задавать себе вопрос, решился ли бы Энгельс написать их теперь, после режима советской России, являющегося по мнению коммунистов современным повторением парижской коммуны, ибо из опыта диктатуры пролетариата, произведенного Лениным на основании глубоко продуманного им учения Маркса-Энгельса, мы теперь знаем, что пролетариат со своими классовыми врагами расправляется во всяком случае с жестокостью, превосходящей всякое воображение.

И. П. Левин.

Руль. - Берлин, 1921 № 163, 3 июня (21 мая)