Материал из журнала "Нива" за июль 1916 года.

Есть у нас несколько „утешительных" поговорок: „на миру и смерть красна", „горбатый рад видеть другого горбатого" и т. п. Народ создал эти выражения в утешение тем из нас, которые чувствуют себя в беде, обойденными или попавшими впросак, и тешат себя убеждением, что не лучше и у других, более тароватых.

Таким общим „горбом" разных стран были немцы. Оказывается, не одним нам приходится на каждом шагу хвататься, что недостает, или вовсе нет, того, другого, третьего, что мы привыкли получать готовым от Германии,—от крупнейшей машины до мельчайшей кнопки, от сложного химического препарата до простой гигроскопической ваты,—не потому, чтобы всего этого нельзя было сделать у нас,—есть, сколько угодно, и превосходного материала, и умных голов, и ловких рук,—природа ничем нас не обидела,—а потому, что так уж повелось, удобно было получать готовое, само в руки плыло.

Бичуя себя за свою косность, неподвижность, мы всегда указываем на других, ставим себе их в пример, в особенности Америку, предусмотрительную, изобретательную, предприимчивую Америку, которая уж, конечно, не попала бы в такой просак, не отдала бы себя в промышленную кабалу немцам.

И вдруг, в одном из самых передовых нью-йоркских журналов, в статье, озаглавленной: „Что мы сделали—или не сделали—для создания новых статей промышленности с начала войны?" первое, что бросается в глаза — шутливое предсказание, что в Америке волей-неволей должна войти в моду белая одежда из бумажных тканей за неимением красильных веществ, которые получались из Германии.

Затем следует перечисление целого ряда предметов, в которых, все по той же причине, американская промышленность в настоящее время ощущает недостаток, ведущий к остановке в производстве, и мы читаем знакомое нам сетование на беспечность, допустившую такую зависимость от чужой работы.

„Мы, в сущности, обладаем монополией на хлопок", заявляет автор, известный в Америке экономист, Эдуард Мотт Вуллей и ставить вопрос, почему торговля этим капитальным продуктом с начала войны шла так вяло, несмотря на то, что страна в мире со всеми и что в южной Америке ведется усиленная „хлопковая кампания". Бойко идет хлопок только в производящих его почти исключительно южных штатах Союза,—Алабаме, Георгии, Миссиссипи и др., — где не только все полицейские, железнодорожные и трамвайные служители этой весной облеклись в белые формы из бумажных тканей, но и весь мужской деловой мир заказал себе такие костюмы. „Мы не только производим хлопок, но сами и носить его будем", — заявил автору один видный городской деятель.

"В чем же причины, тормозящие наш сбыт?"—спрашивает автор и, перечислив разные более или менее неблагоприятные условия, приходит к такому заключению: „главным образом в той власти над нами, какую дает чужой нации наш обычай получать от нее красильные вещества".

Всполошился хлопковый мир, заговорил о разных заманчивых „возможностях", но пока что-то еще не видать чтобы „возможности" осуществились, и разговоры переходили в дело.

„Когда началась война"—читаем в статье,—многие требовали, чтобы мы сразу набросились на фабрикацию анилиновых красок, но мы не бросились".

В Соединенных Штатах есть всего четыре или пять фабрик, поставляющих небольшой процент потребляемых в стране красок. Все же остальное продолжают выписывать из Германии, в настоящее время в ограниченном количестве и на разных стеснительных условиях.

„Так что,—иронизирует автор,—наша свободная Америка смиренно берет, что дают, с возможностью остаться с пустыми руками, если вздумается Германии или по прихоти войны. Между тем у нас имеется достаточно сырья на какое угодно количество красок, и огромные массы его пропадают даром. Одна причина, почему мы не делали анилиновых красок, просто следующая: легче было покупать".

Красильные фабрики в Германии оцениваются приблизительно в 900 миллионов рублей. Эта отрасль промышленности потому так там расцвела, что пользовалась особенным благоволением и материальной поддержкой правительства, и один, близко стоящий к этому делу, человек полагает, что, если американцы примутся за это дело без поддержки, хотя бы законодательной, единственным результатом будет то, что Германия завалит страну товаром по таким низким ценам, которые убьют домашнее производство, и что даже при хороших таможенных условиях понадобятся годы для того, чтобы установить независимую красильную промышленность.

А пока что многие мануфактурщики подумывают закрыть свои фабрики за неимением красок.

По части химических продуктов Америка, хотя не совсем в такой кабале у Германии, но все же и тут далека от самостоятельности. Так, у нее нет своей карболовой кислоты, хотя имеется в изобилии необходимое для нее сырье.

В настоящее время делаются серьезные попытки в этом направлении, но пока—без особенного успеха. Химики утверждают, что Америка давно могла бы иметь свою карболовую кислоту, но каждый раз, как принимались за изготовление известного рода химических продуктов, Германия наводняла страну этими самыми препаратами по ценам ниже „себестоимости".

Возьмем другой препарат—креозот, в таком количестве входящий в препараты для охранения от гниения деревянных сооружений, подвергающихся действию сырости или воды. Креозот в мирное время получался из Германии, а теперь в Америке утешаются тем, что „у нас много препаратов, обещающих с успехом заменить креозот".

Затем—поташ, почему-то особенно рассердивший автора.

„И тут опять,—пишет он,— война показала, что мы перед Германией просто младенцы; она нас держит за один палец, чтобы мы не упали, не ушиблись. Началась война, мы и упали. Немного погодя, Германия нашла возможным отпускать нам ограниченное количество поташу для наших туков и химических работ. Бывало, в доброе старое время, мы брали у нее поташу на 12 миллионов долларов в год".

„И ведь смешно сказать,—с понятной горечью сетует автор,— у нас, в Америке, большие залежи поташу, не говоря о громадных количествах, пропадающих в отбросах от сахарной свеклы и во многом другом. Теперь хватились,—принялись за залежи в Калифорнии.

Та же история с минеральными водами. Америка не менее богата ими, чем Европа, но неизменно выписывала их из Германии. С началом войны этот совершенно лишний ввоз, конечно, прекратился, и теперь возникло несколько компаний для эксплуатации родных минеральных источников. Разве не совершенно то же, что у нас?"

Приведенными здесь примерами далеко не исчерпывается список статей, по которым война привела Америку к сознанию не только своей торговой и промышленной закабаленности у Германии, но и того, что в эту кабалу она попала по собственной вине.

Кроме указанной выше некоторой халатности: зачем, мол, трудиться, производить то, что так удобно купить готовое?—тут играет большую роль еще близорукий расчет. То или другое и можно бы делать самим, и это было бы даже очень выгодно со временем, но рядом представляется другое дело, выгодное сейчас.

„Это у американцев весьма крупный недостаток,—говорил автору один опытный коммерсант,—и в нем одна из причин, почему столько фабрикантов по разным статьям попало в такой просак благодаря войне. Они так гонятся за скорыми барышами, что проходят мимо всего, что требует организации и предохранительных мер против таких возможностей, как настоящая".

В числе других причин, всем этим в значительной мере объясняется то, что Америка, хотя сама прямо не затронута войной, переживает довольно тяжелый торговый и промышленный кризис. Гром войны грянул, общество встрепенулось; происходят съезды разных промышленников; работа кипит, и вся страна занята одной мыслью: выйти из под немецкого гнета.

P.S. Прошло уже 100 лет, а читаешь и думаешь - это ведь о нас написано, только материал не 100-летней давности, а сегодняшних дней.

К сожалению, история ничему не учит, а жаль.