По материалам периодической печати за ноябрь 1917 год.
Все даты по старому стилю.
Обзор печати
Грезы Троцкого о гильотине
«Век», заменивший «закрытую» «Речь», пишет:
Большевики захватили власть и держат ее вот уже целый месяц. Но, «счастья нет в душе моей». Для того, чтобы держаться, большевикам приходится затушевывать свое полное бессилие угрозами и террором, пугать и стращать воображение обывателя.
Троцкий в своем последнем выступлении в цирке «Модерн» возбуждал в толпе жажду крови, утверждая, что у нас нет еще настоящего террора, и напоминал о французской гильотине, которая делала человека ровно на голову короче. Трудно понять, какие преимущества Троцкий видит в гильотине. Чего ему еще недостает, когда ежедневно газеты приносят известия о зверских самосудах, когда даже Крыленко считает нужным отделиться от позорного убийства ген. Духонина, когда русские города расстреливаются из тяжелых орудий, тысячами насчитываются убитые и раненые, когда злоба и ненависть доведены до точки кипения?
Конечно, можно и гильотину поставить; можно, быть может, разнуздать зверские инстинкты еще больше, чем до сих пор представляло себе человеческое воображение, можно еще увеличить количество жертв — заменить тысячи десятками тысяч. Однако, что бы Ленин и Троцкий отныне ни придумали, общая картина от этого не изменится. Краски могут сгуститься, соотношение оттенков может измениться, но картина уже вполне закончена и остается все та же.
Господство террора, жестокого, бессмысленного террора неизбежно сопровождающегося тяжелой анархией и разгулом, определилось с потрясающей яркостью. Газеты, поскольку они имеют возможность выходить, поскольку им удается противостоять дикому насилию, не перестают твердить, что большевистское хозяйничанье грозит погубить революцию, что оно готовит почву для железной диктатуры, что контрреволюция уже стоит за спиною, отбрасывает на нее широкую тень и т. д., и т. п.
Газета полагает, что контрреволюция теперь уже совершившийся факт. В самой деле,
Если бы завтра взял верх какой-нибудь Николай кровавый, ему бы ничего не пришлось менять, не пришлось бы задумываться над какими-либо нововведениями. Напротив, нужно было бы укрепить и разработать ту систему, которая введена Лениным и Троцким, нужно было бы только ее упорядочить и водрузить над ней другое знамя. Вот в чем и заключается историческое преступление большевизма, вот почему переход от Ленина к его неизбежным преемникам может совершиться с волшебной быстротой, по щучьему велению.
Ленин и Троцкий упиваются пока аплодисментами, которые так щедро раздаются в ответ на бешеные угрозы и заманчивые обещания. Если и раздаются протесты даже из рядов ближайших сотрудников, то никакого труда не стоит заглушить их мощными рукоплесканиями дюжих рук. Но, если бы Ленин и Троцкий могли слышать, что говорится о них в рядах самых, казалось бы, стойких большевиков, если бы они могли познакомиться с тем, как их наиболее решительные сторонники оценивают положение момента и чего они ждут от завтрашнего дня, тогда они поняли бы, что их предметные уроки деспотизма и своеволия нашли чрезвычайно благодарных и восприимчивых учеников и что все готово уже для сказочного превращения.
Придется ли Троцкому осуществить свою угрозу гильотиной или ей реализует его преемник, заменив иностранное изобретение исконной русской плахой—одно можно предвидеть: преемник использует то остервенение, которое возбуждают нынешние бесчинства, и будет «работать» при громком и ненасытном одобрении огромных масс, доведенных до отчаяния и бешенства диктатурой Ленина и Троцкого, ни перед чем не останавливающихся и ничего святого не признающих.
А пока в Смольном мечтают о гильотине—для внешних займов. «Полночь», наследница «Дня» и «Ночи», пишет:
В то время, как в Бресте делегаты Смольного вымаливают у немцев сепаратный мир, в самом Смольном «народные комиссары» дурачат публику, возвещая о самых грозных революционных мерах против международной капиталистической буржуазии, а на деле помогая брестским делегатам закабалить Россию.
Известный большевистский аппарат для передергивания карт, «Ю. Ларин» снова пущен в ход. На этот раз не для рабочего законодательства, а для важной финансовой меры.
Новый фокус-покус должен называться: «аннулирование заграничных займов» и показывается он очень просто. Одним взмахом пера аннулируются все наши государственные и гарантированные государством займы, размешенные за границей и уплата процентов по ним прекращается.
Если бы появился один только проект декрета, это не было бы так конфузно,—мало ли что могут придумать люди, находящиеся в положении большевиков. Но к своему проекту автор приложил нечто в роде объяснительной записки, в которой старается доказать справедливость и осуществимость предлагаемой им меры.
При таких условиях, очевидно, приходится иметь дело не с бредом больного человека, а просто с самодовольным невежеством недоучившегося гимназиста.
Главными кредиторами России, по мнению автора, являются Англия, Франция и Германия. Германия приплетена, очевидно, только для того, чтобы не выступала слишком ясно большевистская борьба исключительно с нашими союзниками.
Германия меньше всего ссужала нас обычно деньгами на государственные нужды: по той простой причине, что Германия до самого недавнего времени сама нуждалась в иностранных займах и, не имея достаточных свободных капиталов, не могла ими ссужать другие государства. Германия является обладателем большого количества акций частных предприятий, но их-то большевистский декрет и не затрагивает. Таким образом, революционная пролетарская мера Германию почти не заденет, и вся сила ее могла бы обрушиться—если бы она вообще была осуществима—исключительно на наших союзников.
Газета убедительно показывает, что этот удар пришелся бы не только о коню—капиталистам, но и притом, главным образом, по оглобле—по рабочим и служащим. Но невежды из Смольного хотели бы аннулировать не только займы, совершенные государством непосредственно, но и займы железных дорог.
Нужно ли большее свидетельство их глупости? Железнодорожные займы заключались для железных дорог, т. е. для одного из важнейших условий развития нашего народного хозяйства. Но суммы, покрывавшиеся при помощи этих займов, шли не государству, а частным ж-д. обществам. Государство только гарантировало погашение этих займов на случай дефицитов.
Аннулирование ж.-д. займов означало бы, в сущности говоря, многомиллиардный подарок русским частным капиталистам, заинтересованным в железнодорожных обществах. Борясь с «международным капиталом», большевики милуют своих собственных капиталистов. Но в действительности ни международному капиталу, ни нашему отечественному все эти бумажные ужасы не страшны. И только смехом встретит заграничный финансовый мир заявление о том, что «теперь самое удобное время для аннулирования наших займов». По мнению большевиков капиталисты Англии, Франции и Германии так ослаблены теперь долгой войной и возросшим на ниве войны рабочим недовольством, что не смогут воевать с Россией.
Но дело-то в том, что теперь иностранный капиталистам и воевать-то нечего с Россией. Кто теперь станет утруждать себя войной с Россией, когда Россию можно взять просто голыми руками.
Международный капитал может простить России все, что угодно, но не посягательство на его финансовую силу. Большевистская глупость только объединит капиталистов всех стран, являющихся кредиторами России. И для того, чтобы прекратить эти гимназические выходки, у международного капитала имеется достаточно средств.
Если до сих пор иностранные капиталисты готовы были закрывать глаза на многое из того, что происходит в России, то теперь большевики готовят им удобный предлог для того, чтобы в интересах международного капитала окончательно подчинить Россию своему контролю, как это давно уже сделано с Турцией. Кроме «Dеtte оttomannе», международный мир обогатится еще одним учреждением—«Dеtte russе».
Для того, чтобы окончательно обессилить Россию и сделать ее совершенно беззащитной в отношении и Германии, и союзников, теперь, конечно, самое удобное время для большевистского декрета. Тем более, что это так много поможет осуществлению сепаратного мира с Германией.
Еще по теме
|
