По материалам периодической печати за ноябрь 1917 год.

Все даты по старому стилю.

Обзор печати

Что же дальше?

Под этим вопросом в «Новой Жизни» значится следующее:

«Победители, как будто собираются почить на лаврах. Увлекшись внутренними военными победами, они закрывают глаза на пропасть, в которую скатывается вся страна, в том числе и рабочие и крестьяне, сейчас идущие за ними. Они забыли свой вчерашний день и не хотят подумать о том, что день грядущий им готовит.

Они говорят о «честном» соглашении, но ставят условия явно неприемлемые. Они требуют, чтобы все призвали силу некоторых декретов, хотя такое требование во многом напоминает рассуждения Поприщина.

Они требуют, чтобы все признали их декреты, а сами совершенно не принимают их всерьез.

Они издали «декрет» о мире. В нем содержится обращение к правительствам заключить перемирие. Но они даже и не подумали, хотя бы в порядке издания так легко им дающегося декрета, заявить, что отзывают всех послов и заменяют их другими лицами. А между тем заграничные послы от имени русского правительства (напр., Маклаков) не только не поддерживают этого декрета, а наоборот, заявляют, что через несколько дней большевики будут разгромлены. Яснее ясного, таким образом, что сами «победители» относятся к своему декрету о мире более, чем легкомысленно, считают его, по-видимому, пустой, нестоящей, ни к каким результатам не приводящей бумажкой. Как же они могут требовать, чтобы другие безоговорочно подкрепили их «декрет», которого они сами не признают?

Они требуют, чтобы все подтвердили их декрет о земле. Декрет этот начинается непонятной фразой:

«Право частной собственности на помещичьи земли отменяется без всякого выкупа».

Но какие земли и по какому признаку считать помещичьими, никому неизвестно. А как быть с частной собственностью на другие земли.

Это тоже неизвестно. Заканчивается декрет тем, что не трогаются земли рядовых крестьян и казаков. Но кто такие не рядовые крестьяне?

Опять неизвестно. А если крестьянин или казак получил офицерский чин, что же он в таком случае остается рядовым крестьянином? А если у крестьянина несколько тысяч десятин, то он перестает быть рядовым, или нет. Земли у рядовых не трогаются, ну а право частной собственности на их земли отменяется, или нет?

И опять можно видеть, что к этому второму декрету сами авторы его относятся юмористически. Частная собственность на помещичью землю отменена, а все нотариальные архивы, в которых земля значится за известными собственниками, не тронуты. Частная собственность на помещичьи земли отменяется, а одновременно издается указ о том, чтобы все банки функционировали нормально. Но, ведь, если принять всерьез непонятный декрет о земле, то тем, самым уничтожаются все земельные банки, уничтожается государственный земельный банк (бывшие крестьянский и дворянский земельные банки), разрушаются все другие банки с их соло-вексельными операциями, превращаются в негодные бумажки закладные листы на сумму до 6 миллиардов.

Как же можно, опять таки, требовать, что бы кто-нибудь, не потерявший окончательно рассудка подтвердил декрет, которого сами авторы не понимают и всерьез не принимают. Они требуют, чтобы все подтвердили - также и изданный декрет о рабочем контроле. Вся несерьезность «победителей» особенно рельефно сказывается в этом требовании. Да, ведь, декрет этот еще никем и не издан. Правда имеется какой-то проект такого декрета, в котором «виновникам» грозят 5 годами тюрьмы, а «соучастникам» 3 годами, хотя понятия виновника и соучастника так же отличаются друг от друга, как одна капля воды от другой. Что же, прикажете подтверждать и этот переродившийся декрет, который под действием неловких акушерских рук может принять еще более поприщинский характер?

Нет, все требования «победителей» отнюдь не свидетельствуют о том, что они желают какого бы ни было соглашения.

Нельзя не отметить помещенную в «Нашем Веке» статью П. Арзубьева.

«Русской армии предложено снять погоны. С известной точки зрения это даже логично. Русская армия не хочет сражаться. Более того, она, по-видимому, не желает быть армией, стремится разойтись по домам, как разошлось в свое время, после капитуляции Басманова, дворянское ополчение, двинутое Борисом Годуновым против Лжедмитрия и его поляков.

При таких условиях всякие внешние атрибуты и отличия, действительно, неуместны. К чему они однородной и несвязанной, демократизированной в худшем значении этого слова толпе, давно уже утратившей всякое подобие дисциплины и иерархического устройства, которое образует необходимую основу всякой армии.

Толпе нужны не начальники, а вожаки, которых она узнает по зычному голосу, хорошо подвешенному языку, непоколебимой наглости и по искусству приспособляться к настроениям текущей минуты. Погоны и знаки боевых отличий могут лишь разнуздать низкую злобу и мстительную зависть, дадут повод к кровавым расправам или, в лучшем случае, к оскорблениям по отношению к тем, кто вчера облечен был командною властью, а ныне не имеет даже простых человеческих прав. Поэтому долой погоны! Будем равны; пусть не существует никакой видимой разницы между старшими и младшими, между храбрыми и трусами, между людьми сурового долга и дезертирами.

Все это прекрасно. Однако существует и другая сторона дела.

Хорошо это или дурно, но быт нашей армии выработал одно понятие, которое имело еще недавно весьма крупное значение и которое именовалось воинской честью, в частности честью офицерской.

Не о так называемом «отдании чести» говорю я сейчас, но о том идеале чисто нравственного порядка, который предусматривал поступки «приличные офицеру» и другие поступки, «офицеру неприличные», и служил главнейшим регулятором взаимоотношений в офицерской среде. Специфическая военная этика, в частностях своих, расходилась с нравственным сознанием большинства интеллигенции. В отдельных случаях она вела даже к некоторым прискорбным эпизодам. Но, в общем и главном, офицерская честь была началом благотворным и благородным. Она поддерживала самоуважение среднего, рядового офицера, возвышала его в собственных глазах. И погоны считались внешним, видимым олицетворением такой чести.

Пусть это была условность, даже предрассудок кастового характера. Но условность эта въелась в плоть и кровь кадрового офицерства. Потерять погоны значит потерять честь. Лучше умереть в погонах, чем жить после того, как они будут сорваны.

И вот ныне погоны сорваны — не руками отдельных озорников, но по распоряжению власти, которая именует себя народной и революционной.

Большинство офицерства подчинилось этому. Кто может, тот надел штатское платье. Кто не может, — вынужден был проглотить незаслуженную обиду. Немногочисленные смельчаки продолжают носить погоны, ежечасно рискуя жизнью. Уже ходят слухи о самосудах над ними.

Не знаю, как мои читатели, но я испытываю мучительный стыд, встречаясь на улице с «разжалованными», лишенными своих погон офицерами.

Почему они должны были испытать этот последний, ненужный позор? Было время, когда они проливали свою кровь на полях сражений.

Единодушно и с огромным энтузиазмом они приветствовали революцию. Затем, в течение восьми месяцев они почти безропотно несли каторжный, безнадежный труд по проведению той нелепой и немыслимой ни в какое, а тем более в военное время реформы, которую штатские политики именовали почему-то демократизацией армии.

Теперь штатские вожди революции, действовавшие за последнее время резко наперекор лучшим элементам в военной среде, по большей части исчезли и попрятались, увидев банкротство всех своих начинаний, а офицеры... вынуждены спять погоны. И хотя по сравнению с возможной гибелью родины и с несомненным уже международным бесчестием России это представляется мелочью, все же трудно найти слова утешения.

Хочется сказать офицерам только одно:

— Если можете, простите нас. Простите нас всех — мужчин и женщин, молодых и старых, все русское образованное общество, всю русскую интеллигенцию.

Мы недостаточно ценили вас, мы не умели надлежащим образом защищать вас, ваши права, ваше положение в армии. Теперь мы видим тяжкие последствия нашей непредусмотрительности, но слишком поздно.

Приходится теперь пить чашу до дна, и вам — невинным, и нам — виноватым.

Образчики лжи "союзных" капиталистов

1)    Из японской газеты „Еродзу Техо“, Токио, Среда, 14 ноября (н. ст.).

Падение ленинизма

Как догорающая свеча, растаял ленинизм и рассеялась процессия его приверженцев, каждый из которых не запоздал понять, какою опасностью грозит народному благосостоянию поддержка ленинизма. С самого начала этот революционный „соар d'еtat" был осужден на неудачу, но такой быстрый распад движения является неожиданным событием. Г. Керенский, который, по вчерашним известиям, будто бы серьезно намеревался сдаться, теперь, по сегодняшним сообщениям, торжественно направляется в Петроград, во главе победоносных войск.

Первая собственность, взятая в руки правительственными войсками, это была станция беспроволочного телеграфа, восстанавливающая внешнее сообщение, и мы вскоре еще получим благоприятные правительству известия.

Судьба Ленина еще неизвестна. Он верно будет арестован и с ним будет поступлено в пример как другим.

Ряд событий, пережитых сейчас, будет для господина Керенского самым ценным уроком, который может преподать только школа опыта. Председатель Керенский был до сих пор слабой и шатающейся фигурой между буржуазией и Советом. Склоняясь в сторону последнего, он старался подавить то, что тогда именовал восстанием патриота Корнилова. Прислушиваясь к трезвому зову буржуазии, он как бы подготовлял „соuрd'efat" Ленина. Теперь он, к своему прискорбию, узнал, что значит лавировать между двумя враждующими элементами. Он должен взять раз навсегда ту или другую сторону. Он признает теперь факт, что свобода без порядка и дисциплины не есть истинная свобода и хуже, чем худший деспотизм.

Подобно тому, как часто дождь делает землю твердой, Ленинское восстание ускорило восстановление оздоровленного правительства в России... Оно бесповоротно отшатнуло популярного Керенского от влияния большевиков и обещает указать ему правильный путь, по которому повести народ. Это единственное добро из всех зол, сопровождающих последнюю катастрофу. Другое добро, которое, надеемся, еще последует,—это то, что эта катастрофа поведет к уменьшению силы безумного совета, состоящего из не патриотичных солдат и ленивых рабочих, которые столько сделали, чтобы отравить Россию.

2) Из Сеульской английской газеты

Керенский распоряжается в Петрограде

ЛОНДОН, 14 ноября (н. ст.). Агентство Рейтера теперь авторитетно осведомлено, что г. Керенский сейчас распоряжается в Петрограде. Москва—местопребывание Временного Правительства.

Красная гвардия разбита

Вся Россия в руках Керенского

ЛОНДОН, 14 ноября (н. ст.). Ленинство держится только в незначительной части Петрограда. Фактически же вся Россия в руках Временного Правительства. Каледин—гетман в Южной России. Приказы Временного Правительства подписываются г. Керенским, г. Корниловым и г. Калединым.

Союзные посольства теперь сносятся с г. Керенским. Казаки уничтожили главный ленинский полк, красную гвардию, и население Петрограда теперь срывает ленинские прокламации.

Д. П.

Еще по теме