
По материалам периодической печати за октябрь 1917 г.
Нужна ли народу интеллигенция?
В начале революции, на далеком фронте, пришел один солдат к сестре милосердия и радостно сказал ей:
"Сестрица, в России свобода, отменили буржуев и интеллигентов!"
В трамвае недавно спорили рабочий и учитель. Учитель рассказывал рабочему, сколько он получает, и вышло, что работает тоже целый день, а зарабатывает гораздо меньше, чем на заводе.
„А мне, -говорил он,—сколько учиться пришлось; я учился на свои гроши, голодая, учился и зарабатывал".
Рабочий посмотрел на него с недоверием:
"Знаем мы вас! На наши, на народные деньги учился. А пользы от вас никакой!"
Из разных деревень идут слухи, что темные люди, или непонимающие или злостные, настраивают народ против учителей. Крестьяне в новом земстве, которое должно быть гораздо лучше старого, и двинуть массы далеко вперед, кое-где сокращают деньги на школы. Лишняя, мол, забава!
В городах, среди рабочих, тоже растет какая-то вражда к интеллигентам. Они, будто бы, не трудятся, земли не пашут, у станка не стоят, одеты как буржуи; буржуи и есть.
Товарищи - читатели, подумаем серьезно, отчего это так, и приведет ли это к добру?
Прежде всего подумаем, правильно ли, что один труд мы будем уважать, а другой нет. Ведь так делают именно те, кто сами не трудятся; разные богачи, живущие на капитал, с презрением смотрят на народ и на его черный труд.
Неужели мы сделаем тоже самое, да только наоборот, будем уважать, только мозолистые руки, соху, да машину, а врача, учителя, писателя будем считать чужим, дармоедом?
Нет, для нас всякий труд свят, и велик, и нужен и пламенно верим мы в то, что скоро наступит время, когда не будет больше деления на богачей и работников, когда все люди будут жить своим трудом. Но труд этот должен быть очень разнообразным. Ведь не для того только боремся мы за лучшее будущее нашего народа и всех людей, чтобы сытно поесть и попить, а для того, чтобы жизнь была во всех отношениях красна и хороша.
Недавно еще рабочие и крестьяне бились в тяжелом, беспросветном труде, не имели возможности жить по-людски, чистой, радостной жизнью. Политикой заниматься, книгу читать, музыку слушать могли только немногие богатые счастливцы. Не надо, чтобы так было и дальше. За Землю и Волю боремся мы для того, чтобы все стали людьми, не были бы замучены только мыслью о пропитании, чтобы и в деревне и в городе зажили хорошей, светлой жизнью. Нужно, чтобы крестьянин получил возможность жить в просторном и чистом доме, чтобы дети его ходили в хорошую школу, чтобы в деревне был и народный дом, и библиотека, и театр; и тогда-то начнут выходить из самого народа и ученые, и художники и писатели „столько славных, то и знай"!
Может ли народ сделать это своими силами, без интеллигенции, без тех ученых, образованных людей, которым удалось научиться, выбиться к свету? Ясен ответ - нельзя это и не нужно.
Плохи те интеллигенты, те образованные, которые учатся, да про себя все оставляют, народу ничего не дают и относятся к нему свысока. Но честь и слава русским интеллигентам; были среди них такие, да были и другие!
Больше ста лет боролись русские интеллигенты, русские писатели за права народа, за освобождение крестьян, за землю, против самодержавия.
Кто не знает имена тех ученых из народа, которые выбивались из крепостной неволи, из нищеты, чтобы учиться и потом сторицей отдавать народу?
Кто не знает имени первого русского ученого, архангельского мужика Ломоносова, или крепостного поэта Украины Тараса Шевченко; или нашего Кольцова, да Никитина, такие чудные песни оставивших русскому народу; или в наши дни—писателя и политического борца Максима Горького?
А рядом с этими, которые, как богатыри, выбивались на дорогу, были интеллигенты из богатых, которые легко получили образование; но все лучшие среди них были „кающиеся дворяне"; совесть мучила их за то, что им лучше живется, чем народу, и многие из них, как Софья Перовская, Вера Фигнер и „святой помещик“ Лизогуб и сотни других, все бросили и шли на служение народу.
Такие писатели, которые описывали ярко все зло русской жизни и говорили о том, как жить надо. Гоголь, Белинский, Тургенев, неисчислимое добро сделали они русскому народу. И старое правительство это понимало, и ненавидело интеллигентов, гнало их по тюрьмам, да по сибирским тундрам, а то и на виселицу. Хотелось ему народ сохранить темным, безграмотным да безгласным. Но эти лучшие люди бесстрашно делали свое дело и помогали им тысячи незаметных, скромных тружеников, по всем деревням, да городам необъятной России, учителя и врачи, сельскохозяйственные агрономы, да статистики, да земские работники.
И эта неустанная работа привела русский народ к тому, что понял он, наконец, кто его враг, и в революционные дни сверг царя и слуг его.
Неужели же в нашей новой свободной России мы не пойдем бодрыми шагами вперед, к светлой, хорошей жизни, рука об руку, рабочий, крестьянин, интеллигент, все трудящиеся, а будем изживаться в злобе и вражде друг к другу?
Н. Брюллова-Шаскольская.
Народное дело, 22 октября, № 3,
Объединение интеллигенции
МОСКВА, 14 октября.
Московское совещание общественных деятелей производит самое благоприятное впечатление. Мы слышали, как отовсюду раздаются голоса, произносящие со вздохом облегчения:
„Слава Богу, кажется, и интеллигенция начинает организовываться".
Если это так, то этот факт следует самым горячим образом приветствовать. Дай Бог, чтобы на московском совещании был заложен хоть какой-нибудь и на сколько-нибудь фундамент прочной организации интеллигентских кругов. До сих пор в этом отношении ровно ничего не было сделано; интеллигенция и пребывает и пребывала в состоянии самой ужасной разрозненности и беспомощности.
А уж давно пора выходить из подобной пассивности. Над головой интеллигенции висят грозные тучи. Ей угрожает прямая непосредственная опасность. В темных массах идет злобное натравливание на буржуазию, а под именем буржуазии эти массы разумеют ни кого иного, как интеллигенцию. Под понятие „буржуасов" подведены даже сельские учителя и учительницы. Можно ожидать самых страшных эксцессов, направленных против интеллигентов. Вот почему интеллигенции настало время подумать об организации хотя бы во имя самообороны.
Но нам надо организовываться? Надо объединяться не на лозунгах, не на словах, не на речах и собраниях, а на деле, на работе.
Сейчас,—кажется приходит такой момент, когда это можно сделать всего удобнее.
Москва с тупой покорностью наклонила голову, подставляя ее под страшный удар всеобщей забастовки, которую готовят городские „товарищи". Скоро москвичи окажутся без путей сообщения внутри города, без освещения, без воды, без хлеба. Готовится настоящее преступление, неслыханное по своей подлости, по своей гнусности. Заевшиеся на городских хлебах рабочие в буквальном смысле слова бесятся с жиру и уже не знают пределов своей жадности.
Их пароль: „ён заплатит", так говорят они, кивая на изнемогающего от голода и лишений обывателя. „Пролетарии", получающие на городской службе такие оклады жалованья, о которых мечтать не смеет интеллигентный труженик, совсем потеряли голову и желают перетянуть струну обывательского терпения, что она когда-нибудь не выдержит и лопнет.
Мы находимся под пятою у хама, желающего выпустить всю кровь у населения, чтобы благоденствовать за его горбом и на его счет. Целый огромный город обрекается на медленное умирание ради самодурства „товарищей". Не пора ли положить этому предел?
Вот тут-то наша интеллигенция может и должна показать себя не на словах, а на деле. Надо стряхнуть с себя „пролетарское" иго. Надо показать, что интеллигент стоить выше и значит больше, чем невежественный, полуграмотный рабочий. Если уж организовываться, то надо организовываться так, чтобы сорвать бессмысленную забастовку городских рабочих и заставить их придти в себя от революционного угара.
Это возможно, и вот маленький пример. В московских женских институтах забастовала прислуга „из солидарности с больничным низшим персоналом".
Что же, остановилась жизнь в институтах? Нет, на место ушедших не побрезговали встать начальница, классные дамы, воспитанницы. Там сами готовят обед, убирают комнаты, пилят дрова, топят печки и т. п. Слабые женские силы несут большую работу: черный труд и учебно-воспитательное дело. Да, от этого страшно утомляются, но за то работающие горды сознанием своей независимости от „низшего персонала".
Этот "низший персонал", именно, выходит из себя от злости, что без них обходятся, но их злость нисколько не является помехой дружно спорящемуся ходу дела. Это ли не победа, это ли не урок „товарищам"?
То же самое нужно сделать и в большом масштабе. Если забастовка состоится, то пусть интеллигенция выделит из своей среды стройные кадры, которые тотчас же заступят место забастовщиков. Важно, во-первых, чтобы жизнь в Москве не остановилась, а, во-вторых, чтобы требования „товарищей" не были исполнены. Разве мало у нас учащейся молодежи, разве не найдется у нас охотников из самых различных слоев общества, которые бы могли в том или ином виде служить городу?
У нас найдутся в интеллигенции свои техники, механики и т. п. Под руководством инженеров легко будет вести работу. Не беда, если на неделю—другую перестанут функционировать учебные заведения. Упущенное время можно будет наверстать потом, но за то теперь à la guerre comme à la guerre!
Вот на чем может быть положено начало настоящему внепартийному объединению интеллигентных кругов.
Стыд и срам будет московским интеллигентам, если они отступят перед "товарищами". Пора им дать достойный отпор. Пора им показать, что без их услуг интеллигенция обойдется, но им ни в коем случае не обойтись без интеллигенции.
Не надо бояться злобы и угроз со стороны забастовщиков: для этого нужно подготовить, если это окажется нужным, и вооруженную организацию. Обязанности милиции и ее вооружение пусть отходят к "национальной гвардии русских интеллигентов", которая сможет поддерживать порядок лучше шутов гороховых, изображающих теперь нашу охрану. Словом, надо действовать.
Если же интеллигенция окажется неспособной даже на необходимую самооборону, то какой в ней толк? Тем самым наши интеллигенты докажут свою не приспособленность к жизни и подпишут свой приговор.
"Московские Ведомости", № 228, 15 (28) октября 1917 г.
Еще по теме
|