О виновниках поражения на фронте (август 1917 г.) - 11 Сентября 2017 - Дневник

«В 10 час. 607-й Млыновский полк, находившийся на участке Баткув—Монаюв, самовольно оставил окопы и отошел назад, следствием чего явился отход и соседей, что дало возможность противнику развить свой успех. Наша неудача в значительной степени объясняется тем, что под влиянием агитации большевиков многие части, получив боевой приказ, собирались на митинги и обсуждали, подлежит ли выполнению приказ».

Это было начало. За этим известием с неумолимой последовательностью из Ставки день за днем шли вести о ширящемся, безгранично растущем позоре: русская революционная армия бежала как стадо, без боя перед впятеро слабейшим противником.

Враги революции торжествовали: не они ли говорили, что новый строй способен лишь разрушить армию; не ясно ли, что во имя спасения страны необходимо немедленно, не теряя ни минуты, порвать с гибельными заблуждениями, вернуть армии былой суровый порядок, когда армия дралась голыми руками с впятеро сильнейшим врагом.

И многие честные граждане свободной России с тоской и отчаянием преклонились перед этой, казалось ясной и неизбежной, хотя и безмерно тяжелой, необходимостью. Умерщвляя в себе часть собственной души, они признали неизбежным лишение армии ряда завоеваний революции.

Имя 607-го пех. Млыновского полка с тех пор стало символом измены, предательства и позора. С неистовым злорадством клеймила его торжествующая реакционная печать. И даже многие органы революционной демократии и армии слали братскому полку свой гневный укор.

Могла ли Россия думать, что в эти тяжелые дни из высшего руководящего центра русской армии, из Ставки, ей скажут прямую неправду; что перед лицом всей России будут оклеветаны тысячи героев, кровью своей засвидетельствовавших верность свободной России.

Клеветнический журнал Г. Алексинского и Л. Добронравова «Без Лишних Слов», конечно, не мог остаться в стороне от потока оскорблений, вылитого на опозоренных млыновцев. Он поместил на своих страницах издевательское приветствие полку. И это было последней каплей, переполнившей чашу терпения молчавшего под гнетом обрушившегося позора полка.

Полковой Комитет ответил Л. Добронравову своим гневным приветствием:

«Привет и вам, чудо-тыловики злонравовы...

... Привет вам, иезуиты-ядоносцы, кричащие о спасении Родины на всех перекрестках, а сами не двинувшие ни одним мускулом для спасения Родины и Свободы ...

... Прощальный вам привет, клеветники и враги родины, не от бежавшего 607-го полка, а честно выполнившего свой святой гражданский долг, погибшего во славу и честь любимой Родины, за которую тот же 607-й полк вновь будет драться на днях еще с большим ожесточением.

Если в своем журнале на странице 7-й и 8-й вы позволили назвать нас предателями, трусами и подлецами, то отвечайте на вопросы:

Вы были в полку 6 июля?

Знаете ли вы, что полк, имея 798 солдат и 54 офицера, оборонял линию в 2 1/2 версты?
Знаете ли, что из боя вышло 12 офицеров и 114 солдат, а остальные погибли за Родину (75 1/2 проц. потерь)?

Знаете ли, что 607-й полк под небывалым адски-ураганным огнем сидел 7 часов и, несмотря на приказание отойти в 8 1/2 ч. на опорные пункты, сумел продержаться до 11 час. дня (с 3 1/2 час. утра)?

Разве вы знаете, в каких окопах мы сидели и какие имели технические средства для обороны?

Известно ли вам, что полк ходил в бой без рассуждений, исполняя все тактические приказы начальников, не входя в обсуждение на митингах и собраниях?..

Известно ли, что полк наш считается ударным полком и все мы решили умереть за Родину?
Бесстрастные документы говорят, что это—правда, что честно погибший в бою Млыновский полк стал жертвой неслыханной чудовищной клеветы.

Вот эти документы:

Копия с копии

Объявляю приказ по 6-й Гренадерской дивизии от 31 июля 1917 года, за № 157 б.
Копия.

На дивизию пало обвинение за бой 6 июля в предательстве и самовольном оставлении поля сражения. Ей угрожало позорное расформирование. По сему поводу было произведено строжайшее расследование генерал-лейтенантом Илькевичем и генерал-майором Гоштофтом, по поручению Верховного Главнокомандующего, Главнокомандующего Юго-Западного фронта и командующего армией.

Расследование вполне установило доблестное поведение дивизии в вышеозначенном бою и генерал-майор Гоштофт обратился к командирам 25-го и 11-го корпусов с нижеследующей телеграммой:

«Считаю приятным для себя долгом с радостным чувством старого солдата поставить вас в известность, что по результату расследования я доношу, что 607-й пех. Млыновский полк и всю 6-ю Гренадерскую дивизию нельзя обвинять в измене, предательстве и самовольном уходе с позиции. Дивизия 6 июля дралась и умирала. 2513». Генерал-майор Гоштофт.
Подлинный подписал генерал-майор Гаврилов.

С подлинным верно: Вр. и. д. Начальника Штаба, капитан Колесников.

II.

Копия

Приложение № 3 к телеграмме за № 2513.

«По данным произведенного расследования о действиях в бою 6 июля 6-й Гренадерской дивизии, в частности 607-го пех. Млыновского полка, входящего в состав ее, с несомненной очевидностью документально установлено, что со стороны дивизии никакой измены и предательства не было; равно не было самовольного оставления позиции как 607-м пех. Млыновским полком, также и всей дивизией.

Дивизия была предназначена к расформированию в виду возникших против нее обвинений, но следует признать, что она выполнила свой долг в мере своих сил и возможности честно и добросовестно, хотя и понесла поражение.

Дивизия была сметена неприятельским артиллерийским огнем более 200 орудий, имея при себе только 16, и понесла потери в числе 95 офицеров (в том числе 2-х командиров полков) и до 2.000 солдат из весьма слабого состава до боя (из числа 3.400 штыков).

Млыновский полк стал жертвой клеветы.

Не перед впятеро сильнейшим неприятелем, превосходя его вооружением, бежал полк. Редкие ряды дивизии были сметены огнем 200 вражеских орудий. Дивизия дралась тоже голыми руками, но не бежала, а погибла.

И эта клевета не случайность! Это — система!

Точно так же официальные сообщения из Ставки говорили о предательстве гв. корпуса. А затем части этого корпуса на страницах «Известий» документально доказали, что это — неправда, что корпус дрался геройски и, если отступал, то лишь после прямых приказаний начальства.

Что же это значит? Мы же были свидетелями того, как бездарные контрреволюционные генералы ответственность за свою бездарность, стоившую тысяч человеческих жизней, пытались сложить на головы армейских организаций; своими поражениями пытались воспользоваться для дискредитирования демократического строя армии.

Так было в малом масштабе под Стоходом, так повторяется в громадном масштабе теперь.

Не революционный строй армии виноват в том, что против могучей германской фаланги с 200 орудий оказались редкие ряды 6-й Грен. див. Не революционные организации составляют стратегические планы передвижения войсковых масс, сосредоточения их на том или другом пункте!

Конечно, в поражении виноват не революционный строй армии. Но клевета на него давала возможность всю ответственность за поражение возложить на большевистскую пропаганду, на потворствовавшие ей комитеты. И потому в своей слепой вражде к революции, контрревол. штабы верили всякому клеветническому донесению, обвинявшему демократические порядки.

Ведь посылая клеветнические донесения, контрреволюционные штабы могли требовать расформирования полков, упразднения комитетов. При помощи клеветы они могли расстрелять сотни людей, наполнить снова опустевшие тюрьмы. Они могли, разрушив револ. организ. армии, снова сделать ее орудием в своих руках; могли бы бросить ее против революции.

Отравленным оружием клеветы они достигли большего: они пробудили недоверие к революции в десятках, м. б. сотнях тысяч русских граждан, они перебросили недоверие и презрение к революции далеко за русские границы, в стан наших союзников и наших врагов. Они надолго затормозили дело всеобщего мира.

Ради этого стоило клеветать!

Конечно, они знали, что ложные сообщения, будто один полк за другим бросает позиции, родили во всех частях неуверенность, будут ли они поддержаны соседями и тылом, не «ушли ли уже их соседи, не попадут ли они просто в руки неприятелю, если будут оставаться на месте?

Они знали все это, но ненависть к революции затмила им глаза.

И тогда естественно, что полки бросали позиции, что полки слушали тех, кто им это советовал, что они обсуждали на митингах, надо выполнять приказ или нет. Росла паника. Армия превращалась в обезумевшее стадо. Конечно, не только в этом причина поражения. Но это давало почву, на которой только и могло произойти все случившееся.

А потом началась расправа. Солдаты знали, какова была их вина и какова — командного состава. Сотнями писем протестуют они ежедневно:

«Нас продавали при царе, нас продали и теперь и нас же наказывают за это!»

Они видят теперь только эту несправедливость. И эти репрессии только отбрасывали их во власть анархической идеологии, побуждали их к новым безумным вспышкам.

Но это-то и радует реакционеров, это дает им новые поводы для нападений на революцию.
Теперь карта их бита! Кто посмеет теперь, когда ясно, что все, что ставили в вину революционному порядку в армии, что все эти обвинения построены на чудовищной лжи и клевете,—кто посмеет теперь требовать возвращения к былому бесправию в армии?

Кто теперь посмеет отрицать, что не ради спасения страны от позора, а ради восстановления своего господства, ради поражения революции, ценой поражения армии, предприняли враги революции свой поход?

Кто станет теперь оспаривать необходимость лишения контрреволюционных генералов возможности губить армию, страну и революцию, оспаривать необходимость все, кроме чисто стратегических вопросов, передать в руки выборных комитетов и прав. комиссаров, ибо лишь им может поверить революционная Россия? Они не будут ковать под покровом тайны заговор против свободы, но разоблачать ложь врагов революции, позорящих честные революционные полки».

Слухи о новых репрессиях

ПЕТРОГРАД, 22 августа (4 сент).

Усиленно циркулируют слухи о том, что мысль ввести в тылу строгие репрессивные меры скоро получит осуществление. Об этом говорят много и настойчиво, как о вещи, за которою есть решающий опыт; а так как ни о чем другом, что могло бы оздоровить нашу больную атмосферу, за последнее время почти не говорят, то приходится думать, что репрессии считаются панацеей от всех разнообразных наших недугов.

Повторяется старая история.

Было время, когда разложение армии приписывалось чуть ли ни целиком большевистско-анархической агитации; и когда измышлялись меры борьбы с этим разложением, то в первую голову называлась борьба со зловредными большевиками. Рецепт—очень соблазнительный по своей простоте, и, надо правду сказать, власть энергично и планомерно спасает армию... арестами большевиков.

Репрессии, опять репрессии, только репрессии!

Право, можно подумать, что главная причина нашей разрухи—в злой воле отдельных лиц, что население России в значительной своей части—преступные типы.

Казалось бы, после, хотя и короткого, опыта в армии кредит репрессий должен стоять не слишком высоко.

Казалось бы, что прием, оказанный этой мере революционной демократией, той самой революционной демократией, на которую должно и хочет опираться Временное Правительство, должен был заставить призадуматься, прежде чем распространять смертную казнь на тыл. И нам понятен этот прием: ведь, независимо от вопроса о целесообразности смертной казни, от ея, так сказать, объективной ценности, она шла определенным символом.

Мы все воспитывались на отвращении к этой мере наказания и на отвращении к ней воспитывали и других. Очевидно, уроки не прошли даром; они тем более запечатлелись, что жертвами казни у нас было столько дорогих всем нам имен...

Казалось бы, поэтому, пора подумать о других путях „спасения революции и родины". Но что-то не видно поисков этих „других" путей. Не видим мы, напр., тех широких мероприятий в экономической политике страны, которые восполнили бы все более и более разверзающуюся пропасть в нашей промышленности.

Где-то застряли реформы, которые облегчили бы переход к новым формам землепользования.

Где решительные меры для демократизации армии?

Словом, где та положительная, творческая работа, которая должна построить новую жизнь на пустом месте, оставшемся после дореволюционной эпохи?

Ее мы не видим. О ней почти не говорят. И что же мудреного, если «в низах» начинают применять «свои средствия», подчас очень рискованные, с юридической точки зрения, а то и такие, от которых волосы дыбом становятся?

Разумеется, при таких условиях для власти остается только одно: репрессия.

Дело народа 1917, № 133 (22 авг.)

Обзор печати

«Деятельная кампания за мир»

«Известия Ц. И. К.» так начинают свою статью о взятии Риги:

В то время как мы вели деятельную кампанию в пользу мира, германский генеральный штаб бросил свои последние массы против нашего северного фронта.

Если словечко «мы» обозначает наших с.-р. им-ков, то оно напрасно противопоставлено германскому штабу. Нашим оборонцам по ту сторону траншей следует противопоставить партию Шейдемана, также ведущую «деятельную» кампанию за мир. И тут и там русские и немецкие Шейдеманы помогают русскому и немецкому штабу бросать свои силы против вражеского фронта, тут против Львова, там — против Риги.

И тут и там оборонцы помогают затягивать войну, мешают пролетариату покончить с войной.
Но если словечко «мы» относится к Врем. Правительству, мы спросим оборонцев: в чем выразилась деятельная кампания Терещенко и Керенского «в пользу мира»? В полном умолчании всех министров на Московском Совещании о мире без аннексий и контрибуций? В отмежевании Временн. Пр-ва даже от Стокгольмской конференции?

Лживость заверений «Известий», бесстыдно обеляющих политику правительства, вскрывается при простом сопоставлении их с резолюцией единомышленного им оборонческого съезда, обнаруживающей, что «на Шипке» не все «спокойно».

Резолюция съезда вынуждена констатировать:

ошибки и отклонения от решительной революционно-демократической линии в области внутренней и внешней политики самого Временного Правительства, не сумевшего в достаточной мере дать отпор давлению безответственных кругов буржуазии и призывает действовать в целях направления деятельности Правительства на путь демократической, внешней и внутренней политики, провозглашенной в его платформе 8 июля.

Вр. Пр-во не сумело дать отпор безответственным кругам буржуазии, оно отклонилось от демократической линии во внешней политике, надо его направить на надлежащий путь, — так проговаривается оборонческая резолюция.

И «Рабочая Газета» также благочестиво напоминает:

Правительство в свою очередь обязано оставить путь шатаний и колебаний и властно встать на путь осуществления своей программы 8 июля, лишь развернутой в декларации объединенной демократии на Московском Совещании.

Мы не будем сейчас доказывать официозу «смертоносного» Церетели, что свертывание и развертывание программ и деклараций, производимое мелкобуржуазными соглашателями, не стоит в глазах революционного пролетариата ни гроша, потому что за этой шумихой прячется на деле — укрепление с-рами и м-ками буржуазной контрреволюционной диктатуры.

Но мы устанавливаем, что резолюция оборонцев и их орган не могут увильнуть от признания отклонений, шатаний и колебаний Вр. Пр-ва в области внешней политики, а советские «Известия», нагло обманывая солдат и рабочих, трубят, что «мы вели деятельную борьбу за мир»!

Пора подумать!

«Дело Народа» в виду слухов о новых репрессиях — введения смертной казни в тылу — пишет:

Казалось бы, пора подумать о других путях «спасения революции и родины». Но что-то не видно поисков этих «других» путей. Не видим мы, напр., тех широких мероприятий в экономической политике страны, которые восполнили бы все более и более разверзающуюся пропасть в нашей промышленности.

Где-то застряли реформы, которые облегчили бы переход к новым формам землепользования.

Где решительные меры для демократизации армии? Словом, где та положительная творческая работа, которая должна построить новую жизнь на пустом месте, оставшемся после дореволюционной эпохи?

После шести месяцев революции—«пустое место». Чем это объясняется? Тем, что в первый период революции рабочие и крестьяне шли за мелкобуржуазными демократами, а эти последние капитулировали перед буржуазно-помещичьими контрреволюционными партиями.

«Дело Народа» хочет «новых путей» спасения революции?

Вместо того, чтобы призвать «призадуматься» Врем. Пр-во, пусть оно само призадумается над той ролью, которую сыграла его партия, в огромной мере ответственная за «пустое место»!

Шавки черносотенной подворотни

«Государственная Дума должна собраться» — так озаглавлена статья «Живого Слова», сообщающего след. «достоверные» сведения.

Сейчас, под влиянием пропаганды большевиков, солдаты сдают Ригу.

И вот вчера по городу ездят в автомобилях солдаты с какими-то штатскими и радостно приветствуют наш позор криками «ура».

Полаяв на большевиков и поклеветав на солдат, шавка заявляет свой ультиматум:

Государственная Дума, единственный наш государственный орган и источник государственной власти, должна собраться и сказать свое властное слово.

«Живое Слово» живо повторило вечернее заявление кн. Волконского:

«Госуд. Дума является единственным законным учреждением в государстве»

и поправку Родзянко:

«Госуд. Дума —единственный источник власти».

Временный Комитет Госуд Думы видно решил, спустить своих собак с цепи. Новая травля большевиков, новая кампания против революционных рабочих, солдат и крестьян готовится контрреволюцией.

Еще победа демократии!

«День» сообщает, что «вчера циркулировали слухи о вероятном изменении состава Врем. Пр-ва». Окрыленный этими слухами,

«День» пишет:

То, что Москва сказала, того Рига требует: России необходимо правительство коалиционное, которое пользовалось бы общим доверием всей страны.

России необходимо правительство революционной диктатуры, которое было бы прежде всего сплочено внутри себя, в котором вся страна видела бы все самое талантливое, сильное и энергичное, что коалирующие элементы могут дать.

По мнению «Дня», без нового «призвания варягов» не обойтись — нужно идти и бить челом кадетам («талантливые, сильные, энергичные элементы»!) и Корнилову (то, что он требовал в Москве, нужно ему дать теперь после Риги!).

С рецептами Кливанских совпадают и рецепты Потресова, считающего, что «нам приходится судорожно искать союза с буржуазией». И эту трусливую и предательскую политику, переходящую в судороги медвежьей болезни, мелкобуржуазные демократы хотят навязать пролетариату, предлагая в то же время предусмотрительно «вооружить страну до зубов бесценным оружием дисциплины».

Твердый курс

«Речь» ставит точки над i:

Советы ускользают из-под руководства Церетели, сам Церетели на «объединительном» съезде тоже выступал «неблагонадежно» (чем ниже падают оборонцы, тем выше задирает голову контрреволюция!).

Совершенно ясно, что Правительство не может опереться на большевиков и их союзников в протесте против мер, без которых оздоровление армии невозможно.

И «Речь» заключает:

У Правительства выбора нет, и если оно не хочет «потерять смысла своего существования», по выражению резолюции четвертой Думы, то ему нужно решительно и окончательно порвать с своей зависимостью от Советов и принять предложение ген. Корнилова. Недаром говорил Верховный Главнокомандующий, что если его предложения не будут приняты тогда же, то их все равно придется принять и исполнить — после падения Риги.

Выражения, в которых изложены газетой Милюкова слова Корнилова, должны быть отмечены

— «Речь» без всякого стеснения играет той мыслью, что для Корнилова не было сомнений в торжестве его проектов: залогом этого торжества была Рига, и свобода распоряжения этим залогом была в руках Корнилова.

Г. Сокольников

"Пролетарий", 23 августа 1917 г.

Еще по теме