Омск, 10 июля.

Очередная задача

В наши дни нет первоочередных задач. Все они первоочередные, так как жизнь государства разрушена до основания, и все необходимо начинать сначала.

Таким образом тут же, на ближайшей очереди, находится вопрос о восстановлении сношений с союзниками, сношений, необходимых с военной и экономической точек зрения.

Правительства прежних режимов от Штюрмера до Ленина не позаботилось о том, чтобы связать себя с союзниками телеграфом на случай перенесения политического центра за Урал. А ведь об этом говорили по странной случайности и Штюрмер и Ленин. Никто не подумал об этом, и стоящие в Ледовитом Океане радиостанции на Маре-Сале и на о. Диксона молчат теперь, отрезанные тысячами верст от центров Сибири.

Первой заботой правительства должно быть установление радиотелеграфной связи с Англией и Америкой, оповещение о всем происшедшем и укрепление дипломатических сношений.

Никто не станет отрицать того, что лишь Сибирь может в переживаемый момент представлять собою всю Россию,— Россию, не желающую влачить цепи брестского договора, а следовательно, имеющую право говорить от имени России, вести переговоры, заключать союзы, подписывать договоры и делать займы.

Сибирь не стремится сделаться независимой республикой, ничем не связанной с Европейской Россией, но она является единственно цельной и организованной государственной величиной, с которою желают считаться союзники. На последних лондонских совещаниях выражение "Iunite Loyale“ в применении к России сделалоcь ходячим. В поисках этой „лояльной единицы", т. е. группы, имевшей свою политическую физиономию и политическую линию поведения, союзные дипломаты в буквальном смысле сбились с ног.

Было все и не было ничего. Были осколки партийных группировок, копошащихся в сумятице раздоров и распада, были заговорщики, о которых Гендерсон сказал, что они ,,пишут на своей коже совоем нереальный роман", были сотни инициаторов различных новых партий и прожектеров, прожектеров без конца!

В этом хороводе вождей, деятелей и демагогов различной окраски нет-нет да и всплывают старые, очень старые и давно опостылевшие персонажи.

Вот Марков 2-ой с Замысловским, вот д-р Дубровин и Иван Орлов—столпы монархизма и погромного черносотенства; вот Шульгин, Шилловский и их друзья из под знамени октябризма—они тоже не дремали и предлагали союзникам свои услуги. С первыми у Ллойд-Джорджа, Асквита и Мак-Кенна не было общего языка, а вторые были до смешного пигмеями. Тогда Марков 2-й со своими подручными ринулся в большевизм и предлагал Вильгельму свои услуги по восстановлению монархии, а октябристы ушли в свои подполья.

Германское правительство, правительство Гольфериха и Кюльмана, нашло себе опору в России в лице партии большевиков, вполне логично и официально законно ведя с ними дипломатическия сношения. У союзников не было никого, кто бы мог сказать им хотя бы только о том, остается ли в союзе с ними Россия, или она перешла на сторону Германии?

Пишон в половине мая открыто задал такой вопрос правительству Франции; Батто требовал ответа на этот же вопрос на страницах „Меssagerо“, а американский депутат Фойот неяоумЬипо сирашпва.. в "New-York Неrаld“, не сделалась ли уже Россия германской колонией?

Может быть, найдется немало тупых и неграмотных людей, которые до смерти запуганные жупанами и партийными привидениями вроде „французского капитализма, английского империализма, японского милитаризма и американского индустриализма", будут говорить против союзников. Они, конечно, эти политики—не в счет. Но найдутся и такие, которые возьмутся доказывать опасность, исходящую от „данайцев, дары приносящих". Такие пусть лучше скажут открыто: мы за германскую ориентацию. Мы их поймем, так как знаем обработку общественного мнения России немецкой системой уничтожения национального самосознания. С таким болезненным уклоном политической мысли, с таким гипнозом все, что русское, должно выступить на борьбу. И будет это борьба за свое существование.

В этой борьбе нам могут помочь только союзники. Не для нас, «подписавших не читая», брестский договор, сделают они это, но для собственного спасения, для доведения войны до унижения германских юнкеров, аграриев и капиталистов. Мы же должны использовать свое международное, очень сложное, но исключительно удачно сложившееся положение.

Что в этом направлении предпринимает сибирское правительство?

Помнит ли оно об этой важной очередной задаче?

Отмена декретов

Временное сибирское правительство объявило все декреты так называемого совета народных комиссаров и местных советов актами незакономерными и потому уничтоженными.

Уничтожение силы декретов само собой разумелось, как необходимая мера при переходе к другому строю. Весь вопрос сводился лишь ко времени и формам, в которые должно облечься восстановление досоветского порядка.

При всей абсурдности, откровенной демагогичности советских декретов, надо считаться с тем фактом, что уничтожение их действия не может произойти одним росчерком пера. И это вовсе не потому, что они, эти декреты, будто бы отвечают назревшей потребности жизни, что задеть их—значит, восстановить против себя миллионы людей. Все это неверно—пала советская власть в Сибири, и мы что-то не видели спешащих ей на подмогу толп. Скорее, наоборот...

Дело не в этом, а в крайней путанице, создавшейся в результате законодательного творчества наших доморощенных коммунистов.

Возьмем, напр., декреты, изменившие до того наше законодательство о семейных отношениях, т. наз. „совдепские" браки.

Благодаря радикализму и радикальной безграмотности агентов советской власти, эти совдепские браки часто совершались при наличности нерасторгнутого даже и „по-совдепски" предыдущего брака.

Если возможно в этом случае (хотя и тут далеко не всегда) видеть в тягостных последствиях уничтожаемого совдепского брака „кару" за неосторожность, за излишнее доверие к прочности и силе советской власти, то положение уже ни в чем невиновных детей от таких браков должно быть очень тщательно определено.

Столь же затруднительно, с иной точки зрения, восстановление платежей по займам. О фактической уплате процентов теперь, когда от России осталась чуть ли не одна Сибирь, врядли может быть речь. Ясно, что произойдет, если, напр., стали бы в Сибири оплачиваться купоны займов и т. д. В первую очередь, несомненно, так или иначе постарались бы получить уплату совдепские деятели на Сибири и России (если правдивы ходившие слухи, что эти лица усиленно „реквизировали" и скупали подобные бумаги). Платежи по общегосударственному долгу разумеется, Сибири не под силу.

Однако, важно принципиальное признание необходимости уплаты, выводимое уже из того, что все декреты отменяются. Важно потому, что такое категорическое заявление может выгодно отразиться на кредите государства.

Затем идет ряд декретов, вводящих ценные институты, не изуродованные и спешностью их введения, и неуместностью и демагогией вводителей. К этой категории, напр., относится учреждение большевистских касс. Безусловно полезное учреждение получило такие очертания, что осуждено на гибель уже в виду своей конституции. Откровенная контрибуция, налагаемая на работодателей, высокие ставки— все это, как, впрочем, и все экономическия мероприятия большевиков, отражается не на самом "буржуе"-промышленнике, а на промышленности.

Есть далее ряд декретов, которые могут быть отменены сразу, вроде декрета о монополии объявлений (уже фактически отмененного).

Признавая поэтому меру временного правительства правильной, мы можем пожелать, чтобы:
 
1) отмена декретов проводилась планомерно и обдуманно, но чтобы

2) необходимость плана не обращалась в затяжку, чтобы эта работа велась возможно энергичнее.

Только в проведении полного разрыва с наследием большевиков, принципиально уже провозглашенного, верный путь к завоеванию симпатий и доверия громадной части населения.

Сибирская жизнь 1918 № 056 (10 июля)