По материалам периодической печати за сентябрь 1917 год.
Все даты по старому стилю.
Обзор печати
В статье „Смотрите, граждане!" Г. Плеханов в „Единстве" предостерегает, что близится развязка:
"Пролог разыгран. Долго играли его: целых семь месяцев. Теперь кончили. Теперь начинается трагедия, - потрясающая трагедия военного разгрома великого народа, едва стряхнувшего с себя цепи старого порядка, едва родившегося для свободной жизни.
Возможно, что, вопреки всем правилам драматического искусства, трагедия окажется менее продолжительной, чем пролог. Во всяком случае, ее действия будут очень коротки, и много времени она не возьмет".
Не для того, чтобы сеять панику, оговаривается Плеханов, он пишет это.
"От острова Эзеля до Петрограда не так уж близко, но дело не только в географии".
Плеханов указывает на то, что как бы ни было сложно развитие дальнейших операций неприятеля, оно будет совершаться в обстановке, чрезвычайно сильно изменившейся к его выгоде и к нашему ущербу. Объяснению наших неудач тем, что мы, ведя войну, в то же время ставим на первое место политическую борьбу, Плеханов без труда отводит ссылкой на великую французскую революцию.
„Нет, дело тут не в том, что мы занимались политикой, а в том, что как нельзя более ошибочно было то направление, которое приняла наша политическая борьба".
"Главная беда была в том, что циммервальд-кинтальская «война за мир» страшно понизила боеспособность русскаго войска. Если недавно осужденный Сухомлинов оставил русскаго солдата без снарядов, то идея Циммервальд-Кинтала растлила солдатскую душу. Вот почему немецкая армия подвигается вперед, сметая русския дружины, как ветер кловит прах долины и клонит пыльную траву".
Слабыми сделала нас, по мнению Плеханова, не политика, а только принятое нашей политической борьбой цимчервальд-кинтальское направление, политика, от которой до сих пор не смеет открыто отказаться наше Правительство,
"которое несколько дней тому назад заявило в опубликованной им декларации о полной готовности своей плясать на удивление всей Европы, под циммервальд-кинтальскую дудку. По смыслу этой декларации, пляска под циммервальд-кинтальсхую дудку составляла первую заботу его в международной политике. Оборона страны стояла в декларации лишь на втором месте: хотя, мол, и будем плясать с усердием и грацией достойным Гейневскаго Атта-Троля, «однако» подумаем также и о военной защите России".
В виду грозящей России страшной опасности, и "преступного легкомыслия", проявленного нашим Правительством,—ибо оно, как раз накануне немецких побед на Балтийских островах, снова пообещало „плясать во внешней политике циммервальд-кинтальскую пляску",— Плеханов напоминает, что „должно, наконец, громко заговорить общественное мнение":
"Для этого есть много совершенно законных путей: печать, резолюции, принимаемыя на собраниях, петиции и т. п. Но нужно, как можно скорее, воспользоваться всеми этими путями. Время не ждет. Конец приближается...
Смотрите же, граждане чтобы наши консулы не причинили республике ущерба".
* * *
„Предательство" видит „Речь" в том положении, которое заняла большевистская печать, в виду новаго тяжкаго удара, нанесеннаго нам германцами.
Так, ленинский „Рабочий Путь" продолжает внушать и своим читателям, что никакой опасности нет, и что близок мир:
«Массовое движение в Германии уже переросло те рамки политической борьбы, в которыя хотели бы его заключить вожди умеренной группы...
«Да, красная заря занялась над Германией. Через тысячи препятствий, через каторгу и смерть немецкие пролетарии революционеры идут к той же цели, которую поставили себе рабочие и солдаты революционной России.
«Окопы еще разделяют их и нас. Но близится день, когда, несмотря на все происки и старания буржуазных насильников, международная революция против войны и господства капитала водрузит по обе стороны этих окопов знамя своего торжества!»
„Можно ли поднять дух армии, можно ли двинуть ее против врага, если она верит этим увещаниям, что враг не враг, что нужно бороться с буржуазией и т. д.“,
спрашивает „Речь".
Но и Горьковская „Новая Жизнь" не лучше ленинской газеты. Еще не кончены морские операции немцев, наносящие нам страшный удар, а „Новая Жизнь" старается опорочить наших союзников, по вине которых, будто бы, отдаляется мир:
"Германский империализм, под влиянием внутренней разрухи, идет на уступки и настаивает лишь на целости своей территории—по крайней мере на западной границе. Англо-французский же империализм настаивает, как на минимальном требовании, на «дезанексии» эльзас-лотарингского «угля и железа».
„Если нет гарантии, что положение впредь будет лучше,—заключает „Новая Жизнь",—то нет оправданий для отказа от мирнаго выступления".
И „Речь" отзывается об этом так:
"Какое-то бесовское навождение, какой-то дьявольский замысел! Все средства пускаются в ход, чтобы разложить армию, а когда затем мы терпим поражения, нам говорят, что нужно заключить мир".
В заключение газета цитирует корреспонденцию с фронта, напечатанную в „Воле Народа" и как нельзя лучше рисующую результаты этой дьявольской работы над разложением нашей армии:
«Торжество большевиков.
«Долой войну! Мир во что бы то ни стало!»
Напоминание об отечестве вызывает бурные протесты, крики, что отечество—выдумка буржуев, которым выгодно тянуть войну. Оказывается, что наступление 18 июня окончилось крахом потому, что буржуазия испугалась скораго окончания войны, и поэтому был дан приказ отступать.
Везде и во всем виновна буржуазия. Раздаются определенный пожелания «перерезать буржуев». Пишут письма домой в деревню, чтобы там не давали хлеба. Говорят даже, что если на фронте не будет хлеба, то и весну поневоле придется прекратить. Вольноопределяющегося, не пожелавшего уехать в отпуск, «приветствовали» враждебными замечаниями, что вот из-за таких-то буржуев и война затягивается».
Еще по теме
| 