Обзор печати

Переделка знамен

В Воскресном номере „Нового Луча" находим следующее „майское" объявление:

"Майская комиссия при бюро уполномоченного извещает, что принимает заказы на изготовление и переделку знамен (Басков, 36, кв. 1)."

Вот профессия, достойная доблестных „социалистов" меньшевистского лагеря. Они на этом занятии достаточно били руку, ибо вся деятельность этих оппортунистов заключается в перекраске рабочего знамени на флаг соглашательства с буржуазией.

Они думают, что теперь приспела пора открыть фабрику „по переделке" знамен. Посмотрим, много ли прибыли дает меньшевикам эта отрасль их промышленности и в какие цвета будут раскрашены выходящие из их мастерской произведения.

Не было бы там слишком много черной краски!

Однако пока знамен в „переделку", вероятно, приносят мало—и меньшевики продолжают провоцировать и „кусать" большевиков. Без всякой позорной краски ланит „Новый Луч" сравнивает диктатуру трудящихся с... царским самодержавием!

"Царизм расправлялся с рабочими, как с революционерами. Большевистская власть расправляется с рабочими, объявляя их „контрреволюционерами".

А рабочим не все ли равно, под каким соусом их поджаривают?

Работайте, граждане Урицкие! Тем скорее и самые темные рабочие поймут, что  душегубы нового самодержавия отличаются от держиморд старого не большим, чем  черт отличается от дьявола.

"Нет, никакой демагогией не скрыть вам того бьющего в лицо факта, что всего один только раз дано было рабочему классу России свободно отпраздновать первое мая:—в прошлом году, после победы революции. С торжеством большевизма кончилась короткая "передышка": снова, как при царизме, праздник пролетариата проходит при участии охранки..."

Понятно, почему меньшевикам отрадно это воспоминание. Ведь тогда Новолучистам люб праздник был только потому, что в это время в Совете и у „власти" стояли меньшевики и правые эсеры; ведь, тогда капиталисты продолжали наживать миллионы, а рабочие с грехом пополам едва успели вырвать 8 часовой рабочий день.

И меньшевикам и правым, эсерам не рабочих жаль, да они прямо и борются против социализма.—Больше в его их бесит то, что „они" оказались за бортом, что теперь рабочие и крестьяне великолепно обходятся без Черновых и Либерданов и без... „буржуазии".

Советския хоругви

"Новый День" тоже бесится: „орган социалистической мысли", как и подобает, „критикует" приготовления трудящихся к 1-му мая. Наемные публицисты не желают молиться "советским хоругвям". Конечно, банковские хоругви куда священнее. Молитесь, „товарищи", в день 1 мая святому капиталу.

Ложь и провокация—излюбленная стихия „Дня", об этом мы хорошо знаем: знают также об этом и все трудящиеся советской республики. „Социалистов" из „Нового Дня", как и из „Нового Луча", бесит то обстоятельство, что советская власть производит „обыски и аресты". Они, вероятно, думали, что большевики не обратят внимания на провокационную работу; стараясь всеми силами „сорвать" первомайский праздник, наши социал-предатели думали, что им удастся произвести очередной „выпад" на советы.

"Тридцать три лозунга, тысячи знамен, салюты, ракеты, костры, колесницы и.... обыски и аресты.

Советская власть, та самая, которая устами Зиновьева заявляет, что на Петербург надвигается голод, что хлеба осталось на один день, что Петербургу грозит  оккупация,—эта самая власть готовит на 1 мая пышное торжество, казенный парад, грандиозную майскую танцульку.

Был только один год, 1917 г., когда рабочие перед 1 мая могли спокойно и свободно готовиться к этому знаменательному дню. Но настала социалистическая революция, и в 1918 г. рабочие перед 1 мая вновь поставлены в то положение, в каком они были до 1917 года.

Опять подготовка к 1 мая должна проходить нелегально. Опять аресты, конфискации литературы и угрозы, что если будут на улицах противоправительственные лозунги, то это даром не пройдет.

Так завершился круг революции. Пролетариат оказался лишенным права на майскую манифестацию. Ему разрешаются только „патриотические" манифестации, организуемые участковым начальством. Ему разрешаются только крестные ходы с советскими хоругвями."

Интересно бы узнать, о каком это пролетариате так хлопочет „Новый День"? Уж не о тех ли служащих банков, которые „ушли", не желая работать „с большевиками"? Уж не саботажников ли „Новый День" называет „пролетариатом?" Что-то подозрительно это упоминание о „пролетариате" даже в „органе социалистической мысли!"

Но этого мало. „Социалистов" „Нового Дня" не утешают инсинуации, клевета и ложь - вот они начинают „пугать":

"И пусть себе потешаются, пусть изощряются в стремлении отвлечь внимание подданных от надвигающихся ужасов трескучими зрелищами. Пусть!..."

Дальше, как видите, многоточие. Что хотел бойкий борзописец сказать этим великолепным „пусть!" Чем хотел напугать?

Не страшно!

Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот 1918, №74 (119) (30 апр.)

Внешняя и внутренняя политика

Г. Чичерин очень горд и принципиален в сношениях с нашими недавними союзниками и забывает о самом элементарном, примитивном чувстве национального достоинства, когда имеет дело с Германией.

От союзников он требует отставки их дальневосточных консулов за сношения с «изменническим» сибирским правительством. С японским посланником он отказывается вести переговоры, пока Япония не удалит своих войск с территории России. И покорно мирится с продвижением германских войск вглубь России, с заявлениями немецких генералов о их твердом решении занять Ростов, Воронеж, Курск, Крым, и даже с почетом принимает в Москве посланника грабящей нас Германии.

Откуда эти две меры для бывших союзников и для Германии? И в том ли все дело, что Германия угрожает Петрограду и Москве и заняла уже самые жизненные наши пункты и самые важные железнодорожные узлы, а японцы всего только во Владивостоке? В этой ли психологии струсившего человека все дело? Или здесь есть определенное намерение сближаться с Германией ценою окончательного разрыва с союзниками, как это утверждают упорные слухи о настроениях некоторых руководящих лиц советского правительства?

Нам думается—последнее. Не рефлексами же направляется наша политика, даже большевистская, Есть же и в ней более дальновидные соображения. И среди них, несомненно, та мысль, что сохранение теперешнего режима в России возможно лишь при благосклонном отношении к нему Германии; что Германия в каждую минуту может с ним покончить. И эта мысль открыто высказана, как основной мотив брестского мира. А приняв этот мир, приходится покорно глотать и все его унизительные и гибельные для страны последствия.

Но в таком случае и для наших теперешних правителей должен получиться совершенно бесспорный вывод: интересы сохранения большевистского режима пришли в явно непримиримое противоречие с интересами России и революции. Ради сохранения первого приносятся в жертву последние.

Ведь, совершенно очевидно, что Германия упрочивает свое господство в отторгнутых от России областях, опираясь на привилегированные классы и, прежде всего, на помещиков. Они, привилегированные классы, посылают в Берлин, по внушению оттуда же, свои представления о «самоопределении» самозванно представляемых ими народностей. Это они предлагают герцогскую или иную корону Вильгельму. Это они просят из Берлина себе короля. И в обмен за эти услуги получают назад отобранные крестьянами и батраками имения, восстанавливаются во всех своих имущественных и иных правах, обеспечиваются от всяких новых покушений на них со стороны неимущих трудовых слоев.

Эту политику реставрации немцы проводят и в якобы самостийной Украине, и в великорусских губерниях, занимаемых их отрядами. Якобы для сохранения посевной площади они потребовали от киевской рады возвращения земель их владельцам, как общей меры: так как крестьяне, мол, не смогут их обсеменить. Но еще очевиднее, что не смогут этого сделать теперь владельцы, лишенные и инвентаря, и скота, и рабочих рук.

И вот теперь мы читаем вдруг на страницах «Изв. Петрог. Цен. Исп. Ком.» такие предложения к предупреждения недосевов:

«приказать немедленно земельным комитетам призвать управляющих, приказчиков, смотрителей и пр., а даже (также?) тех помещиков, которые свои хозяйства вели сами, гарантировав им неприкосновенность, чтобы они к определенному сроку явились в местные земельные комитеты и, отправившись в свои имения, представили бы немедленно смету—хозяйственные соображения для запашки и обсева порученных им имений; чтобы ими были приняты меры, а земельными комитетами было оказано всякое содействие к запашке и обсеменению полей».

Это еще не декрет, это еще но закон. Но это предложение, очевидно, стоит на обсуждении, раз официальный орган Ц. И. К. помещает его на своих столбцах. Далеко ли этот проект отстоит от той практики, какой следуют немецкие командиры в занимаемых ими местах? Правда, автор статьи предполагает, что управляющие и помещики будут лишь на службе у «государства трудящихся масс». Но не сведется ли это к гарантированию им государством определенного дохода? И не есть ли это по существу прикровенная реставрация помещичьего хозяйства, которая станет явной и откровенной, как только явится немецкий отряд или власть в стране попадет в руки буржуазной партии? И не следует ли все это направление внутренней политики—а, ведь, совершенно такой проект обсуждается и относительно возрождения промышленности—понимать, как ее приспособление к германской ориентации нашей внешней политики?

То, чего требует Германия от Украины, то наши комиссары собираются провести, не ожидая немецких ультиматумов, сохраняя от пышно объявленной социалистической программы одни названия и слова.

Предлогом для всей этой предполагаемой реставрации выставляются интересы сохранения посевной площади. Но, ведь, совершенно очевидно, что после тех разгромов, которые провоцированы большевистским переворотом, а очень часто и непосредственно большевистскими агитаторами, помещики и управляющие бессильны что-либо сделать в этом отношении.

Мы убеждены, что крестьянство не потерпит такого явного обмана, и никакой реставрации, ни откровенной, ни прикровенной, не допустить.

И. Ракитников.

Дело народа 1918, № 032 (30 (17) апр.)

Еще по теме