Всероссийский Совет Крестьянских Депутатов

Собрание открылось предложением Председателя Н. Д. Авксентьева почтить вставанием память Н. Г. Чернышевского.

— Сегодня, товарищи,—сказал Н. Д. Авксентьев,— как раз годовщина того дня, в который Н. Г. Чернышевский был на площади Петрограда подвергнут церемонии гражданской смерти. Публично на него надели кандалы, сломали над его головой саблю, чтобы затем отправить, как лишенного прав каторжника, в Сибирь. Таким образом, загасили тот светильник, который был бы, быть может, одним из наиболее гениальных у нас в России, Н. Г. Чернышевский — великий социалист- народник.

Собрание почтило память Н. Г. Чернышевскаго вставанием и пропело ему «вечную память».

Памяти Н. Г.Чернышевского

В тяжелые, мрачные годы,
Когда задыхался народ,
Глашатай любви и свободы-
Он звал неумолчно вперед,
Как благостный колокол Божий,
Дремавшую совесть будил
И в чутких сердцах молодежи
Ответный порыв находил:
Горячею верой в Свободу
И подвига жаждой полна,
В глухие деревни к народу
Пошла беззаветно она...
Но голос вождя и пророка
Подслушали чутко враги,—
И был он замучен жестоко
В холодных просторах тайги.
Со дня его ссылки позорной
Полвека сегодня прошло,—
Но семя любви животворной    
Сторицей плоды принесло.
Любовью полны благодарной—
Преклоним колена пред ним
И образ его лучезарный
На веки в душе сохраним!

П. Второв

***

Великий грех

Нет в мире интеллигенции, которая бы так бескорыстно служила народу, как русская интеллигенция.

Народ для русской интеллигенции был божеством, которому она поклонялась, но между народом и интеллигенцией всегда была глубокая пропасть непонимания и отчужденности. Народ жил своей верой, таинственной и чуждой.

Интеллигенция не была выразительницей его духовных стремлений и упований. Она несла народу свое миросозерцание, свои идеалы, созданные Западом. Объятая пламенной жаждой служить народу, перенося страдания во имя народа, изнемогая на каторге, в снегах Сибири, интеллигенция всегда чувствовала себя чуждой народу, она духовно не сливалась с ним, она не была избрана народом.

В духовной жизни интеллигенции было какое-то роковое противоречие. Поклоняясь народу, как своему божеству, принося ему в жертву свою жизнь, интеллигенция всегда хотела заставить его принять свою веру. Она не хотела научиться у народа, не хотела полюбить его духовныя сокровища. Она не хотела развивать, углублять, вознести к высшей свободе и к высшей правде правду, выстраданную народной душой.

Теперь, в дни революции, когда народ—вместе с социалистической интеллигенцией, когда он пошел за ней, прельщенный и плененный «землей и волей», теперь особенно болезненно и остро чувствуется это чисто внешнее соединение, которое разорвалось и превратилось в злобную вражду, кровавую и непримиримую.

Огонь ненависти, зажженный революцией, охватил необъятные пространства России, в душе народа возросла злоба и недоверие к интеллигенции, столетие приносившей ему в жертву своих лучших сынов и вот раздался знакомый голос русского интеллигента <1>) зовущий простить народу его грех перед интеллигенцией и покаяться в своей вине перед народом, учить народ и учиться у народа, соединиться с ним в одно для великого дела, спасения многострадальной России.

    <1>) Л. Ш. „Что делать?"—Христианская мысль.

«Два главных лагеря, на которых сейчас делит у нас людей, определяются принадлежностью к высшим и низшим классам народа. Буржуазия—с одной стороны, пролетариат—с другой. Раз ты принадлежишь к буржуазии,—говорят нам, то у тебя может быть только один «интерес»—выжимать соки из пролетария. Неграмотные люди, научились отлично выговаривать эти два чужестранных слова «буржуазия» и «пролетариат» и убедились, что можно в чем угодно сомневаться, но нельзя ни на минуту сомневаться в том, что буржуа всегда, везде, при всяких обстоятельствах может только «эксплуатировать» пролетария, и что, следовательно, пролетарий всегда и везде должен думать только о том, как можно себя обезопасить от буржуев.

Если бы случайно пролетарий встретил буржуя на необитаемом острове, где им обоим пришлось бы погибать от голода, пролетарию и в голову не пришло бы, что можно объединиться с буржуем, чтобы вместе искать спасения. Он и здесь помнил бы о классовой борьбе.

Если бы они вдвоем плыли на утлой ладье по разъяренному морю—пролетарий отнюдь бы не старался помочь своему соседу по беде и не ждал бы от него помощи: наученный чужестранной теорией, он думал бы не о том, как бороться со стихией, а как избавиться от человека, который, вместе с ним, трепетно ждет разрешения своей участи.

Если меня спросят, грешна ли буржуазия вообще и, в частности, буржуазия русская против народа,—я без всяких колебаний отвечу: грешна. Не только фабриканты и помещики, которых обыкновенно винят в первую голову, не только инженеры, офицеры и врачи, но даже и писатели и священнослужители, которым бы следовало более, чем кому бы то ни было, прежде всего искать Царствия Божия и его правды, все мы, за редкими исключениями, тяжело виноваты не только перед народом, но и перед Россией.

Я говорю, за редкими исключениями, потому что в среде буржуазии, явились те люди, которые впервые почувствовали свою вину перед народом. У нас уже великий поэт Пушкин мучился, боролся и погиб только потому, что он не смел и не хотел охранять те устои, на которых держался николаевский строй.

Декабристы вышли из среды дворянства; князья восстали против аракчеевского режима и понесли тяжкие кары. За Пушкиным шли другие люди, шли: Белинский, Писарев, Добролюбов, Чернышевский, Герцен, Бакунин, Михайловский и много таких, имена которых история не сохранила нам.

Но это только единицы разбросанные в пространстве времени и никогда интеллигенция не объединялась в одно целое, никогда не подошла близко к душе народа, не воспитала эту душу, считая правду о духе, по своему высокомерию, своей неотъемлемой принадлежностью.

Вот почему я считаю, что виновниками всех трудностей, которые выпали на долю России, является не кто-то другой, а мы сами. Мы старшие поколения нынешней России не умели во время противопоставить разрушительным стремлениям свое веское, властное слово.

Страшно вспомнить, какие муки вынесли на себе многострадальные народы России. И духовные руководители из тех писателей, которые всегда размышляли о Боге и вечности,—не нашли способа защитить своих близких. Революция произошла не сверху, а снизу. Буржуазия, надо ей отдать справедливость, не отказалась идти вместе с народом, но пошла в последний час. И теперь, конечно ей приходится «терпеть».

И мы, писатели, проповедовавшие терпение низшим классам, должны теперь обратиться с такой же проповедью к высшим классам, и с нами заодно должны с таким же словом обратиться к высшим классам и священнослужители.

Что и говорить—трудно сейчас и фабриканту, и чиновнику, и офицеру, и священнику. Трудно, обидно, невыносимо обидно. Много хуже, чем ремесленнику или крестьянину. Но нужно терпеть, нельзя превращать свои трудности в ненависть и озлобление. Народ терпел целые столетия. Потерпим теперь месяцы, может быть годы. И во имя того же идеала, той же высокой цели, во имя которой мы призывали прежде к терпению всех обездоленных.

Нужно спасать Россию!

А спасение России, не в низших, как и не в высших классах. Страна не может жить без пахаря и рабочего, но страна не может жить и без инженера, без судьи, без писателя, без ученого, без священника. Мы все делаем одно общее дело. Нужно его сделать только с любовью и со взаимным доверием.

Нужно не только хотеть, чтоб тебя слушали, нужно слушать и других. Мы должны отбросить свое высокомерие.

Мы многому учились, многое знаем такое, что и не снилось простому человеку. Наши агрономы научат крестьянина, как ему нужно обрабатывать землю, чтоб она могла ему давать не 50, а 150, 200 пудов хлеба с десятины. Наши инженеры научат его прокладывать дороги, архитекторы—строить дома, учителя—дадут ему грамоту. И если мы можем, вопреки мнению «трудящихся», которым кажется, что только они кормят и поят всю Россию, сделать столько же, сколько и рабочие, а может, и больше, для удовлетворения материальных нужд России, то случается и так, что простые, невежественные люди могут постичь своим таинственным путем—может, путем своего векового страдания—и правду о духе, ту правду, которую мы, по своему высокомерию, считали своей неотъемлемой принадлежностью.

Они не захотели нас слушать, хотели от нас отделиться. Они говорили, что ученые, врачи, агрономы, писатели, художники из буржуазии—им не нужны, что они создадут своих, которые будут думать и творить для пролетариата, они утверждали, что священники им и совсем не нужны, что они и без Бога обойдутся.

Но, чтобы они ни говорили—мы знаем, что своей науки, своего искусства, даже своей политики они не создадут. По желанию не вырастают науки и искусства; ученые и художники не родятся под кустами.

Культура и ея носители создаются тысячелетиями. Когда пройдут увлечения непривычной свободой, те же, которые сейчас победоносно от всего отрекаются, ужаснутся своему отречению и с радостью пойдут к нам за теми сокровищами векового духовного творчества, хранителями и наследниками которых мы являемся.

Пусть молодые безумцы изрекают в своем сердце, что нет Бога. Придет трудный час, и побегут они в храм Божий искать утешения. Да и до трудного часа побегут. Разве в первый послереволюционный праздник Светлого Воскресения храмы были пустее, чем прежде? Разве толпы народа в этом году не так ревностно спешили на торжественную службу.

Не одним хлебом будет сыт человек. Трудно, безмерно трудно жить человеку без хлеба. Но, и хлебом одним человек не насытится. «Интересы»— и материальные и духовные—низших и высших классов слишком связаны и сплетены между собою. Народ не может жить без нас, как мы не можем жить без народа. Мы ищем у них и правды и хлеба. Он ищет у нас и правды и хлеба.

Нужно только помнить, что мы, старшие и более образованные и более устроенные люди, должны возможно терпимее и терпеливее относиться к своим бедным, темным и более молодым ближним. Претерпевший до конца спасется—и мы, если найдем в себе силы достойно и без ропота вынести посланные нам Богом испытания, спасем и себя и внесем свою долю в великое дело спасения и обновления России».

Л. Ш.