Обзор печати

„Письма знатного иностранца"

Для „Нашего Века" и еще для двух-трех Петроградских газет из Москвы „поставлял материал" некто Чужой. Но кадетскому „официозу" этого, очевидно, показалось мало,— и вот, не долго думая, „Наш Век“ командирует в новую столицу „собственного корреспондента", своего присяжного пессимиста и вздыхателя П. Рысса.

И конечно, как и должно быть, „собственный корреспондент" оказался на высоте своего призвания. П. Рысс не ударил лицом в грязь, этот „культурнейший европеец" оправдал надежды идеологов буржуазного миропонимания, которые очень недовольны, что теперь в Москве появились новые люди.

"Снуют люди в кожаных куртках и от них как-то тесно на улицах, в садах, в кофейнях. Все больше очень молодые и очень подвижные люди, которым куда-нибудь надобно деть свою энергию. Как в каждом старом городе, как в каждой „вещи"—в Москве своя душа: и душа города запечатлевается в том видимом, что есть дворцы, улицы, церкви, ритм движения, шум толпы. Важная, немного медлительная, тяжеловесно-изящная, пестрая по краскам,— Москва всегда поражала своей азиатской деловитостью и византийской ленью. Европа и Азия, в гармоническом соединении, и давали ту Москву, которой нельзя было не любоваться, которой нельзя не любить."

Корреспондент петербургской газеты чувствует себя в Москве „знатным иностранцем", путешествующим по России европейцем. Он— барин, аристократ; он привык быть на первом месте, привык быть всегда замеченным, а тут, вдруг, на него не обращают и внимания, тут появились „новые люди", от которых стало тесно на московских улицах, которые внесли в атмосферу „большой деревни" кипучую энергию, громкий властный голос, работу, дело и т. п. И, конечно, "знатному иностранцу", приехавшему в Москву только за тем, чтобы вздыхать "о великодержавности", любоваться „ласкающей тишиной Арбата" и „темной позолотой кремлевских святынь"—конечно, этому „барину" не нравится новая Россия.

"В ласкающую тишину переулков Арбата, вдруг ворвался автомобиль. Люди в кожаных куртках, с папиросками в зубах, с бритыми физиономиями, стараясь придать себе важность, проносятся на автомобилях по Сивцеву-Вражку, по Поварской, гонят по Воздвиженке, обдают бензином стены Кремля и из автомобилей швыряют погашенныя спички и окурки папирос, бумажки с конфет и скорлупу орехов у подъездов старых, тихо дремлющих особняков Новинского бульвара."

П. Рысс, конечно, знает, что такое „чувство меры"—ему и книги в руки. Слоняющемуся по Москве бездельнику, будь он и „собственным корреспондентом", можно питать „почтение к прошлому", но нам некогда заниматься такими пустяками, мы пришли работать и творить, нам нужно строить и создавать новую социалистическую Россию. И нам совершенно безразлично, как к нам относится П. Рысс и ему подобные москвичи.

С чувством глубочайшего удовлетворения с еле скрываемой радостью, П. Рысс „констатирует", что Москва выбита из коло обычной жизни, что

"где-то в глубине души, живет чувство беспокойства и—что еще важнее—обиды,  словно приходится пользоваться от щедрот завоевателя. Чуждые Москве, ею не переваренные и ее не переварившие, победители остаются в стороне. Их боятся, с ними не желают вступать в споры и столкновения, но их избегают, они—чужаки, завоеватели—не больше."

Мы знаем отлично, что московской буржуазии и ея прихвостням и наймитам очень „не по нутру" пребывание советской власти в Москве. Мы знаем, что замоскворецким купчихам и лавочникам из охотнаго ряда было бы „приятнее" видеть в Кремле „царя-батюшку“, но ничего не попишешь, гр. Рысес! Мы не будем спрашивать: Любы мы вам или нет?—мы заставим всякого делать свое дело, и больше от москвичей нам ничего не нужно!

„Ура! Победа!.."

У правил эсеров большой праздник! „Дело Народа" ликует! Так и слышится между строк статьи Колосова: „Слава Богу, наконец-то и на нашей улице праздник!" Впрочем, причины для торжества очень серьезны: на Сестрорецком заводе произошли перевыборы в комитет, в который вошли „4 с-р., 4 меньшевика, 4 большевика и 2 левых с-р.“ Разве можно умолчать о таком великом происшествии. Победа эта „дает 8 против 6-ти!"— спешит обрадовать своих читателей „Дело Народа". Ну, большевики теперь берегитесь: вас с шайкой—двое! А дальше еще грознее!

"Теперь в Сестрорецке предстоят перевыборы в совет рабочих депутатов. Что дадут они? Судя по перевыборам в заводский комитет, ничего утешительного для правящей партии и ее союзников они принести не могут и едва ли принесут. Движение против большевизма на заводах растет стихийно и у большевиков есть только один союзник, которым они пока что и держатся в рабочей среде: этот союзник, не говоря, конечно, об организованной ими опричине,- апатия масс.

Я очень боюсь, что в Сестрорецке скоро настанет большой кризис власти, кризис идейный.

Массы изверились, устали, утомились. У огромной части рабочих руки опустились, нервы притупились, впечатлительность понизилась. Жизнь, активность—замерли.

Момент чрезвычайно удобный для того, чтобы массы пошли за нами, вероятно хотел добавить Колосов, по он об этом только подумал, что доставило ему и всем правым эсерам и меньшевикам огромное наслаждение. Теперь, в Сестрорецком заводе „нас 8 против б-ти!“

Поздравляем с „победой!"

Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот 1918, №71 (116) (26 апр.)

Еще по теме